В столовой гостей ожидали дамы - баронесса Маришка и ее гувернантка, обе одетые по тогдашней моде, с греческими прическами - две завитые пряди, ниспадавшие локонами, обрамляли их лица. Дамы того времени не имели ни пышных бедер, ни резко очерченных талий. Линия талии проходила очень высоко, почти под мышками, и это считалось красивым хотя бы уж потому, что такие платья носили в Париже, а к тому же в них было заключено женское тело. А сообразительный человек сам сумеет разобраться, где что начинается и где кончается.
Хозяин дома поспешил представить студентов, на которых барышня бросила робкий взгляд из-под пушистых ресниц и тут же опустила глаза, склонившись в принятом тогда глубоком реверансе. Девушка была недурна собой, но холодна как лед. У нее был чуть выдававшийся вперед подбородок, однако его украшала миловидная ямочка; лоб был, пожалуй, чересчур крутой, что, впрочем, даже шло к ее лицу. О фигуре барышни, говоря по совести, тоже нельзя было сказать ничего плохого, а забавная привычка постоянно покусывать губы делала ее похожей на горячую арабскую лошадку.
- Мадам Малипо, - представил барон гувернантку баронессы.
Мадам Малипо по какому-то капризу природы походила на Доротею Михая Чоконаи (в ту пору каждый студент носил при себе в списках стихи Чоконаи).
Позади беседующих снова послышался шелест платья, на этот раз оказавшегося сутаной, застегнутой на все пуговицы от ворота до самого подола и скрывавшей ладную фигуру приходского священника Яноша Сучинки. Попик был смазлив, молод, голубоглаз, с розовощеким лицом и уже наметившимся вторым подбородком. На губах его играла тонкая, ехидная улыбка. Внешностью своею он смахивал скорее на придворного французского аббата восемнадцатого века, чем на венгерского сельского попа.
- А, граф Бутлер! - воскликнул он, кланяясь, когда ему представили гостей. - Старинный, знатный род! Если я не ошибаюсь, один из Бутлеров заколол Валленштейна.
- Ах, лучше бы он этого не делал! - отозвался граф Янош с грустной улыбкой. - С той поры на Бутлерах лежит проклятие.
- Ну, дети, пора, пора к столу. Янош, сынок, ты сядешь рядом с моей дочерью, а ты, Жига, подле святого отца. Уж он-то потешит тебя анекдотами.
Всего к обеду собралось шесть человек, хотя стол был накрыт на семь персон. Когда все уселись, из-под стола вдруг вылез хозяин седьмого прибора и вспрыгнул на свой стул. Оба студента вздрогнули от неожиданности. Это была обезьяна шимпанзе, которую хозяин привез с острова Борнео, вернувшись из своих странствований; он баловал ее и приучал ко всякого рода проказам. Мадемуазель Маришка поднялась со своего места и повязала обезьяне на шею салфетку, за что шимпанзе вознаградил девушку благодарным взглядом.
- Подожди, Кипи, еще горячо для тебя… Понимаешь, суп еще горяч.
У баронессы был приятный, звучный голос. Обезьяна поняла хозяйку и принялась дуть в тарелку, оттопыривая свои отвратительные губы. Затем она схватила в лапы нож, ложку и вилку, но не удержала, и они со звоном полетели на пол. Поднимать с пола столовые приборы, которые роняла обезьяна, входило в обязанности мадам Малипо. Вот почему Кипи в отсутствие мадам Малипо называли "мосье Малипо". Это прозвище придумала Маришка, и благодаря ей оно распространилось затем в богатых домах села Рёске.
За супом старый барон не преминул сообщить о том, что он привез шимпанзе с Борнео. Когда же подали второе, он начал рассказывать о своих военных похождениях; рассказы эти он любил приправлять необыкновенно пикантными подробностями, и даже к истории о шимпанзе приплел любовный эпизод. Барон то и дело вспоминал о женщинах самого различного цвета кожи - белых, черных, креолках; при этом, спохватившись, он говорил дочери:
- Дочка, дорогая, выйди-ка на минутку в соседнюю комнату!
Маришка покорно вставала и, потупив взор, удалялась; только несколько минут спустя она решалась заглянуть в столовую, спрашивая:
- Мне уже можно войти, папочка?
Если же случай предстоял чересчур пикантный, барон высылал и попа:.
- Святой отец, выйдите-ка и вы в соседнюю комнату, да смотрите не вздумайте подслушивать у замочной скважины!!
Надо сказать, что барон был солдатом до мозга костей. Столовую в его доме украшали исключительно предметы военного снаряжения: сабли, кинжалы, ружья, булавы. Картины здесь тоже были подобраны по его вкусу. Преимущественно это были изображения полководцев: полковника Йожефа Шимони в пестро расшитом доломане; прославленного венгра Михая Шарлаха - розовощекого, полного мужчины в белом мундире, украшенном орденами, самого бравого генерала во всей австрийской армии; Евгения Савойского - с головой, похожей на слегка помятую грушу. Из натюрмортов, украшающих обычно господские столовые, был только один, принадлежавший кисти Купецкого и изображавший прекрасно выписанную тыкву с пышной зеленью. Многозначительно подмигивая, барон любил уверять, что это тоже военный портрет. Однако только самым близким людям он решался шепотом добавить, что это портрет императора Франца.
Хотя отставной капитан и был любителем поболтать, он ни на минуту не забывал о своих обязанностях хозяина, и пока работал его язык, руки не уставали наполнять бокалы замечательными токайскими винами. Ах, эти вина! Когда пьешь их, кажется, что огонь разливается по жилам.
Тем временем на стол подали поросенка с подрумяненной хрустящей корочкой. Поросенок - истинный пособник вину. Лежа на блюде, он, казалось, вот-вот хрюкнет напоследок: "К ррюмкам, к ррюмкам, к ррюмкам!"
Сам хозяин, как выяснилось, тоже когда-то учился в Патаке. За обедом он даже вспомнил кой-какие стишки, большей частью вакхического содержания, - например, о том, как апостол Павел отправился в Рим; на плече у него была палка, а на палке фляжка, и он усердно потчевал апостола Филиппа. При исполнении этой потешной песенки всегда можно было вместо Филиппа поднести бокал соседу, который обычно и выпивал предназначенную Филиппу порцию. Поп в шутливом негодовании только покачивал головой:
- Ай-яй, милостивый государь, нехорошо кощунствовать…
- Что вы, отец, я не кощунствую. Мне только хочется, чтоб мои дорогие гости на славу повеселились и в другой раз не избегали Иштвана Дёри.
Жига Бернат тут же заверил хозяина, что они вовек не забудут такого сердечного приема.
- Больше никогда не будете обходить моего дома?
- Никогда.
- Руку, ребята!
- Зайдем, дорогой дядюшка!
- А ну, клянитесь: "Пусть лопнут наши глаза, если мы не приедем!"
- Пусть лопнут, - повторил за ним Янош Бутлер.
- А на обратном пути тоже заглянете?
- Конечно.
- Ну и отлично. Рука благородного человека не то, что лапа Кипи (шимпанзе, так же как и все присутствующие, жевавший жареного поросенка, заворчал). Ну, ну, Кипи, не сердись. Готов признать, что и ты джентльмен!
Вино развязало языки, и студенты стали более словоохотливы. Один анекдот следовал за другим. Барон хохотал, держась обеими руками за свой большой живот. Порой он хватал рассказчика за пуговицу и спрашивал с беспокойством:
- Постой, постой, а не лучше бы Маришке выйти?
- Нет, нет, помилуй бог!
Такой ответ, казалось, даже огорчал барона, словно от этого анекдот терял свою остроту.
Анекдоты - что болотные цветы. Обычно они произрастают из грязи и тины. Но анекдоты патакских студентов выросли на другой почве: пищей для них явилось посещение университета канцлером Тугутом.
Рассказывают, что эрцгерцог Карл, намереваясь проследовать через Патак, выразил желание посмотреть на знаменитых патакскях студентов. "Я хотел бы, - сказал он Тугуту, - чтоб вы отдали соответствующее распоряжение". У барона Тугута язык не повернулся признаться, что, при всем своем могуществе, он не может заставить студентов выйти на улицу. Тогда он прибегнул к хитрости: послал в Пата к приказ, чтобы, когда прибудет в город сопровождаемый им эрцгерцог, ни один студент не смел показаться на улице. В результате на улицах выстроился весь университет, выползли даже тяжелобольные.
- Правда ли, что студенты при этом пели "Марсельезу?" - спросил священник.
- Разумеется, некоторые пели.
- А правда, что Тугут запретил студентам исполнять гимн?
- И это правда, но студенты придумали новый текст. Хотя он и лишен всякого смысла, зато не запрещен. И теперь его распевают повсюду на мотив "Марсельезы".
- Это и я не прочь бы послушать! - воскликнул уездный начальник.
- Ну что ж, мы с удовольствием споем, если прикажете.
- А Маришку не нужно выслать?
- Нет.
- Промочите-ка горло и начинайте. Мы вас слушаем.
И оба студента затянули на мотив "Марсельезы" некий бессмысленный набор слов.
Сковородка, кастрюля, каталка, Фрау Муттер, Фрау Муттер! Черпак, Крампапули, лимонад, чашка кофе, Пунш, яичница, сосиски кусок…
Студенты пели с таким воодушевлением, что, казалось, волосы у них стали искриться.