- Это не столь существенно, - сказал молодой человек, хотя в действительности он был весьма обеспокоен утратой зонтика.
- Нет, существенно. Тибби! Тибби!
Встав, Тибби намеренно зацепился за спинки кресел. К тому моменту, когда он поднял свое откидное кресло, нашел шляпу и аккуратно сложил ноты, бежать за Хелен было уже "слишком поздно". Оркестр начал играть "Четыре серьезные песни", и пройти по залу он не мог.
- Моя сестра такая рассеянная, - прошептала Маргарет.
- Вовсе нет, - ответил молодой человек, но голос его прозвучал с ледяной холодностью.
- Если бы вы могли дать мне свой адрес…
- Нет-нет, не нужно.
И молодой человек натянул на колени полы пальто.
"Четыре серьезные песни" прошли для Маргарет почти незамеченными, ибо, несмотря на все свои жалобы и ворчание, Брамс никогда не знал, что значит попасть под подозрение в краже зонтика. Ведь этот глупый молодой человек думает, что она, Хелен и Тибби решили воспользоваться его доверчивостью, и если он даст им свой адрес, то они ворвутся к нему посреди ночи и украдут в придачу еще и трость. Другие дамы просто посмеялись бы, но Маргарет и в самом деле было не по себе, ибо ей приоткрылась жизнь человека с весьма скромным достатком. Доверять другим - роскошь, которую могут себе позволить лишь богачи; беднякам она не по карману. И как только закончилось ворчание Брамса, Маргарет протянула молодому человеку свою визитную карточку со словами:
- Вот наш адрес. Вы можете зайти за зонтиком после концерта, но мне не хотелось бы утруждать вас: ведь это целиком наша вина.
Его лицо заметно просветлело, когда он увидел, что Уикем-плейс находится в фешенебельном Уэст-Энде. Грустно было видеть, как молодого человека снедают подозрения, но при этом он боится показаться невежливым, ибо его хорошо одетые соседи могут в конечном счете оказаться порядочными людьми. Маргарет показалось добрым знаком, что ее сосед наконец сказал:
- Хорошая сегодня программа, не так ли?
С этой фразы он начал свой разговор с Маргарет еще до того, как все спуталось из-за зонтика.
- Бетховен хорош, - ответила Маргарет, которая не относилась к женщинам, склонным со всем соглашаться. - Но эти песни Брамса я не люблю, да и Мендельсона, которого исполняли вначале, тоже, и - брр! - терпеть не могу Элгара, который нам еще предстоит.
- Что-что? - вмешался герр Лисеке, услышав ее слова. - "Торжественные и церемониальные марши" вовсе не так уж прекрасны?
- Ах, Маргарет, какая же ты противная! - воскликнула тетушка Джули. - Я тут убеждаю герра Лисеке остаться на марши, а ты сводишь на нет все мои старания. Мне так хочется, чтобы он узнал, каков наш вклад в музыку. Ты не должна приуменьшать значение наших, английских, композиторов, Маргарет.
- Что касается меня, то я слышала эту вещь в Штеттине, - сказала фрейлейн Мозебах. - Дважды. Пожалуй, слишком драматично.
- Фрида, ты презираешь английскую музыку. Даже не спорь! И английское искусство. И английскую литературу, кроме Шекспира. А Шекспир, по-твоему, немец. Ну и очень хорошо, Фрида, ты можешь уйти.
Возлюбленные рассмеялись и переглянулись, а потом не сговариваясь дружно поднялись и сбежали с "Торжественных и церемониальных маршей".
- Нам надобно еще нанести визит на Финсбери-серкус, - сказал герр Лисеке, пробираясь к проходу мимо миссис Мант. Оркестр заиграл Элгара.
- Маргарет… - послышался громкий шепот тетушки Джули. - Маргарет, Маргарет! Фрейлейн Мозебах оставила на кресле свою очаровательную сумочку.
И действительно, на сиденье лежал Фридин ридикюль, а в нем записная книжка, карманный словарь, карта Лондона и деньги.
- Ну вы подумайте! Что мы за семья такая! Фр… Фрида!
- Тише! - прошипели те, кому нравилась музыка.
- Но там записан номер дома на Финсбери-серкус.
- Может быть, я могу, если мне позволят… - проговорил недоверчивый молодой человек, покраснев до корней волос.
- О, я буду вам очень признательна.
Он взял сумочку, в которой зазвенели монеты, и проскользнул по проходу. Он едва успел поймать сбежавших влюбленных у двери и получил милую улыбку от молодой немки и вежливый поклон от ее кавалера. На свое место молодой человек вернулся, примиренный с жизнью. В оказанном ему доверии не было ничего необычного, но он чувствовал, что его собственное недоверие к этим людям исчезает и что, возможно, с зонтиком его не надуют. Этого молодого человека уже не раз надували - жестоко, даже, пожалуй, слишком жестоко, - и теперь все его силы были направлены на то, чтобы защитить себя от неизвестности. Но сегодня - быть может, из-за музыки - он чувствовал, что иногда можно и расслабиться, иначе что же остается хорошего в жизни? Уикем-плейс в Уэст-Энде, хоть дело это все равно было рискованное, считался довольно безопасным местом, так что попытаться стоило.
Поэтому, когда концерт закончился и Маргарет сказала: "Мы живем неподалеку, и я как раз иду домой. Не пойдете ли и вы с нами, чтобы забрать зонтик?" - он миролюбиво ответил: "Спасибо", - и последовал за ней из Куинс-Холла. Маргарет хотелось бы, чтобы он проявлял меньше рвения, помогая даме спускаться по лестнице или неся за нее программку - люди его класса своими манерами мало чем отличались от представителей ее собственного, что ее крайне раздражало, - но в целом она сочла молодого человека интересным (в то время кто угодно мог заинтересовать девиц Шлегель "в целом") и пока ее губы произносили подходящие случаю банальности, сердце планировало пригласить его на чай.
- Как устаешь после музыки! - начала она.
- Не находите ли вы, что атмосфера в Куинс-Холле подавляет?
- Да, ужасно.
- Но, несомненно, атмосфера в "Ковент-Гардене" подавляет еще больше.
- Вы часто туда ходите?
- Если позволяет работа, я обычно беру места в "Королевскую оперу" где-нибудь на галерке.
Хелен на месте Маргарет воскликнула бы: "И я тоже! Обожаю галерку!" - и таким образом сразу расположила бы к себе молодого человека. Хелен это умела. Но Маргарет испытывала почти патологический страх перед тем, чтобы "притягивать" к себе людей и чтобы "заставлять мир вертеться". Да, она бывала на галерке в "Ковент-Гардене", но "обычно" предпочитала более дорогие места и уж тем более вовсе не "обожала" галерку. Поэтому она ничего не ответила.
- В этом году я три раза был на "Фаусте", "Тоске" и…
"Как там она называется: "Тангейзер" или "Тангойзер"? Лучше не рисковать".
Маргарет не нравилась ни "Тоска", ни "Фауст". Поэтому так получилось, что молодые люди шли молча, сопровождаемые голосом миссис Мант, начинавшей досадовать на своего племянника.
- Да, я в общем помню этот пассаж, Тибби, но когда все инструменты звучат так прекрасно, трудно выделить какой-то один. Не сомневаюсь, что вы с Хелен всегда приглашаете меня на самые лучшие концерты. Ни единой скучной ноты от начала и до конца. Жаль только, что наши немецкие друзья не дождались окончания.
- Но вы же не могли забыть размеренный ритм барабана на нижнем "до", тетушка Джули! - послышался голос Тибби. - Это невозможно. Его ни с чем не спутаешь.
- Такая очень громкая часть? - отважилась предположить миссис Мант. - Я, конечно, не особенный знаток музыки, - добавила она, поскольку выстрел пришелся мимо цели. - Я всего лишь люблю музыку - это совсем другое. Но, так или иначе, я могу про себя сказать, что твердо знаю, когда мне она нравится, а когда не нравится. Некоторые так же воспринимают картины. Они приходят в галерею - у мисс Кондер, к примеру, это хорошо получается - и сразу же, проходя вдоль стен, говорят, что чувствуют. Я так никогда не смогла бы. Но, по-моему, музыка и картины - вещи разные. Когда речь заходит о музыке, я прекрасно разбираюсь в своих чувствах, и уверяю тебя, Тибби, мне, несомненно, все доставило большое удовольствие. Однажды играли какое-то сочинение - что-то про фавна на французском, - от которого Хелен пришла в экстаз, однако мне оно показалось совсем неглубоким бренчанием, о чем я и сказала. И от своего мнения не отступила.
- Вы согласны? - спросила Маргарет своего спутника. - Вы тоже считаете, что музыка отлична от живописи?
- Вроде бы да… наверное.
- И я так думаю. А вот моя сестра утверждает, что это одно и то же. Мы много спорим на эту тему. Она говорит, что я непробиваемая, а я обвиняю ее в непоследовательности. - Затронув волновавшую ее тему, Маргарет воскликнула: - Ну не абсурдно ли? Какой толк в искусствах, если они взаимозаменяемы? Какой толк в слухе, если он говорит вам то же, что и зрение? Хелен очень хочется перевести мелодии на язык живописи, а картины - на язык музыки. Весьма изобретательно. К тому же по ходу дела она говорит довольно интересные вещи, но к чему мы, в конце концов, придем, хотелось бы знать. Все это ерунда, абсолютно ложная теория. Если Моне на самом деле Дебюсси, а Дебюсси - Моне, то ни тот ни другой ничего не стоят. Вот мое мнение.
Сестрам, очевидно, случалось ссориться.
- Возьмем хоть эту сегодняшнюю симфонию - она ни за что не оставит ее в покое. От начала и до конца приписывает ей какие-то смыслы, превращая таким образом в литературу. Интересно, наступит ли когда-нибудь день, когда музыка будет восприниматься как музыка? Хотя не знаю. Вон за нами идет мой брат. Он-то воспринимает музыку как музыку, но, Бог мой, из-за него я злюсь еще больше, просто впадаю в ярость! С ним даже спорить невозможно.
Несчастная семья, хотя и талантливая.