Теперь он подумывал пуститься в развоз по хуторам. Взять завалявшиеся остатки ситца, несколько дюжин платков порасхожее, дегтю, чаю, сахару, керосину, спичек и поехать. Бабы охотно покупают мелочишку - мыло, подсиньку, лепты. Денег-то у них нет, но хлеб, куры, яйца - в их безвозбранном распоряжении. Под лежачий камень вода не течет, а тут кое-как, по мелочишкам, но соберется нечто…
Когда вошли в лавку Терпуг и Копылов, Федот Лукич выкладывал на счетах, сколько и за кем долгу, какой надо признать безнадежным, какой затяжным, какой подлежащим напоминанию. На лице лежало выражение замкнутое и суровое - видно было, что мысль не пустяками занята. Но, увидев покупателей, он весь осветился приветливой улыбкой, выработанной долголетним навыком. За Копыловым как раз числился должок, который уже давно подлежал погашению, и если Рванкин считал его не вполне безнадежным, то потому только, что знал, что Копылов при нужде миновать его не может и хоть украдет, но добудет средства для погашения: малый здоровенный, за ночь воза два одних жердей может нарубить в общественном лесу…
- Господам кавалерам! - воскликнул Федот Лукич дружески покровительственным голосом и, высоко поднимая руку, поочередно шлепнул по ладони каждого.
- Кашемир есть? - спросил Копылов.
По короткому, независимому вопросу, прозвучавшему отнюдь не искательно, как бывает, когда намерены просить в долг, наблюдательный Рванкин решил, что должны быть у покупателя наличные. Спрашивают о кашемире - значит, не от нужды, а пофрантить хотят. На лице Федота Лукича расцвела сугубая готовность и ласковость.
- Вам для рубах? - дружески-воркующим голосом спросил он, наклоняясь корпусом вперед.
- Для рубах.
- Какой же вам будет угодно, какого колеру?
- Давай, какой ближе! - с некоторой суровостью проговорил Терпуг.
- Фасонистого подай! - небрежно прибавил Копылов.
- Предложу я вам в таком разе бордовый… Практичный колер: как не маркий, так и в песке первейший сорт! Есть, конечно, зеленый, есть колер сержант, но за энти не ручаюсь: цена выше, а в носке не могу рекомендовать. А уж за этот будьте спокойны! Как за сына родного заверю! Практичнее не найдете. Благодарить будете!..
Рванкин с особенной, привычкой выработанной ловкостью выхватил из разноцветных кусков, лежащих на полках, именно тот самый кусок, который требовалось возможно скорей сбыть с рук, и с артистически-щеголеватой небрежностью кинул его на полок перед покупателем. Копылов пощупал материю, лизнул языком пальцы и потер ее, потом вынес к дверям, хотя свету в лавке было достаточно, вопросительно поглядел на Терпуга.
- И цена, заметьте, не сердитая, - особенно приятельским голосом сказал Рванкин. - Без лишнего - девять гривен.
- За девять гривен сам носи! - усмехнувшись, возразил Терпуг.
- С людей по рублю кладу! - искренно и убедительно сказал Рванкин, понижая голос до шепота, чтобы кто со стороны не услышал об его особом благоволении к ним, к Терпугу и Копылову.
- Сами, господа, знаете: товар дорожает. Не мы цену накладываем, нам накладывают. Вы извольте взглянуть: ширина! Будьте любезны! Весь Хопер перепрудить этой шириной можно!
Копылов постоял как бы в некотором размышлении и нерешительности. Потом, отогнувши черный, набухший, плохо распрямлявшийся указательный палец, решительно ткнул на материю и сказал:
- Режь на две рубахи!
Было немножко странно Рванкину, что не стали торговаться, - он дошел бы и до полтинника. Он привык к тому, чтобы в его лавке торговались до изнеможения, даже любил этот спорт, в особенности на досуге, потому что тут во всем блеске развертывалось его красноречие. Он ошеломлял покупателя тучей убедительнейших и неожиданных доводов, силлогизмов, аналогий из жизни, из какой-то легендарной всемирной истории, из политики, из хозяйственного обихода, призывал Бога в свидетели, ссылался на чистоту своей совести и т. п.
Но вот тут как-то сразу, неожиданно согласились, и было это немножко непонятно и немножко даже грустно как будто.
Разве где-нибудь сшибли дешевых деньжонок, стибрили что-нибудь и не жаль было легко нажитого? Очень возможно… В конце концов надо использовать момент и предложить еще что-нибудь - авось возьмут…
Он проворно отмерил шесть аршин, надкусил край полотнища и быстро, с мягким треском, разорвал кусок по ширине. Проворно и ловко свернул отрез в четырехугольный сверток и с особым шиком хлопнул им по полку.
- Еще чего не потребуется ли? - с улыбкой самой искренней преданности предложил он.
- Разве уж взять платков бабам? - полувопросительно сказал Копылов.
Терпуг небрежно и коротко отозвался:
- Можно.
- Извольте-с, - с готовностью подхватил Рванкин, наклоняясь корпусом к покупателям. - Есть свежей получки, на прошедшей неделе из Москвы пришли. Шалечки небольшие, каемочки шелком в тень расшиты… утирочки батистовые. Есть попроще - шириночки… Вот из цветковых не угодно ли?
- Давай из цветковых, - сказал Копылов и не утерпел, смешливо гигикнул, хрипло и странно, точно овца поперхнулась.
- Да гляди, чтобы добрый сорт! - прибавил Терпуг и тоже засмеялся.
- Да уж будьте покойны! Плохое не дадим - зачем плохое давать? Я сорт в людях, кажется, различаю.
- Ну, гляди!
Копылов небрежно перекинул несколько пестрых платков, выложенных Рванкиным на полок, потом отбросил три в сторону и небрежно спросил:
- Цепа?
- Чуть не даром: по полтора рублика-с… И сейчас же Рванкин приготовился скостить по двугривенному в знак уважения к хорошим людям, но Копылов неожиданно сказал:
- Завертывай!
Рванкин чуть не засмеялся от радостного изумления. Но вздохнул и с умилением прибавил:
- Товар первосортнейший! Это ведь, заметьте себе, не жидовская Лодзь - это сама матушка Москва… сердце России-с! Из чаю-сахару не потребуется ли чего?
- Надо бы и чаю-сахару, да некогда, до другого раза! - серьезным, деловым топом отвечал Копылов.
Терпуг взял оба свертка и пошел из лавки. Рванкин не мог понять, что это значит: шутит ли он, или забыл о деньгах, или проделывает над ним какую-нибудь смехотворную штуку? Копылов как стоял, так и остался стоять. Но когда Федот Лукич обратил к нему свой вопрошающий взгляд, он ухмыльнулся, приподнял фуражку в знак прощания и тоже пошел в дверь. Тут уж Рванкин не выдержал и кинулся бегом вокруг полка к двери.
- Э… э… господа почтенные! Так, не того… не годится! - крикнул он.
Копылов тотчас же обернулся и сделал шаг к двери. Остановился и Терпуг.
- А деньги? - проговорил Рванкин, и на покрасневшем лице его уже не было привычной улыбки, а глаза глядели тревожно и враждебно.
- Ты чего? - коротко бросил Копылов, точно и не слышал его вопроса.
- А получить? За тобой семь тридцать пять второй год терплю!
- Ну и терпи!
- А сейчас за наличные! Это уж - сделайте одолжение!
- Наличные?
- Да-с. А то что же это такое? Денной грабеж наподобие? Нам тоже не даром товар-то отпускают!
- Наличные тебе?
Копылов нагнулся к голенищу и вытащил большой сапожный нож, остро блеснувший при свете тонкими царапинами отточенного лезвия. Он хотел было крикнуть: руки вверх! Но вместо этого придавленным хриплым голосом прошептал:
- Лишь пикни! в-во!..
На один миг взгляд его поймал мгновенный толчок изумления в округлившихся от ужаса глазах Рвапкина и странную улыбку помертвелых губ, перекосившую лицо в одну сторону. Было очень соблазнительно помахать ножом над головой купца и в конце концов шлепнуть его ладонью по маковке. Но казалось, что сзади кто-то уж смотрит, чужой, и вот-вот засмеется или дружески скажет:
- Брось, а то кабы не сдох!..
- Ну и испужался! - перхая от смеха, сказал Копылов, догоняя Терпуга. - Белей белой глины сделался!
Терпуг был недоволен: вышло как-то не так, как воображалось, слишком просто, буднично, без эффекта, на низкограбительский лад. Не о том мечталось. Хотелось блеску, стремительного натиска, опасности, быстрой расправы и обогащения. А это что? Грошовые тряпки!.. А Копылов весело перхал от удачи. Поначалу ему было страшновато и как будто стеснительно, а вышло ничего себе, гладко, хорошо.
- Не так как-то у нас, - сказал Терпуг. - Я думал, ты по-настоящему сделаешь… Все ждал… А ты кашемир, платки… На кой черт они?
- Нет, ничего. Лучше бы денег, конечно, да шут его знает, игде оне у него? В курене небось?
- А из-за этого пачкаться не стоило.
- Да ты погоди! Это - пример. Вот к Дуванову зайдем. У этого касция всегда при нем, я знаю. А Рванкин - хитрый черт, в лавке денег не держит. Пойдем к Дуванову! Выну ножик - на стол деньги! Руки кверху! По доброй совести… А не даст по доброй совести, возьмем сами…
Терпуг молчал, Похоже было, что упал уже духом. Но когда подошли к бакалейной лавке Дуванова, он сказал Копылову:
- Только не тяни ты эту канитель… Враз, не копаться!.. Дуванов читал "Биржевые ведомости". Он не сразу оторвался от газеты и взглянул на посетителей равнодушно, молчаливо-вопрошающим взглядом. Прежде он держал кабак, и в нем выработалась привычка к флегматически-презрительному взгляду на большую часть человечества. С покупателями он не терял лишних слов, цены назначал решительные, товар у него был такого свойства, что выхвалять его не было особой надобности. И торговаться не любил.
Копылов вошел с видом решительным, резко стуча сапогами. Сердце забилось у Терпуга. Вот он сейчас крикнет:
- Руки вверх!
И тогда этот читатель газеты присядет па корточки от страха. А они заберут кассу и уйдут, приказавши ему не двигаться с места в течение десяти минут.