Однако, было бы вопиюще несправедливым не сказать о том, что и в этой душной, пронизанной миазмами похоти и блуда атмосфере, в которой мы ежечасно и сиюминутно пребываем, аскетический и энкратический дух, всё-таки вырвался на свободу и принял такие величественные и определенные формы, каких, быть может, раньше никогда и не имел. Мы имеем в виду то, что в подлинном смысле остается недоступным для человеческой толпы всех времен и народов, в силу ее низменных помыслов, интеллектуальной тупости и грубости вообще, мы имеем в виду то, что кажется нам наиболее верным и правильным - принципе полового аскетизма в практике самооскопления, известного в некоторых древневосточных культах: в культе Аттиса и Кибелы Фригийских, в культе Ишатр Вавилонской и, конечно, в Христианской секте скопцов.
Ведь сказано: "не все вмещают слово сие, но кому дано; ибо есть скопцы, которые из черва материнского родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит" (Матф. 19. 10-12). Так ответил Иисус ученикам, на вопрос о прелюбодеянии с женщиной.
В чьих несгибаемых силах воспользоваться этими великими поучениями и сделать это, чтобы с беззаветной последовательностью воздать должное истине? Разве не доказывает нам то великое внутренне сродство, соединенное с решительностью и уверенностью из глубины веков, что поступками сильных духом двигал действительный внутренний опыт, - тот опыт, который , правда, доступен не всякому, а дается в удел немногим избранным и, вследствие этого, считается благодатью, но в действительности которого, по указанным выше причинам, сомневаться нельзя. Даже то, что при самых разнообразных обстоятельствах и у самых разнообразных лиц самооскопление находило себе такое единодушное выражение, которое при этом самые древние и образованные народы земли подняли на высоту главного учения своей жизни, говорит о глубочайшая истинности, величии и возвышенном характере, что свидетельствует о чистоте и величии ума, совершенно не испорченного и не загубленного жалким феминизмом, этой школой плоскости, этим очагом неразумия и невежества, этой пагубной лжемудростью.
В силу своей пагубной слабости мы с величайшей горестью должны признать, что не можем воспользоваться этим действительно великим опытом предков, но именно поэтому мы не должны и добровольно лишать себя богатого наследия, доставшегося от веков протекших и от народов чуждых, посему, кажется нам достаточно верным рассказать немного о традициях и обычаях несколько своеобразных для нас, но не ставших от этого менее нравственными.
Так, полинезийцы, по нашему явно несправедливому мнению, бытующему в широком сознании, как о людях островных и духовно неразвитых, инстинктом и высокой чистотой помыслов, определили для женщин широкую систему табу, носящую сакральный характер. В этой системе женщинам запрещалось даже обедать с мужчинами (что широко, кстати, распространилось почти по всей Океании), не говоря о ином: женщинам запрещалось употребление некоторых видов пищи; вход в святилище и жилище вождей, они не могли входить в лодку и ходить по некоторым дорогам.
На острове Новая Ирландия девушек, достигших половой зрелости, сажали в маленькие тесные клетки, где они должны были сидеть безвыходно несколько лет. Не правда ли замечательная традиция!
Но не только на Тихом океане люди были столь прозорливы и умны. У народов арктического Севера, например у ненцев, мы тоже найдем немало прекрасных обычаев. Так, женщина у ненцев не могла прикоснуться к промысловому инвентарю, перешагивать через него, не могла прикасаться к нарте, на которой перевозили священные изображения, не могла обходить кругом чума, не могла употреблять мясо медведя, осетра, щуки, головы оленя и др.
Как видим мы, к великому нашему сожалению, мудрость веков погребена под толстым слоем пыли нелепых дозволений, которые принесла нам цивилизация - враг всего святого, по мнению великого волшебника мысли и чувства Ж.Ж.Руссо. "Вкушайте возмездие, - говорит Руссо, - за наше надменное стремление выйти из счастливого неведения, на которое нас обрекла вечная Мудрость". И верно! Что мы видим теперь, отягощенные злом? Лицемерие, осторожность и невозможность поступков. "Всегда хорошо отзывайся о женщинах вообще, - упаднически восклицал Себастиян-рок-Никола-Шамфор, - хвали тех, кто тебе нравится, а об остальных не говори вовсе: водись с ними поменьше, остерегайся им доверять и не допускай, чтобы твое счастье зависело от одной из них, пусть даже самой лучшей". И даже Вольтер, могучий ум просвещения, расписывался в бессилии перед женским естеством: "Успеха в жизни добивается лишь тот, кого поддерживают женщины. Значит их нужно изучать. Запомните же, что все они - лгуньи и шлюхи".
Кстати, надо сказать, что вторая половина восемнадцатого и начало девятнадцатого веков, ознаменовалось тем, что все лучшие умы того времени, не исключая и Канта, обратились к теме, так волнующей нас сейчас.
Такой просвещенный светлый ум, как Гердер, писал: "Я, может быть, слишком озлоблен против ученой женщины, но чем я виноват? Ведь это отвращение, внушенное самой природой". Один из столпов французского романтизма Альфред де Виньи, сказал с открытым сердцем:
Все лучшее в жизни делить со змеею
Которая вьется, свое чешуею
Влачася в грязи и на солнце блестя!
Нечистое сердцем, больное дитя!
Нет ни одного поэта, раз уж мы привели здесь стихотворные строки, который был так же знаменит, который затмевал в области литературы всех своих современников, среди которых были очень крупные величины, который своим поэтическим гением охватил такой обширный горизонт, который своей гениальной фантазией создал многочисленных героев, воплотив их в неувядаемые образы, как Шекспир. Именно его гениальному перу принадлежат следующие строки:
Во гневе женщина - источник мутный,
Лишенный красоты и чистоты -
И как бы жажда не была велика
У человека, он его минует.
Поэт говорит сердечно и со всей прямотой: "Твой муж - твой господин"; "Как подданный перед своим монархом, так и жена должна быть перед мужем".
Хотя Шекспир в своих произведениях и не дал гневную отповедь, однако, он не проявил и слабости мужского характера мужественно воскликнув с открытым забралом: "Коварство - имя твое, женщина!"
Георг Кристоф Лихтенберг высказался не менее возвышенно: "То, что они называют сердцем, находится значительно ниже четвертой пуговицы жилета". И совершенно справедливо добавил: "У женщины местоположение чувства чести совпадает с центром тяжести ее тела".
А Байрон? Нет ни одного великого поэта, который был бы так родственен русскому духу. Как говорили в девятнадцатом веке - он писал пером Пушкина, водил рукой Лермонтова. Этот благородный и высокоодаренный человек, как и Наполеон, отзывался о женщинах весьма достояно и правдиво: "Положение наших женщин в обществе неестественное. У турок в этом отношении уж куда лучше. Они запирают их, но при этом женщины гораздо счастливее. Дайте женщине зеркало и сладости и она довольна. Я страдал от второй половины рода человеческого, сколько помню себя. Наиболее мудры те, которые не вступают с ними ни в какие отношения. Рыцарская служба у женщин, может быть, такое же жалкое рабство и еще более жалкое, чем всякое другое".
Сколько светлых лучей прорезало в это время мрак, покрывавший всю Европу! Большая часть познаний, которыми ум человеческий теперь гордится, были уже предчувствуемы тогдашними умами, миру недоставало только форм прекрасного, и он отыскивал их, обратив взоры на древности. Прикоснемся же и мы к тем величественным эпохам и приоткроем драгоценные кладовые незамутненного разума.
В истории китайской философии нет фигуры, по масштабу равной Конфуцию. Он пользовался непререкаемым авторитетом при жизни, к его творчеству неизменно обращались философы последующих поколений, его имя занимает одно из ведущих мест в ряду легендарных исторических личностей. Китайский мудрец предостерегал: "Строить правильно отношения труднее всего с женщинами и низкими людьми. Если приблизишь их к себе - они станут развязными, если удалишь от себя - возненавидят".
Цицерон содрогался при одном имени сладострастия: "Стыдно смотреть на тех, кто ликует дорвавшись до Венериных утех, мерзко - на тех, кто еще только рвется к ним воспаленным желанием. Такой порыв обычно называется "любовью" - и в нем видна такая слабость духа, которую и сравнить не с чем".
Аристотель, которого философ Чаадаев считал порождением нового ума, считал, что создание женщины - ошибка Природы. Демокрит определил, что "нечестиво и скорбно и крайний позор, если кто-то подвластен женщине". Пифагор, сей мудрый муж, учил просто и доходчиво: "В огонь впасть и в женщину - одно и то же". Но открыл всем глаза Диоген, сказавший, встретив спорящих женщин: "Глядите: змея у гадюки яду просит!"
Да, вы не можете себе представить, сколько дивных заключений можно извлечь из ничтожного числа литературных памятников, рассеянных по необъятным степям нашей истории, сколько могучих сил откопать в нашем прошлом. Если сопоставить с этим благородным прошлым жалкое прошлое католической Европы, то это сравнение устыдит ее такой мощью и высокомерностью, что просто диву можно даваться! Кристально ясная, пламенная и картинная речь наших предков, вдохновляемая несомненной благосклонностью высших сфер, может обратить на путь истины изрядное число нынешних обывателей, истомленных своей бесплодной рутиной и, наверное, не подозревающих, что бок о бок с ними существует целый неизвестный мир, который изобилует всеми недостающими им элементами прогресса и содержит в себе решение занимающих их и не разрешимых ими проблем.