Дело было летом 1352 года, и ребята помогали Евстафию расписывать церковь Покрова Богородицы в женском монастыре на одной из окраин Константинополя. Спор возник из-за крестика на мафории Девы Марии. Феофан считал, что коль скоро Пресвятая повернула голову влево и глядит на Младенца, крестик её не может оставаться по центру лба и его необходимо слегка сместить. Филька же упорствовал: надо поступиться реалистичностью и остаться в рамках канона. Слово за слово - перешли на личности. Зная о его симпатиях к итальянцам, подмастерье обвинил Дорифора в ереси:
- Я не удивлюсь, если ты вообще перекрестишься в католика!
Тот кричал в ответ:
- Прекрати молоть чепуху! Латинянам и грекам нечего делить, наша вера едина, и должна быть уния церквей!
- Подчиняться Папе? Хочешь ходить под Папой? Под иудой, христопродавцем?
- Можно подумать, будто наши патриархи - святее!
- Да, святее!
- И поэтому дружат с турками?
- Турки нам не враги, с ними можно договориться.
- С турками договориться? Так пойди, сполосни пиписку!
- Для чего? - изумился Филька.
- Чтобы чистой была - перед тем, как они тебе её станут обрезать!
Тут уж друг не выдержал и ударил Феофана кулаком в глаз. Завязалась настоящая драка, и подростки бешено катались по полу, молотя друг друга, изрыгая проклятия. Лишь Евстафию, заглянувшему в церковь, чтобы посмотреть, как идёт работа, удалось их разнять. Возмущённый учитель наорал на обоих:
- Сопляки! Щенки! Где затеяли потасовку? В Божьем храме! Ни стыда, ни совести. Прочь пошли отсюда, чтобы я три дня вас не видел!
Выйдя из монастыря, Софиан, сплёвывая кровь, продолжавшую течь у него из губы, примирительно посмотрел на товарища:
- Ты куда теперь?
- Не решил ещё. - У приятеля кровь текла из носа. - Хочешь предложить что-то интересное?
- Ничего такого. Просто искупаться.
- Почему бы нет? Омовение в морских водах снимет нашу грязь и грехи.
Так они провожали детство.
А события в доме Никифора всё перевернули вверх дном.
Как-то поздно вечером Феофан вернулся к дяде в мастерскую после очередных занятий у Аплухира. И увидел Анфиску, поливавшую цветы в палисаднике. Дочке Иоанна было уже пятнадцать, и она превращалась из подростка в девушку с хорошо развитыми формами. В отношениях между молодыми людьми ничего нового не происходило: он над ней немножко подтрунивал, говорил снисходительно, по-взрослому, а её глаза выражали вечную тревогу и всецелое подчинение.
- Здравствуй. Как дела? - помахал рукой юноша.
Та взглянула на него в замешательстве:
- Плохо, Фанчик, плохо! Целая трагедия без тебя разыгралась.
Он заволновался:
- Что такое?
- Софья сообщила Фоке, что беременна. А Фока спросил: от кого - от меня или от хозяина? И как бросится её избивать! Так бы и забил до смерти, если бы не папенька и не маменька, подоспевшие ей на выручку. А Фока - прыг в окно - да и был таков. Пригласили доктора, он привёл Софью в чувство, но ребёночка она потеряла. И теперь хозяин обещает засадить мастера в тюрьму, если он вернётся.
- Ничего себе! Я пойду, поговорю с дядей.
- Лучше не ходи: запёрся у себя и не хочет никого видеть.
- Ну, меня наверное примет.
Сын Николы поднялся из мастерской на второй этаж и подёргал ручку запертой двери. Постучал и крикнул:
- Это я, Феофан. Ты не спишь? Надо потолковать.
Вскоре звякнул ключ, и Никифор появился в проёме - неприветливый, похудевший. От него разило вином. Оглядев племянника исподлобья, проворчал недобро:
- Что тебе, поскрёбыш?
- Разреши войти? Может, что скажу умное?
- Не смеши, - гробовщик оскалился, показав кривые жёлтые зубы. - Что ещё надо говорить? Мой ребёнок умер.
Молодой человек всё-таки вошёл, потеснив дядю в коридорчике. Сел за стол и спросил:
- Мне нальёшь?
Тот пожал плечами:
- Пей, не жалко.
Оба отхлебнули вина.
- Значит, ты уверен, что ребёнок твой?
- По словам Софьи. А она лгать не станет.
- Отчего не станет? Очень даже может.
- Если бы ребёнок был от Фоки, то Фока не стал бы её избивать.
- Это ещё не довод. Пьяный Фока на любое способен.
- Пьяный Никифор тоже. - Дорифор-старший снова выпил, промокнул губы рукавом и проговорил: - Нет, не зря я считал, что от женщин - одни несчастья. Все причины бед. Был я образцом добродетели, проводил время в чтении и молитвах, а вином только причащался. А теперь? Посмотри на меня. Превратился в тряпку, забулдыгу и грешника. Возжелал жену ближнего своего. Преступил одну из главнейших заповедей. И за это буду наказан.
Феофан заметил:
- Нос другой стороны, будь ребёнок не твой, ты попался бы на крючок и воспитывал чужое дитя. Бог тебя оградил от этого.
Дядя покачал головой:
- Всё равно. Появись тут сейчас Фока, я его убью.
- Ну и глупо. Мало того, что нарушишь очередную главнейшую заповедь, так ещё и окажешься за решёткой. Для чего?
- Отомщу за невинно загубленную жизнь.
- "Око за око, зуб за зуб"? Но Господь наш Иисус Христос призывал нас не поддаваться мстительным чувствам.
- Стало быть, простить?
- По-христиански - простить. И отдать в руки правосудия.
- Ох, боюсь - не выдержу.
Уложив Никифора, юноша спустился к себе в каморку и прилёг на кровать. Но заснуть не мог, думал о случившемся, глядя в темноту. Прав ли Дорифор-старший - на земле зло от женщин? Ева поддалась искушению, а затем совратила Адама. Первородный грех как проклятие висит надо всеми. Люди из-за него потеряли бессмертие. Но Господь смилостивился над нами и направил на Землю Сына, чтобы Тот попрал смертью смерть. Христиане обретут жизнь вечную. Но борьба за людские души ещё не окончена. Нечестивый продолжает искушать и мужчин, и женщин. Вожделением - прежде прочего. Как здесь отделить плевелы от зёрен? Ведь Любовь есть Бог. Но Любовь есть и похоть, значит - грех. Где граница? Женщина - исчадие ада или же сосуд святости? Мы обожествляем Деву Марию, но Она была смертна, умерла от старости, не воскресла, - получается, первородный грех и на ней? Как сие понять? Можно ли понять в принципе? Или сами эти мысли греховны? Надо просто верить? И не задавать наивных вопросов?
С этими сомнениями он и забылся. Разбудил его грохот наверху, в комнатах у дяди. Феофан вскочил, натыкаясь в темноте на предметы, побежал по лестнице. Дверь была открыта. И окно распахнуто. А за ним, на улице, каркала ворона.
На полу, в луже крови, он увидел Никифора. И огромный столовый нож торчал у него из груди.
- Что же это? - прошептал Софиан, опускаясь перед мертвецом на колени. - Дядечка, ты жив? Погоди, пожалуйста, умирать, мы тебя спасём...
Но душа Дорифора-старшего отделилась уже от тела...
Тут явились остальные обитатели дома. Софья потеряла сознание, её наскоро привели в чувство и препроводили по лестнице вниз. Иоанн спросил у парнишки:
- Кто его? Ты или Фока?
Феофан, стоя на коленях, попятился и увидел, что действительно перепачкан кровью - пятна на руках и одежде. Он воскликнул:
- Ты рехнулся? Для чего мне убийство дяди?
Мастер предположил:
- "Для чего, для чего"! Ты - наследник. А свалить можно на Фоку...
- Господи, о чём ты?! Как тебе не стыдно думать такое!
Полусонный столяр почесал в голове и перекрестился:
- Да, конечно... Человечек ты добрый... Можешь быть спокоен: я и на суде тебя поддержу...
- На каком суде?
- Мы теперь обязаны заявить властям. Будет разбирательство, как положено. Коли изобличат Фоку - он и понесёт наказание. Ну, а коли скажут, что убийца - ты, значит, ты.
Потрясённый молодой человек медленно поднялся с колен:
- Иоанн, родной, посоветуй, что делать? Скрыться, унести ноги?
- Нет, я думаю, убегать не стоит. Это уж совсем будет подозрительно. Надо доказать в суде свою невиновность, оправдаться полностью.
- Боже мой, ты же знаешь наши суды... Разве там найдёшь правду?
- Если будет судить митрополит, не исключено, что найдёшь.
- Я хочу посоветоваться с Евстафием Аплухиром. Поспешу к нему.
- Лучше оставайся. За Евстафием я пошлю Анфиску.
Мастер-живописец прибыл в дом к убитому лишь за несколько минут до властей. Он взглянул на тело, выслушал рассказ Феофана, а потом сказал своему подопечному:
- Ничего не бойся. Мы тебя не дадим в обиду. Но, конечно, чтоб тобою занялся митрополит, надо заплатить кое-какую цену.
- Денег у меня теперь нет.
- Дело не в деньгах. Сумму же залога я внесу и сам.
Дело в твоём статусе: должен стать послушником какого-либо монастыря. И тогда перейдёшь в ведение церковников.
- В монастырь? Ни за что на свете!
- Что, по-твоему, в тюрьме лучше?
- Не хочу быть монахом.
- И не будешь. Можно ведь потом не постричься. И в монастыре жить не обязательно, здесь не Афон, это разрешается. Но носить одежду послушника и не бегать по кабакам, видимо, придётся.
Юноша молчал. На его осунувшемся лице можно было прочесть крайнее смятение. Хрустнув пальцами, он спросил:
- Вы, учитель, считаете, что иначе нельзя?
- Самый лёгкий путь. Суд митрополита - быстрый, справедливый. А в суде гражданском, безусловно, завязнем, на одни взятки состояние изведём - и ещё не известно, выручим ли тебя.
- Хорошо, действуйте, как знаете.