Смерть вызывает во всех поголовно синдром рыданий, тех, кто нервно хихикал, очень скоро усмирили гневные взгляды праведников. Дебору злило не столько то, что эти люди так глупо себя ведут, сколько то, что они сюда заявились. Она кипела. Потом она даже рада была, что так нервы разыгрались, – не осталось сил ни горевать, ни смущаться.
Макси, Феликс Херн и Кэтрин Бауэрз стояли у разверстой могилы рядом с мисс Лидделл, стайка девушек из приюта святой Марии сгрудилась позади них. Немного поодаль незнакомый священник из чужого прихода отпевал другого покойника. Небольшая группа людей в черном тесным кольцом окружила могилу, словно совершая некий таинственный ритуал, не предназначенный для любопытных глаз. На них никто не обращал внимания, и голос их священника тонул в шорохах, обрывках слов тех, кто провожал Салли. Потом люди в черном тихо пошли прочь. «Они-то достойно похоронили своего покойника», – подумала Дебора. И вот отец Хинкс стал говорить прощальные слова. Он благоразумно обошел молчанием обстоятельства смерти Салли, сказал лишь, что пути провидения неисповедимы и покрыты тайной; это утверждение некоторые слушатели могли бы оспорить, присутствие здесь полиции предполагало, что по крайней мере часть этой тайны дело рук человеческих.
Миссис Макси проявляла живой интерес ко всей церемонии, ее громкое «аминь» звучало выразительной поддержкой каждой фразы молитвы, она ловко перелистывала страницы молитвенника и помогала двум приютским девицам найти нужное место, когда горе или смущение, переполнявшие их, мешали им справиться с молитвенником. К концу панихиды она подошла к могиле и постояла, глядя на гроб. Дебора скорее почувствовала, чем услышала ее вздох. По непроницаемому лицу ее матери никто не догадался бы, что означал сей вздох, потом она повернулась к собравшимся. Натянула перчатки и наклонилась прочитать одну из траурных открыток, а потом подошла снова к дочери.
– Какая чудовищная публика! Можно подумать, что им нечем больше заняться. Но бедняжка любила представления, ей бы понравились эти похороны. Что делает этот мальчик? Это твоя мама? Без сомнения, ваш малыш знает, что прыгать на могилах нехорошо. Приглядывайте за ним, раз приводите на церковный двор. Тут святая земля, а не школьный стадион. И вообще, похороны – не развлечение для детей.
Мать с ребенком затрусили следом за ними – две бледные испуганные мордочки, жидкие волосенки. Потом, затравленно взглянув назад, женщина оттолкнула мальчишку от себя. Яркое, крикливое цветное пятно расползлось, парни разобрали свои велосипеды, стоявшие в зарослях маргариток у церковной ограды, фотографы стали укладывать свои аппараты. Одна-две группки все еще ждали, перешептываясь и выжидая случая прошмыгнуть мимо венков. Церковный сторож завладевал правами наследства на апельсиновые шкурки и бумажные пакеты, бормоча себе что-то под нос. Могила Салли горела всеми цветами радуги. Красные, голубые, золотистые тона полыхали над сложенным холмиком дерном и деревянными подпорками, словно пестрое лоскутное стеганое одеяло, и запах жирной земли мешался с запахом цветов.
Худая, нервная женщина с некогда рыжими волосами разговаривала с мисс Лидделл. Они направлялись вместе к церковным воротам.
– Конечно, это та же самая женщина, которая давала показания при опознании трупа Салли.
– Если это ее тетка, давай отвезем ее домой. Автобусы днем ходят с большими интервалами.
– Верная мысль, заодно поболтаешь с ней, – ответил Феликс с пониманием.
Дебора предложила это, исходя исключительно из лучших побуждений, – хотела подвезти женщину, чтобы та не ждала на солнцепеке. Но практическая выгода от этого предложения теперь стала очевидной.