Так как гений народа, у которого только монархия основана на салическом законе, предоставил эту отрасль, наряду с разными другими, в полновластное распоряжение женщин, - то в непрерывном торге с покупателями всех званий и положений с утра до ночи они, подобно грубым камушкам, долго перетряхиваемым в мешке, стирают в дружеских препирательствах все свои шероховатости и острые углы и не только становятся круглыми и гладкими, но иные из них приобретают еще и блеск, как бриллианты, - между тем как мосье le Mari немногим лучше булыжника, на который вы ступаете -
- Право же - право, человек! не добро тебе сидеть одному - ты создан был для общительности и дружественных приветствий, в доказательство чего я ссылаюсь на последовавшее от них улучшение природных наших качеств.
- Ну, как он бьется, мосье? - спросила она. - Со всей благоприятностью, - отвечал я, спокойно глядя ей в глаза, - которой я ожидал. - Она собиралась сказать в ответ какую-то любезность, но в лавку вошел мальчик с перчатками. - A propos , - сказал я, - мне самому нужны две пары.
ПЕРЧАТКИ
ПАРИЖ
Когда я это сказал, прекрасная гризетка поднялась, прошла за прилавок, достала пакет и развязала его; я подошел к противоположной стороне прилавка: все перчатки были велики. Прекрасная гризетка прикидывала их, пару за парой, к моей руке - размеры их от этого не менялись. - Она попросила меня надеть одну пару, с виду наименьшую. - Она расстегнула одну перчатку и подставила мне - моя рука в один миг проскользнула в нее. - Не подойдет, - сказал я, покачав головой. - Нет, не подойдет, - сказала она, тоже покачав головой.
Бывают такие встречные взгляды, исполненные невинного лукавства - где прихоть, рассудительность, серьезность и плутовство так перемешаны, что все языки вавилонского столпотворения, вместе взятые, не могли бы их выразить - они передаются и схватываются столь молниеносно, что вы почти не в состоянии сказать, которая из сторон является источником заразы. Предоставляю людям, которые за словом в карман не лезут, исписывать на эту тему страницы, - сейчас довольно будет снова сказать, что перчатки не желали подходить; скрестив руки, мы оба облокотились о прилавок - он был узенький, так что между нами мог поместиться только сверток перчаток.
Прекрасная гризетка по временам бросала взгляд на перчатки, потом в сторону, на окно, потом на перчатки - и потом на меня. Я был не расположен нарушать молчание - я последовал ее примеру: взглянул на перчатки, потом на окно, потом на перчатки и потом на нее - и так далее, попеременно.
Я заметил, что при каждой атаке несу значительный урон - у нее были живые черные глаза, и она стреляла ими сквозь длинные шелковые ресницы с таким проникновением, что взоры ее западали мне в самое сердце, в самое нутро. - Может показаться странным, но у меня действительно было такое ощущение -
- Нужды нет, - сказал я, взяв лежавшие возле меня две пары и сунув их в карман.
Я был убежден, что прекрасная гризетка запросила с меня не больше одного ливра сверх положенной цены, - мне захотелось, чтобы она спросила еще ливр, и я ломал голову, как бы это устроить. - Неужели вы думаете, милостивый государь, - сказала она, неверно истолковав мое замешательство, - что я способна запросить лишнее су с иностранца - и притом с иностранца, который больше из вежливости, чем нуждаясь в перчатках, сделал мне честь, доверившись мне? M'en croyez capable? - Клянусь вам, нет! - сказал я. - Но если бы вы и были на это способны, вы бы только доставили мне удовольствие. - С этими словами, отсчитав ей денег в руку и поклонившись ниже, чем принято кланяться женам лавочников, я удалился, и ее мальчик с пакетом последовал за мной.
ПЕРЕВОД
ПАРИЖ
В ложе, куда меня впустили, не было никого, кроме старого приветливого французского офицера. Я люблю этот тип; не только потому, что уважаю человека, манеры которого облагорожены профессией, делающей дурных людей еще худшими, но и потому, что когда-то знал одного - его уже нет! - Отчего не спасти мне одну страницу от поругания, написав на ней имя его и поведав миру, что то был капитан Тобайас Шенди, самый любезный мне из моих друзей и моей паствы, при мысли о человеколюбии которого, через столько лет после его смерти, глаза мои неизменно наполняются слезами? Ради него я питаю пристрастие ко всему сословию ветеранов; итак, перешагнув через два задних ряда скамеек, я поместился возле него.
Старый офицер внимательно читал какую-то книжечку (может быть, либретто оперы), вооружившись, большими очками. Как только я сел, он снял очки и, положив их в футляр из шагреневой кожи, спрятал вместе с книжкой в карман. Я привстал и поклонился ему.
Переведите это на любой из языков цивилизованного мира - и смысл получится такой: "Вот вошел в ложу бедный иностранец - с виду он как будто ни с кем не знаком, да вероятно ни с кем и не познакомится, проведи он хотя бы семь лет в Париже, если всякий, к кому он подходит, будет держать очки на носу - ведь это значит наглухо запирать перед ним дверь дружеского разговора и обращаться с ним хуже, чем с немцем".
Французский офицер мог бы отлично сказать все это вслух, и тогда я бы, конечно, тоже перевел сделанный ему поклон на французский язык и сказал ему: "Я тронут его вниманием и приношу ему за него тысячу благодарностей".
Нет тайны, столь способствующей прогрессу общительности, как овладение искусством этой стенографии, как уменье быстро переводить в ясные слова разнообразные взгляды и телодвижения со всеми их оттенками и рисунками. Лично я вследствие долгой привычки делаю это так механически, что, гуляя по лондонским улицам, всю дорогу занимаюсь таким переводом; не раз случалось мне, постояв немного возле кружка, где не было сказано и трех слов, вынести оттуда с собой десятка два различных диалогов, которые я мог бы в точности записать, поклявшись, что ничего в них не сочинил.
Однажды вечером в Милане я отправился на концерт Мартини и уже входил в двери зала как раз в тот миг, когда оттуда выходила с некоторой поспешностью маркезина де Ф*** - она почти налетела на меня, прежде чем я ее заметил, и я отскочил в сторону, чтобы дать ей пройти. Она тоже отскочила, и в ту же сторону, вследствие чего мы стукнулись лбами; она моментально бросилась в другую сторону, чтобы выйти из дверей; я оказался столь же несчастлив, как и она, потому что прыгнул в ту же сторону и снова загородил ей проход. - Мы вместе кинулись в другую сторону, потом обратно - и так далее - потеха, да и только; мы оба страшно покраснели; наконец я сделал то, что должен был сделать с самого начала - стал неподвижно, и маркезина прошла без труда. Я не нашел в себе силы войти в зал, пока не дал ей удовлетворения, состоявшего в том, чтобы подождать и проводить ее глазами до конца коридора. - Она дважды оглянулась и все время шла сторонкой, точно желая пропустить кого-то, поднимавшегося навстречу ей на лестнице. - Нет, - сказал я, - это дрянной перевод: маркезина имеет право на самые пылкие извинения, какие только я могу принести ей; и свободное место оставлено ею для меня, чтобы, заняв его, я это сделал. - Вот почему я подбежал к ней. и попросил прощения за причиненное беспокойство, сказав, что я намеревался лишь уступить ей дорогу. Она ответила, что руководилась тем же намерением по отношению ко мне - так что мы взаимно поблагодарили друг друга. Она стояла на верхнем конце лестницы; не видя возле нее чичисбея, я попросил разрешения проводить ее до кареты. - Так спустились мы по лестнице, останавливаясь на каждой третьей ступеньке, чтобы поговорить о концерте и о нашем приключении. - Честное слово, мадам, - сказал я, усадив ее в карету, - я шесть раз подряд пытался выпустить вас. - А я шесть раз пыталась впустить вас, - отвечала она. - О, если бы небо внушило вам желание попытаться в седьмой раз! - сказал я. - Сделайте одолжение, - сказала она, освобождая место возле себя. - Жизнь слишком коротка, чтобы долго возиться с ее условностями, - поэтому я мигом вскочил в карету, и моя соседка повезла меня к себе домой. - А что сталось с концертом, о том лучше меня знает святая Цецилия, которая, я полагаю, была на нем.
Прибавлю только, что знакомство, возникшее благодаря этому переводу, доставило мне больше удовольствия, чем все другие знакомства, которые я имел честь завязать в Италии.
КАРЛИК
ПАРИЖ
Никогда в жизни ни от кого не слышал я этого замечания, - Нет, раз слышал, от кого - это, вероятно, обнаружится в настоящей главе; значит, поскольку я почти вовсе не был предубежден, должны были существовать причины, чтобы поразить мое внимание, когда я взглянул на партер, - то была непостижимая игра природы, создавшей такое множество карликов. - Без сомнения, природа по временам забавляется почти в каждом уголке земного шара; но в Париже конца нет ее забавам - шаловливость богини кажется почти равной ее мудрости.