РАВНОДУШНЫЕ
I
Вошла Карла. Она была в шерстяном коричневом платьице, таком коротком, что стоило ей потянуться, чтобы закрыть дверь, как стали видны резинки чулок. Но она этого даже не почувствовала и осторожно, неуверенно, глядя прямо перед собой, направилась к столику, покачивая бедрами. В полутемной мрачной гостиной горела только одна лампа, освещавшая колени Лео, который удобно устроился на диване.
- Мама одевается, - сказала Карла, подойдя поближе. - Она спустится немного позже.
- Подождем ее вместе, - сказал Лео, наклонившись вперед. - Иди сюда, Карла, садись рядом.
Но Карла словно не слышала. Она стояла у столика с лампой и, не сводя глаз с отбрасываемого абажуром круга света, в котором рельефно выделялись, сверкая всеми красками, безделушки и флакончики, тыкала пальцем в голову фарфорового китайского ослика. Ослик вез тяжелую поклажу: между двух корзин восседал толстый крестьянин в запахнутом на животе цветастом кимоно - эдакий деревенский Будда. Голова ослика раскачивалась вниз и вверх, и Карла, опустив глаза и сжав губы, казалось, вся сосредоточилась на этой детской забаве.
- Останешься с нами ужинать? - спросила она наконец, не подымая головы.
- Конечно, - ответил Лео и закурил сигарету. - Тебе это неприятно?
Откинувшись на спинку дивана, он с жадностью разглядывал девушку: полные икры, втянутый живот, темную ложбинку между большими грудями, узкие запястья слабых рук и круглую голову, непомерно большую для тонкой шеи.
"Какая аппетитная девочка! - подумал он. - Какая аппетитная!" Вожделение, точно дремавшее до времени, пробудилось в нем - кровь прилила к щекам, он готов был закричать от страстного желания. Карла снова качнула голову ослика.
- Ты заметил, как нервничала мама за чаем? Все только на нас и смотрели.
- Это ее дело, - сказал Лео. Он наклонился и будто невзначай приподнял край ее платья. - Знаешь, Карла, а ведь у тебя красивые ноги, - сказал он и попытался изобразить на лице некое подобие улыбки, но ничего не получилось. Лицо оставалось глупым и фальшивым. Карла нимало не смутилась, а лишь молча одернула подол.
- Мама без конца тебя ревнует, - сказала она, взглянув на Лео. - Из-за этого жизнь в доме стала просто невыносимой.
Лео пожал плечами, словно желая сказать: "Я-то что могу поделать". Он вновь откинулся на спинку дивана и положил ногу на ногу.
- Последуй моему примеру, - флегматично сказал он. - Едва начинается буря, я умолкаю. Потом буря стихает, и все кончается миром.
- Для тебя, - глухим голосом проговорила Карла, так, точно слова Лео зажгли в ней давнюю, слепую ярость. - Для тебя кончается миром… А для нас с Микеле… для меня? - дрожащими губами повторила она, прижимая руку к груди. - Я живу с ней, и для меня ничего не кончается. - Глаза ее гневно блестели. На миг она умолкла. Затем досадливо продолжала тем же тихим, дрожащим от обиды голосом, словно иностранка, растягивая слова. - Если б ты знал, как меня угнетает эта жалкая, серая жизнь! И так день за днем, день за днем!
Ей показалось, что из погруженной в полутьму гостиной прихлынула к груди волна безнадежного отчаянья, черная, без единой светлой полоски пены, и тут же исчезла. Карла осталась стоять у столика, устремив взгляд в пустоту и задыхаясь от бессильной обиды.
Они посмотрели друг на друга. "Ого, - подумал Лео, слегка растерявшись от этой вспышки ярости, - дело принимает серьезный оборот". Он протянул ей коробку сигарет.
- Хочешь? - ласково предложил он. Карла взяла сигарету, закурила и шагнула к нему, вся окутанная дымом.
- Значит, - сказал он, взглянув на нее снизу вверх, - тебе совсем невмоготу?
Она кивнула, немного смутившись оттого, что разговор стал слишком доверительным.
- Тогда, - протянул он, - знаешь, что делают, если становится невмоготу? Меняют свою жизнь.
- В конце концов так я и сделаю, - решительно сказала она, но ей самой показалось, будто она разыгрывает жалкую комедию.
"Неужели отчаянье рано или поздно приведет меня в объятия этого человека?" Она взглянула на Лео - не хуже и не лучше других, скорее даже лучше. Есть что-то роковое в том, что он десять лет ждал, пока она созреет, и вот теперь, в этой темной гостиной, пытается ее соблазнить.
- Измени свою жизнь, - повторил он. - Сойдись со мной.
Она покачала головой.
- Ты с ума сошел!
- Вовсе нет!
Он чуть нагнулся и схватил ее за подол платья.
- Бросим твою мамочку. Пошлем ее ко всем чертям. У тебя будет все, что ты пожелаешь, Карла. - Он тянул ее за платье, его горячечный взгляд метался с растерянного, испуганного лица девушки на обнажившуюся из-под юбки полоску белой кожи.
"Увезти к себе домой и там овладеть ею". У него перехватило дыхание.
- Все, что пожелаешь… Платья, много платьев. Мы отправимся путешествовать… вместе… Такая красивая девушка, и должна жить в нужде?! Где же тут справедливость?! Сойдись со мной, Карла.
- Но это невозможно, - лепетала она, безуспешно пытаясь высвободить край платья. - Мама… Нет, невозможно.
- Бросим ее, - повторил Лео, обняв Карлу за талию. - Пошлем ее к дьяволу, хватит ей командовать… Ты переедешь ко мне, слышишь? Будешь жить со мной, с твоим настоящим другом, единственным, кто тебя понимает и знает, о чем ты мечтаешь.
Он крепче прижал ее к себе, хоть она и отбивалась испуганно. Точно молнии в грозовом небе, вспыхивали похотливые мысли. "Завлечь бы ее к себе, там бы я ей показал, о чем она мечтает".
Он взглянул на ее растерянное лицо и, чтобы окончательно убедить ее, прошептал как можно нежнее:
- Карла, любовь моя…
Она снова попыталась оттолкнуть его, но уже менее решительно, чем прежде, почти покоряясь неизбежному. Да и почему она должна его отвергнуть? Ведь этот добродетельный поступок опять отдал бы ее во власть скуки, вызывающих отвращение условностей и жалких привычек. К тому же из-за страсти к самоуничижению ей вдруг показалось, что это почти семейное любовное приключение будет единственным эпилогом, достойным ее прежней жизни. И потом, это хоть как-то изменит ее жизнь и ее самое. Она смотрела на лицо Лео, жадно тянувшегося к ней. "Покончить со всем разом, - подумала она, - погубить себя", - и наклонила голову, точно готовясь броситься в омут.
- Оставь меня, - умоляюще прошептала она и снова попыталась высвободиться. У нее мелькнула мысль: "Сначала отвергну его, потом уступлю". Хотя и сама толком не знала, для чего ей это. Возможно, чтобы у нее осталось время обдумать, какие опасности ее подстерегают, а может, просто из запоздалой стыдливости. Однако она напрасно старалась разжать его руки. Нетвердым, тихим, жалобным голосом она торопливо повторяла:
- Останемся добрыми друзьями, Лео. Добрыми друзьями, как прежде.
Но из-под задранного платья виднелась голая нога, и во всех робких попытках одернуть юбку и высвободиться, в мольбах, обращенных к Лео, страстно сжимавшему ее в объятиях, было столько испуга, растерянности, покорности, что ее бы уже не спасло никакое притворство.
- Самыми добрыми, - с радостью повторял Лео, комкая в кулаке подол шерстяного платья. - Самыми добрыми, Карла…
Близость столь желанного тела пробудила в нем бешеное вожделение.
"Уж теперь ты будешь моей", - думал он, до боли стискивая зубы и торопливо подвигаясь, чтобы освободить ей место рядом, на диване. Ему уже удалось пригнуть к себе голову Карлы, как вдруг дребезжание стеклянной двери в глубине гостиной предупредило его, что кто-то идет.
Это была мать Карлы. И с Лео мгновенно произошло невероятное превращение. Откинувшись на спинку дивана и скрестив ноги, он устремил на девушку равнодушный взгляд. В своем притворстве он зашел так далеко, что даже рискнул сказать тоном человека, дающего напоследок важный совет:
- Поверь, Карла, ничего другого не остается.
Мать Карлы хотя не переоделась, но причесала волосы, густо напудрилась и накрасила губы. Осторожно ступая, она от дверей направилась прямо к ним: в полутьме ее застывшее, ярко накрашенное лицо казалось глупой и печальной маской.
- Долго меня ждали? - спросила она. - О чем вы беседовали?
Лео широким жестом показал на Карлу, неподвижно стоявшую посреди гостиной.
- Я сказал вашей дочери, что нам ничего другого не остается, как провести вечеру дома.
- Да, ничего другого, - с важным видом подтвердила мать Карлы, усаживаясь в кресло напротив любовника.
- В кино мы сегодня уже были, а в театре ставят вещи, которые мы не раз видели. Я бы не отказалась посмотреть "Шесть персонажей в поисках автора", но, откровенно говоря, неприлично идти на плебейский спектакль.
- И потом, ручаюсь, вы ничего не потеряете, если не пойдете, - заметил Лео.
- Ну, тут вы не правы, - томным голосом возразила мать Карлы, - у Пиранделло есть хорошие пьесы… Как называлась комедия, которую мы недавно смотрели?… Ах, да… "Лицо и маска". Мне она показалась забавной.
- Возможно, - ответил Лео, откинувшись на спинку дивана, - но я на его пьесах обычно испытываю смертельную скуку.
Он сунул оба больших пальца в карманы жилета и взглянул сначала на мать Карлы, затем на девушку.
Этот тяжелый, невыразительный взгляд Карла, стоявшая за креслом матери, восприняла как удар. Точно вдруг неслышно разбился прикрывавший ее стеклянный колпак, и она впервые увидела, какой давней, привычной и тоскливой была разыгрывающаяся перед ней сцена: мать, ее любовник, сидящие друг против друга и занятые пустой беседой, эта тень, эта лампа, эти глупые, застывшие лица и она сама, вежливо принимающая участие в праздной болтовне. "Жизнь не меняется, - подумала она, - и не желает меняться". Ей хотелось кричать. Она опустила руки и крепко, до боли сжала их в запястьях.