- Как я не сообразил, - устыдился Майкл. - Во всяком случае, можно мне повесить его в кабинете, когда будет готово? Сделано с большим чувством.
В душе Флёр шевельнулась благодарность.
- Сделать надпись "Несъедобный плод"?
- Ни в коем случае, он такой сочный и вкусный на вид; только есть ею пришлось бы над миской, как манго.
Флёр опять засмеялась.
- Как тогда на пароходе, - сказала она и подставила щеку наклонившемуся над ней Майклу. Пусть хоть он не догадывается о ее чувствах.
И правда, французская кровь в ней никогда не остывала в близости с тем, кто будил нежность, но не любовь; а пряная горечь, которой была окрашена кровь почти всех Форсайтов, помогала ей видеть забавную сторону ее положения. Она по-прежнему была далеко не несчастной женой хорошего товарища и прекрасного человека, который, что бы она ни сделала, сам никогда не поступит низко или невеликодушно. Брезгливое отвращение к нелюбимым мужьям, о котором она читала в старинных романах и которым, она знала, так грешила первая жена ее отца, казалось ей порядочной нелепостью. Совместительство было в моде; духовная верность, логически распространяющаяся на движения тела, была чем-то от каменного века или, во всяком случае, от века Виктории и мещанства. Следуя по этому пути, никогда не достигнешь полноты жизни. А между тем, откровенное язычество, воспеваемое некоторыми мастерами французской и английской литературы, тоже претило Флёр своей неумолимо логичной привычкой во всем доходить до конца. Для этого в ее крови не хватало яда, Флёр отнюдь не была одержима манией пола; до сих пор она почти и не сталкивалась с этим мучительным вопросом. Но теперь в ее чувстве к Джону было не только прежнее, но и новое; и целые дни проходили в планах: как бы, снова вырвавшись на свободу, увидеть его и услышать его голос, и прижаться к нему, как прижималась она к нему у ограды ипподрома, когда мимо них стрелой проносились лошади.
VI
ФОРМИРОВАНИЕ КОМИТЕТА
Майкл между тем был не так ослеплен, как она думала, потому что, когда двое живут вместе и один из них еще влюблен, он чутьем улавливает всякую перемену, как газель чует засуху. Еще были неприятно свежи воспоминания об этом завтраке и о визите к Джун. Он старался найти утешение в общественной жизни - великом болеутоляющем средстве от жизни личной - и решил не жалеть сил для осуществления планов дяди Хилери по перестройке трущоб. Подобрав необходимую литературу и сознавая, что общественные группы действуют по принципу центрифуги, он стал обдумывать, с кого начать свой поход. Какую фигуру видного общественного деятеля поставить ему в центре комитета? Сэр Тимоти Фэнфилд и маркиз Шропшир очень пригодятся в свое время, но, хотя они достаточно известны своими причудами, не им пробить дорогу к широкой публике. Необходима известная доля магнетизма. Им не обладал ни один из банкиров, которых он мог припомнить, уж конечно ни один юрист или представитель духовенства, а всякому военному, который пустился бы в реформы, было обеспечено презрение общества до тех пор, пока его реформы не претворятся в жизнь, то есть фактически до самой смерти. Хорошо бы адмирала, но до них не добраться. На отставных премьер-министров слишком большой спрос, к тому же им идет во вред принадлежность к той или иной партии; а литературные кумиры либо слишком стары, либо слишком заняты собой, либо ленивы, либо очень уж неустойчивы в своих взглядах. Остаются врачи, дельцы, генерал-губернаторы, герцоги и владельцы газет. Вот тут-то Майкл решил обратиться за советом к своему отцу.
Сэр Лоренс, который во время болезни Кита тоже почти каждый день заходил на Саут-сквер, вставил в глаз монокль и добрых две минуты молчал.
- Что ты понимаешь под магнетизмом, Майкл? Лучи заходящего или восходящего солнца?
- По возможности и то и другое, папа.
- Трудно, - сказал сэр Лоренс, - трудно. Верно одно - умный человек для вас слишком большая роскошь.
- То есть как?
- Слишком тяжко пришлось публике от умных людей, а в Англии, Майкл, ум не так уж и ценят. Характер, мой милый, характер!
Майкл застонал.
- Знаю, знаю, - сказал сэр Лоренс, - вы, молодежь, считаете, что это понятие устарелое. - И вдруг он так вздернул свободную бровь, что монокль упал на стол. - Эврика! Уилфрид Бентуорт! Как раз подходит - "последний из помещиков возглавляет трущобную реформу" - вот это здорово, как теперь говорят.
- Старик Бентуорт? - нерешительно повторил Майкл.
- Он не старше меня - шестьдесят восемь, и не имеет никакого касательства к политике.
- Но ведь он глуп?
- Ну, заговорило молодое поколение! Грубоват и смахивает на лакея с усами, но глуп - нет. Три раза отказывался от звания пэра. Подумай, какое впечатление это произведет на публику!
- Уилфрид Бентуорт? Никогда бы я не вспомнил о всегда думал, что он честный человек и больше никто - удивлялся Майкл.
- Но он и правда честный!
- Да, но он всегда сам об этом говорит.
- Это верно, - сказал сэр Лоренс, - но нельзя же совсем без недостатков. У него двадцать тысяч акров, он увлекается вопросом откорма скота. Состоит членом правления железной дороги, почетный председатель крикетного клуба в своем графстве, попечитель крупной больницы. Его все знают. Члены королевского дома приезжают к нему охотиться, родословную ведет еще от саксов и больше чем кто бы то ни было в наше время приближается к типу Джона Буля. Во всякой другой стране его участие погубило бы любой проект, но в Англии… Да, если тебе удастся его залучить, дело твое наполовину сделано.
Майкл с веселой усмешкой взглянул на своего родителя. Вполне ли Барт понимает современную Англию? Он наспех окинул мысленным взором разные области общественной жизни. А ведь - честное слово - понимает!
- Как к нему подъехать, папа? А сами вы не хотели бы войти в комитет? Вы с ним знакомы, мы могли бы отправиться вместе.
- Если тебе правда этого хочется, - в тоне сэра Лоренса прозвучала грустная нотка, - я согласен. Пора мне опять заняться делом.
- Чудесно! Я начинаю понимать ваше мнение о Бентуорте. Вне всяких подозрений: богат настолько, что выиграть ему на этом деле нечего, и недостаточно умен, чтобы обмануть кого-нибудь, если б и захотел.
Сэр Лоренс кивнул.
- Еще прибавь его внешность; это колоссально много значит в глазах народа, который махнул рукой на сельское хозяйство. Нам все еще мила мысль о говядине. Этим объясняется немало случаев подбора наших вождей за последнее время. Народ, который оторвался от корня и плывет по течению, сам не зная куда, ищет в своих вождях грубости, говядины, грога или хотя бы портвейна. В этом есть что-то умилительное, Майкл. Что у нас сегодня - четверг? Помнится, в этот день у Бентуорта заседание правления. Что ж, будем ковать железо, пока горячо? Мы почти наверно поймаем его в клубе.
- Отлично! - сказал Майкл, и они отправились.
- Этот клуб, собственно, объединяет путешественников, - говорил сэр Лоренс, поднимаясь по ступеням "Бэртон-Клуба", - а Бентуорт, кажется, на милю не отъезжал от Англии. Видишь, в каком он почете. Впрочем, я несправедлив. Сейчас вспомнил - он в бурскую войну командовал отрядом кавалерии. Что, "помещик" в клубе, Смайлмен?
- Да, сэр Лоренс, только что пришел.
"Последний из помещиков" действительно оказался у телеграфной ленты. Его румяное лицо с подстриженными белыми усами и жесткими белыми бачками словно говорило, что не он пришел за новостями, а они явились к нему. Казалось, пусть обесценивается валюта и падают правительства, пусть вспыхивают войны и проваливаются стачки, но не согнется плотная фигура, не дрогнут спокойные голубые глаза под приподнятыми у наружных концов бровями. Большая лысина, коротко подстриженные остатки волос, выбрит как никто; а усы, доходящие как раз до углов губ, придавали необычайную твердость добродушному выражению обветренной физиономии.
Переводя взгляд с него на своего отца - тонкого, быстрого, верткого, смуглого, полного причуд, как болото бекасов. - Майкл смутился. Да, Уилфриду Бентуорту вряд ли свойственны причуды! "И как ему удалось не впутаться в политику - ума не приложу!" - думал Майкл.
- Бентуорт, это - мой сын, государственный деятель в пеленках. Мы пришли просить вас возглавить безнадежное предприятие. Не улыбайтесь! Вам не отвертеться, как говорят в наш просвещенный век. Мы намерены прикрыть вами прорыв.
- А? Что? Садитесь. Вы о чем?
- Дело идет о трущобах; "не поймите превратно", как сказала дама. Начинай, Майкл.
Майкл начал. Он развил тезисы Хилери, привел ряд цифр, разукрасил их всеми живописными подробностями, какие смог припомнить, и все время чувствовал себя мухой, которая нападает на быка и с интересом следит за его хвостом.
- И когда в стенку вбивают гвоздь, сэр, - закончил он, - оттуда так и ползет.
- Боже милостивый, - сказал вдруг "помещик", - боже милостивый!
- Насчет "милости" приходится усомниться, - ввернул сэр Лоренс.
"Помещик" уставился на него.
- Богохульник вы эдакий, - сказал он. - Я незнаком с Черрелом; говорят, он выжил из ума.
- Нет, я не сказал бы, - мягко возразил сэр Лоренс, - он просто оригинален, как почти все представители древних фамилий.
Образчик старой Англии, сидевший напротив него, подмигнул.
- Вы ведь знаете, - продолжал сэр Лоренс, - род Черрелов был уже стар, когда этот, пройдоха-адвокат, первый Монт, положил нам начало при Иакове Первом.
- О, - сказал "помещик", - так это ему вы обязаны жизнью? Не знал.
- Вы никогда не занимались трущобами, сэр? - спросил Майкл, чувствуя, что нельзя их пускать в странствия по лабиринтам родословных.
- Что? Нет. Надо бы, наверно. Бедняги!