Тамара упомянула было в разговоре, что готова развестись, но потом как-то передумала. Он, Герман, успел заверить ее в том, что живет с Ядвигой исключительно из благодарности… Я - мошенник, ужасный мошенник! Мне нужны все трое, это постыдная правда. Как развестись, когда она была мне верна все эти годы? Она мать моих детей… Пусть даже мертвых детей… Они приходят к ней… Она живет только своим прошлым. Она похорошела, стала спокойнее и интереснее… Она прошла через ад пострашнее, чем Маша. Развестись с Тамарой означало отправить ее к другому мужчине… Любовь? Они используют это слово так, будто бы у него есть четкое и ясное определение. На самом деле до сих пор никто не знает, что означает это слово…
Герман остановился у фруктовой лавки и купил два фунта вишен. Маша теперь уже дома. Герман нарушил ее планы на сегодняшний день, но она все равно его ждет. Он тоже скучает по Маше, хотя уже заранее опасается, как бы она не устроила ему допрос. Почему Герман пошел встречаться с дальним родственником вместо того, чтобы к четырем часам прийти к ней в кафетерий? Маша, чего доброго, может потребовать, чтобы он позвонил родственнику и дал ей с ним поговорить. Маша все время что-то подозревает. Она знает про Германа больше, чем любая другая женщина. Обмануть Машу практически невозможно. Кстати, что это за родственник? Герману нужно все просчитать заранее, со всеми именами и правдоподобными деталями…
Он открыл дверь и увидел Машу, которая сегодня, по-видимому, была в хорошем расположении духа. Она обрадовалась Герману, вынула изо рта сигарету и поцеловала его. С плиты доносилось шипение жарившегося мяса. Пахло жарким, чесноком, борщом и молодой картошкой. Герман услышал голос Шифры-Пуи.
Каждое посещение этой квартиры, как бы она ни была полна скорби и конфликтов, вселяло в Германа уверенность. Мать с дочерью постоянно варили, пекли, возились с кастрюлями, посудой, дуршлагами, разделочными досками. Они напоминали Герману его собственный дом в Цевкуве. По субботам здесь делали чолнт и кугл. Здесь не забывали о Новолетии, десяти днях до Судного дня, трех неделях до Девятого ава, обо всех постах и праздниках.
Именно потому, что Герман жил с нееврейкой, его так радовали субботние свечи, субботняя хала, изюм на Новолетие, бокал субботнего вина, пасхальная трапеза, оладушки из мацы. Шифра-Пуа знала, что Герман сведущ в галахе и часто задавала ему вопросы. Мы помыли вместе молочную ложку с мясной вилкой… Свеча капнула на кастрюлю… В курице не было желчи… И Герман отвечал:
- Попробуйте на вкус печень, она горькая?
- Да, горькая.
- Если горькая, значит, курица кошерная.
II
Пока Герман ел картошку со щавелевыми щами, Маша спросила:
- Ой, я совсем забыла. Что за родственник у тебя отыскался?
У Германа кусок застрял в горле. Он уже забыл имя, которое сообщил Маше по телефону. Привыкший к импровизациям, он начал без подготовки:
- Да, отыскался у меня родственник. Я и не знал, что он жив.
- Он или она?
- Я же тебе сказал: родственник.
- Ты многое говоришь. Кто он? Откуда?
В этот момент Герман вспомнил имя, которое придумал, - Файвл Лембергер.
- И кем он тебе приходится? - спросила Маша.
- Родня по маминой линии.
- Кем?
- Он сын брата моей матери.
- Девичья фамилия твоей мамы Лембергер?
- Да, Лембергер.
- Кажется, ты называл другую фамилию.
- Ничего я не называл.
- До этого ты сказал, что ему около шестидесяти, как у тебя может быть такой старый двоюродный брат?
- Мама была самой младшей. Дядя был на двадцать лет старше нее.
- А как звали дядю?
- Тевье.
- Как? Тевье? Сколько лет было твоей матери, когда она погибла?
- Лет пятьдесят.
- Раз так, твоему дяде Тевье было семьдесят. Как у человека семидесяти лет может быть сын, которому за шестьдесят?
- Не забывай, что уже прошли годы после их смерти.
- Сколько лет? Расчеты не совпадают. Приехала твоя прежняя любовь, которая так сильно по тебе соскучилась, что дала объявление в газете. Зачем ты вырвал объявление? Испугался, как бы я не увидела имени и номера телефона? Я купила еще одну газету и пометила для себя и имя, и номер. Я скоро позвоню и узнаю правду. В этот раз ты с треском провалился! - сказала Маша. Ее глаза смотрели со смешанным выражением ненависти и удовлетворения.
Герман отставил тарелку.
- Звони хоть сейчас, и конец расспросам! - сказал он. - Давай звони! Мне невыносимы твои отвратительные обвинения!
У Маши поменялось выражение лица.
- Позвоню, когда захочу. Ешь, картошка остынет.
- Если ты мне не доверяешь, наши отношения совершенно бессмысленны.
- Да, бессмысленны. Вся моя жизнь сплошной абсурд. Но картошку тебе все равно придется съесть. Да, раз уж он сын брата твоей мамы, почему ты назвал его дальним родственником? С каких пор двоюродный брат - это дальний родственник?
- Для меня все родственники дальние.
- Расскажи об этом своей бабушке! У тебя есть эта девка, у тебя есть я, но вот возвращается какая-то холера из Европы, и ты бросаешь меня и бежишь ей навстречу. У нее может быть даже сифилис…
Шифра-Пуа подошла к столу:
- Что ты не даешь ему поесть?
- Мама, не вмешивайся! - раздраженно отозвалась Маша.
- Я не вмешиваюсь. Все равно ты меня не спрашиваешь. Разве ты ценишь мое мнение? Не нападай на него с упреками. Попадет, не дай Бог, не в то горло. Я знаю случай, как один человек, упаси Боже, так подавился из-за…
- У тебя на все найдется история! Он лгун, жулик, хуже некуда. У него даже мозгов не хватает на то, чтобы нормально соврать. - Маша обращалась одновременно и к маме, и к Герману. Ее рот скривился, в глазах появились зеленые огоньки, как у кошки.
Герман подцепил ложкой маленькую картофелину - круглую, молодую, мокрую от масла, обсыпанную укропом. Ему захотелось положить ее в рот, но он сдержался. "Ну, вот и пришел конец", - пронеслось у Германа в голове. Он получил обратно жену и потерял любовницу. Такой фокус проделала с ним судьба. "Гениальный ход", - подумал Герман, как будто бы он играл с судьбой партию в шахматы.
Герман заранее составил в мыслях историю про встречу с родственником во всех подробностях, позабыв лишь о том, что его память никуда не годится. Как говорится, у лгуна короткая память. Теперь он оказался в безвыходном положении. "Что ж, выбора нет, надо бежать", - подумал Герман. Краем ложки он разделил пополам нежную картофелину. Все вокруг стало серым, исполненным разочарования. "Рассказать ей правду?" - спрашивал себя Герман, но изнутри, из темноты его собственного "я" ответа не следовало. Он вспомнил древнееврейское выражение: "овед эйцес". Да, он оказался абсолютно беспомощен.
Несмотря на всю сложность положения, Герман был странно спокоен. Это было спокойствие преступника, схваченного за руку и знающего, что наказание неизбежно.
- Так почему ты не звонишь? - сказал Герман.
- Ешь, я сейчас принесу фрикадельки.
Герман жевал картошку и чувствовал, как каждый кусочек наполняет его жизненной силой. Сегодня он пропустил обед и, вероятно, похудел, потерял много энергии от того, что с ним произошло. Теперь у него появилось странное ощущение, что он приговорен к смерти и ест в последний раз перед казнью. Маша скоро узнает правду. Рабби Лемперт наверняка уже решил выгнать его с работы. Он, Герман, остался с какими-то двумя долларами в кармане. Что делать? Какую работу искать? Он не справится даже с мытьем посуды в ресторане. Перестав писать статьи для раввина, он подохнет с голоду. Такие, как он, не способны даже быть иждивенцами. Его обман раскроется при первом же расследовании.
После мяса Маша подала пудинг, а затем яблочное пюре с чаем. Герман планировал еще поработать ночью над рукописью для раввина, но его желудок отяжелел, на него напала усталость. Он поблагодарил маму и дочь за ужин, и Шифра-Пуа сказала:
- Что вы благодарите меня? Всевышнего благодарите.
И поднесла ему стакан для омовения рук и ермолку.
Герман начал бормотать первые стихи послетрапезного благословения. Затем ушел в свою комнату. Маша налила воды в раковину для мытья посуды. Было еще светло, на дереве во дворике щебетали птицы.