Боже мой, этот второй на женщину смахивает!.. Точно - самая настоящая женщина!.. Голая женщина с голой грудью, что твоя Венера Милосская… Правда, на наготе сходство кончается, потому что теперь я вижу, что это сухопарое бледнокожее тело принадлежит не кому иному, как самой майорше Гриффитс. Я цепенею у своего иллюминатора, не в силах оторвать глаз от этого нагого пугала женского рода, гордо скачущего подле своего голого супруга, с высоко поднятой головой, с согнутыми локтями, словно заявляющего всем своим видом: "Не правда ли, мы чудесная пара? Вы только посмотрите, до чего хорош мой муж майор!"
- Давай с нами! - закричал мне майор. - Коль уж моя мемсахибочка может, то вы, молодой человек, и подавно! Пятьдесят кругов по палубе - всего-то четыре мили!
- Прекрасное сегодня утро, - пробормотал я, когда они проскакали мимо меня. - Восхитительный будет день.
Пару часов спустя я сидел напротив майора и его "мемсахибочки" за завтраком в кают-компании, и от воспоминания о том, что совсем недавно видел эту самую почтенную даму без единой нитки на теле, по спине у меня поползли мурашки. Я сидел потупясь и делал вид, что никого из них вовсе нет радом.
- Ха! - вдруг крякнул майор. - Уж не вы ли тот молодой человек, который высовывал свою голову в иллюминатор сегодня утром?
- Кто, я? - пробормотал я, уткнувшись носом в кукурузные хлопья.
- Да, вы! - вскричал майор победительным голосом. - Я не мог обознаться - лиц я никогда не забываю!
- Я… Я просто дышал свежим воздухом, - промямлил я.
- И не только! - широко ухмыльнулся майор. - Вы еще и мою мемсахиб увидели во всей красе!
Все восемь человек, завтракавших за нашим столом, вдруг умолкли и поглядели в мою сторону. Я почувствовал, как мои щеки начинают гореть.
- Но я вас не виню, - продолжал майор, подмигивая жене. Настал его черед проявить достоинство и галантность. - Совсем не виню. А вы стали бы его винить? - вопросил он, обращаясь ко всем сидевшим за нашим столом. - Молодость бывает только раз. И как сказал поэт, - он снова подмигнул своей кошмарной половине, - "прекрасное пленяет навсегда".
- Ой, замолчи, Бонзо, - сказала жена, в восторге от происходящего.
- В Аллахабаде, - сказал майор, глядя теперь на меня, - я взял за правило каждое утро до завтрака играть в чуккер. На борту судна это невозможно, знаете ли.
Так что пришлось придумывать иные способы делать зарядку.
Я сидел и гадал: что это за игра такая - чуккер?
- А почему невозможно? - спросил я, отчаянно пытаясь сменить тему беседы.
- Почему невозможно что? - не понял майор.
- Играть в чуккер на корабле, - уточнил я.
Майор принадлежал к тем людям, которые по утрам питаются жидкой овсянкой. Он уставился на меня светло-серыми стеклянными глазами, медленно жуя.
- Надеюсь, вы не пытаетесь меня уверить в том, что никогда в жизни не играли в поло, - сказал он.
- Поло, - сказал я. - Ах да, конечно, поло. В школе мы играли в поло, на велосипедах вместо пони, и хоккейными клюшками.
Пристальный взгляд майора вдруг превратился в свирепый, и он перестал жевать. Он смотрел на меня теперь с таким негодованием и ужасом, а его лицо так побагровело, что я боялся, как бы его не хватил удар.
С этого времени ни майор, ни его жена не желали иметь со мной ничего общего. Они сменили стол в кают-компании и подчеркнуто отворачивались всякий раз, когда наталкивались на меня на палубе. Меня сочли виновным в страшном и непростительном преступлении. Я посмел надругаться - во всяком случае, они так подумали - над игрой в поло, над священным спортом англо-индийцев и особ королевского достоинства и царственных кровей. Только невоспитанный грубиян мог позволить себе такую выходку.
Еще там была немолодая мисс Трефьюсис, которая частенько сидела за моим столом в кают-компании. Старая дева Трефьюсис состояла целиком из костей и серой кожи, а когда она передвигалась, ее тело сильно нагибалось вперед, образуя длинную искривленную дугу наподобие бумеранга. Она поведала мне, что ей принадлежит маленькая кофейная плантация в Кении, на взгорье, и что она очень хорошо знала баронессу Бликсен. Я зачитывался обеими ее книгами, "Из Африки" и "Семь готических повестей", поэтому зачарованно слушал все, что рассказывала мне мисс Трефьюсис про замечательную писательницу, которая называла себя именем Айзек Дайнесен (это был ее псевдоним).
- Она, конечно, была не в своем уме, - рассказывала мисс Трефьюсис. - Как и все мы, кто живет там, в конце концов она совершенно спятила.
- Но вы же не спятили, - сказал я.
- Еще как спятила, - с серьезным видом возразила она. - На этом корабле все чокнутые. Вы этого не замечаете, потому что еще очень молоды. Молодые не наблюдательны. Они лишь на себя внимание обращают.
- Я видел, как майор Гриффитс со своей женой как-то поутру по палубе нагишом бегали, - сказал я.
- И что, по-вашему, они спятили? - фыркнула мисс Трефьюсис. - Эти-то как раз вели себя нормально.
- Я так не думаю.
- Вам еще предстоит испытать немало потрясений, молодой человек, причем в самом ближайшем будущем. Вот попомните мои слова, - сказала она. - Те, кто долго живет в Африке, обязательно съезжают с катушек. Вы же туда путь держите, так?
- Ну да, - кивнул я.
- Наверняка свихнетесь, - сказала она, - как и все мы.
Она ела апельсин, и я вдруг заметил, что делает она это как-то не так. Первым делом она взяла апельсин не пальцами, а подцепила вилкой. Потом вилкой и ножом она надрезала кожуру в нескольких местах, изобразив пунктир из маленьких черточек. Потом весьма искусно с помощью зубцов вилки и острия ножа она стянула кожуру, распавшуюся на восемь отдельных клочков, красиво обнажив плод. Так и не отложив вилку и нож, она стала отделять сочные сегменты плода и медленно поедать их, не переставая пользоваться ножом и вилкой.
- Вы всегда апельсины так едите? - поинтересовался я.
- Конечно.
- А можно спросить, почему?
- Никогда не прикасаюсь пальцами к еде, - ответила она.
- Господи помилуй, в самом деле?
- Ну да. С двадцати двух лет ни разу.
- Для этого есть причина? - спросил я.
- Конечно. Пальцы ведь грязные.
- Но вы же моете руки.
- Но стерилизовать я их не могу, - сказала мисс Трефьюсис. - И вы тоже не можете. А на них полно всяких микробов. Пальцы, они такие грязные, отвратительные. Вспомните только, что вы ими делаете!
Я перебирал в памяти все, что делаю своими пальцами.
- Думать про это, и то невыносимо, правда? - сказала барышня Трефьюсис. - Пальцы - это всего лишь инвентарь. Садовый инвентарь тела - как лопаты и вилы. А вы лезете ими куда ни попадя.
- И как будто жив еще, - заметил я.
- Ненадолго, - сказала она мрачно.
Я смотрел, как она ест апельсин, насаживая лодочки ломтиков один за одним на зубцы вилки и отправляя их в рот. Я хотел обратить ее внимание на то, что вилка тоже не стерильна, но промолчал.
- На ногах пальцы еще хуже, - неожиданно сообщила она.
- Простите?
- Хуже их ничего нет, - сказала она.
- А что плохого с пальцами на ногах?
- Самая отвратительная часть человеческого тела! - злобно объявила она.
- Хуже пальцев на руках?
- Никакого сравнения, - заверила она меня. - Пальцы рук - вонючие и сальные, но пальцы на ногах! Они словно ужи и гадюки! И говорить про них не хочу!
Я немного запутался.
- Но ими же не едят, - сказал я.
- А я и не говорила, что вы ими едите, - отрезала мисс Трефьюсис.
- Так что же в них такого ужасного? - настаивал я.
- Они будто червяки, выползающие из ноги, - скривилась она. - Ненавижу их, ненавижу! Даже видеть их не могу!
- Как же вы тогда стрижете ногти на ногах?
- А я их не стригу, - отвечала она. - Ногти мне стрижет мой мальчик.
Почему же она в таком случае "мисс", недоумевал я, если у нее есть мальчик. Незаконнорожденный, наверно.
- Сколько лет вашему сыну? - осторожно поинтересовался я.
- Нет, нет, нет! - вскричала она. - Вы совсем ничего не знаете? "Мальчик", boy - это слуга-туземец. Как вы можете этого не знать, если читали Айзека Дайнесена?
- Ах, ну да, конечно, - сказал я, вспоминая.
Я машинально тоже взял в руки апельсин и начал его чистить.
- Нет! - содрогнулась мисс Трефьюсис. - Так вы можете подцепить какую-нибудь гадость. Возьмите вилку и нож. Ну, смелей. Попробуйте.
Я попробовал. Довольно забавно. Почему-то мне было приятно надрезать кожуру и снимать ее по частям.
- Ну вот, - похвалила она. - Молодец.
- Много таких "мальчиков" работает на вашей плантации? - полюбопытствовал я.
- Человек пятьдесят, - ответила она.
- Они ходят босиком?
- Мои - нет. Ни один не выходит на работу без обуви. Мне это обходится в целое состояние, но дело того стоит.
Мне нравилась мисс Трефьюсис. Нетерпимая, умная, великодушная и интересная. Я чувствовал, что она в любую минуту готова прийти мне на помощь, не то что майор Гриффитс - тот был пресным, пошлые, заносчивым и недобрым человеком, такого сорта люди без колебаний оставят тебя на съедение крокодилам. Да еще и подтолкнут к разинутой пасти.
Оба они, конечно, были совершенно сумасшедшие. Все на этом корабле были со сдвигом, но самым чокнутым оказался мой сосед по каюте А. Н. Сэвори.
Я заметил первый признак его ненормальности в тот вечер, когда наше судно находилось между Мальтой и Порт-Саидом. После обеда наступила липкая жара, и я прилег на свою верхнюю полку, чтобы немного вздремнуть перед переодеванием к ужину.