Вторая перемена блюд была рыбной. Во всем мире не существовало ничего роскошнее русского рыбного стола. На вершине его стояла царская рыба: осетр и белуга, калуга и стерлядь, севрюга, бельдюга и шип. Сама царская рыба была отварной и вяленой, соленой и копченой, сушеной и зарумяненной в протопленной можжевельником русской печи. Станового хребта в ней не было, вместо него вдоль всего тела проходил хрящ, именуемый вязигой, который осторожно вынимали, запекали в пирогах, и пироги эти славились во всем мире. Каждой рыбе соответствовала ее икра, благоуханная и черная, как ночь, соленая и чуть присоленная соками самой рыбы, паюсная, то есть растертая вместе с пленками и чуть сдобренная, и зернистая. А была еще строганина из царской рыбы - либо чуточку присоленная, либо с моченой клюквой, брусникой и кислинкой из щавеля.
Следом за царской рыбой шла рыба красная: семга, лосось, кета, муксун. Икра ее красного цвета - она весьма ценится и действительно обладает особым вкусом. Солят ее в бочках, в бочках же и перевозят. Самая вкусная икра - семужья.
За красной рыбой шла сельдь. В России почти не было рек и озер, в которых не водилось бы сельди. И назывались ее сорта по именам тех водоемов, где ее вылавливали. Была знаменитая волжская сельдь, среди которой особенно ценилась крупная и жирная, именуемая заломом, - она нагуливала жир в Каспийском море, а ловили ее в дельте Волги. Залом чаще всего коптили, а остальную сельдь - днепровскую, донецкую, печорскую, енисейскую, амурскую - солили и - реже - мариновали. Особенно ценной сельдью считалась ряпушка из Плещеева озера, отличавшаяся удивительно нежным вкусом.
Следом шли камбала, крабы - их ловили поморские рыбаки, выходцы из Великого Новгорода, - пикша, нежная, тающая во рту нельма и сиг. И еще - раки. Речных раков на Руси было не счесть. Их ловили ночью, на огонь, к которому они выползали на берег.
В дельте рек, впадающих в Балтийское море, водилась салака, а ближе к берегу - миноги, редкий тогда деликатес.
В чистых озерах и тихих реках водился угорь. Здесь молодь взрослела, после чего возвращалась в моря и океаны, совершая свой немыслимо дальний переход в Саргассово море; там угри откладывали икру, а сами погибали. На Руси угря ловили для столов людей именитых (князей, бояр, дворян, священников), поскольку бедный люд, а в особенности крестьянство, считали угрей змеями и потому не ели их. Копченый угорь был чрезвычайно вкусен, и знающие мастера коптили угрей по своим тайным семейным рецептам.
Под глинистыми обрывами спокойных рек, порою и совсем малых, водился налим. Эту очень жирную и весьма древнюю рыбу не надо было чистить: не имел чешуи налим. А вот вкус имел знатный, почему и ценился в торжественных застольях. Из печени налима готовили знаменитый паштет.
Вот какова была вторая перемена.
Но перейдем к перемене третьей. Она состояла из двух частей.
В первой части подавалась дичь. Пернатая. С озер и тихих заводей добывались на Руси лебеди, гуси и утки, в степи - дрофы, стрепеты, куропатки, в подлесках - прежде всего рябчики.
Во второй части дичь пернатую сменяла дичь мясная: запеченные на вертелах лани и косули, олени и лоси. Ну и, конечно, медвежатина.
Охота на медведя была опасна, а потому доступна только боярам да князьям. Медведь считался добычей особенно почетной, почему медвежьи шкуры и хранились в домах тех охотников, кому довелось в назидание внукам завалить медведя.
Наибольшим почетом пользовался охотник, который мог сойтись с медведкой-батюшкой один на один. Уложить лесного хозяина надо было непременно ударом кинжала в сердце, почему охотник и надевал, собираясь на охоту, почти полное боевое снаряжение - вплоть до шлема. При ударе в сердце медведь падал вперед, и охотнику следовало удерживать его до тех пор, пока когти мертвого зверя не проскребут в последний раз по его кольчуге.
Медвежий окорок, засоленный и вымоченный в селитряном растворе, а затем прокопченный на можжевеловых дровах, считался лучшим питанием для молодых воинов, поскольку медвежья сила, по поверью, переходила в того, кто этот окорок ел. А медвежья печень считалась лекарством от многих болезней.
Последней переменой были заедки - сладкие блюда на меду. К ним полагались и запивки - всяческие настойки из ягод и сладкие вина из Византии.
Словом, у своих северных ворот Матушка-Русь встречала Английскую королеву улыбкой, добрым словом, хлебом и солью, естием и питием, и всем тем, чем была богата.
Глава одиннадцатая
1
Новгород Великий стоял на Великом речном пути из варяг в греки, а потому начальник разведки великого князя Киевского Свирид давно оборудовал здесь лодочные подставы, где всегда наготове были свежие гребцы, битюги для провода караванов тягой вдоль низового берега, лошади для связи и ловкие всадники. Еще до начала пиршества в честь Английской королевы послал Свирид в Киев гонца - своего любимца Безымянного, который к тому времени уже вполне оправился от раны. Но об этом никому не сказал, даже побратиму, потому что Мономах был весь погружен в безбрежный и бездонный океан первой любви: его занимали только общение с Гитой, беседы с Гитой, мечтания о Гите.
После Новгорода Великого шхуна Мирослава медленно пробиралась протоками и волоком из одной речной системы в другую.
Пасмурное затишье сменилось холодными ветрами, ветра - моросящими дождями, а шхуна все никак не могла выбраться из второстепенных озер и речек, все никак не могла прорваться хотя бы к Смоленску, где можно было бы и обогреться, и просохнуть.
И - как назло - на последнем волоке к Днепру истрепанная предыдущими трудностями шхуна дала течь. Требовался ремонт, и немалый, о чем Мирослав и доложил Мономаху.
- Далеко ли до Смоленска, Мирослав?
- Порядком, князь. Пешком не дойдете. Здесь скучать придется.
А Мономаха томило острое желание как можно скорее добраться до Смоленска, встретиться с ведуном кривичей, поведать ему, что предсказание сбылось, и познакомить князя Воислава с Гитой. И Владимир вызвал к себе Добрыню.
- Вместе с Ратибором раздобудь тайно коней - для нас и для королевы.
- Зачем? - насторожился Добрыня.
- Помчимся в Смоленск.
- Так коляска нужна, великий князь. Для ее величества и ее дам.
- Дам привезут позже. А королева верхом скачет лучше меня.
Добрыня отчаянно замотал головой:
- Я ничего не понял и даже не слышал. Я отвечаю за вашу левую…
- Ну и отвечай.
- А если Свирид узнает?
- Ни слова Свириду!
- А если на врагов нарвемся?
- Это - повеление!
Добрыня примолк.
- И Ратибору - без подробностей.
Добрыня молча кивнул и пошел тайно раздобывать коней. Он по-прежнему упрямо считал, что Ратибор непременно где-то и как-то нашумит, а потому решил отправиться на поиски в одиночку.
Кони разведчиков Свирида были Добрыне недоступны, как и сами разведчики, связываться с которыми было небезопасно.
Оставались битюги, что помогали на волоках, а теперь остались безработными, поскольку шхуна Мирослава нуждалась в ремонте.
Добрыня долго искал их. И в конце концов нашел. Они вольно паслись на сочных прибрежных лугах в низине.
Седел на лошадях не было, поскольку они им и не полагались, но уздечки были, и Добрыня поймал четырех коней и доставил их Мономаху.
- Ваше повеление исполнено, великий князь.
- Они же не оседланы!
- Доедем, - рассмеялась Гита. - А заодно проверим, каков из вас всадник, мой рыцарь.
- Тогда - по коням!
Гита, Мономах, Добрыня и прибежавший впопыхах Ратибор уселись на коней.
- Ваше величество, а как же я? - крикнула в растерянности личная горничная королевы.
Мономах оглянулся:
- Что, коня не хватает?
- Не беспокойтесь, мой рыцарь, - Гита улыбнулась. - Будьте любезны, граф, захватите и мою горничную.
Ратибор посопел, подумал. Потом решительно подхватил горничную королевы и усадил ее впереди себя.
- Я упаду!.. Упаду!.. - закричала горничная.
- Держись за шею графа!.. - весело крикнула ей королева.
Поняв, что спасать ее никто не собирается, девушка чудом извернулась и крепко обхватила Ратибора за шею.
- Голову пригни! Голову!..
Горничная пригнула голову, и тут же, как в свое спасение, впилась губами в шею Ратибора.
Так они и прибыли в Смоленск. Впереди - Смоленский князь Мономах вместе с королевой Гитой, следом за ними - Добрыня, а позади - Ратибор, к которому прилипла перепуганная горничная, продолжавшая осыпать Ратибора поцелуями, к бурному веселью высыпавших на улицу смолян.
2
У дворца Воислава спешились и направились в Главную палату. Ратибор все никак не мог отделаться от прилипчивой горничной, боясь причинить ей боль, поскольку получил повеление самой королевы, а потому и протащил девушку на руках через весь дворец и так, на руках с нею, и ввалился к ведуну.
- На руках девушку втащил? - недовольно сказал Добрыня. - Вот теперь и женись на ней, что же еще остается.
- А ведь и правильно, - усмехнулся Мономах. - Опозорил девицу.
- Отлепите ее от меня, - начал было Ратибор. - Она на коне еще…
- Женись, - сказал Мономах. - И свадьбу здесь справим.
- Я…
- Вот если девица откажется…
Гита что-то шепнула Мономаху на ухо, и Смоленский князь весело рассмеялся.
- Она не откажется стать графиней! Так что не надейся.
- Да на что она мне…
- Это повеление!
Ратибор уныло вздохнул.
Князь кривичей рассмеялся:
- Оженю по славянскому обряду!