В кузове одного из грузовиков стоял большой круглый чан с питьевой водой, и все пили вволю. Потом сержант набрал хворосту, развел костер и стал готовить ужин для солдат. Он варил рис в огромном котле, и пока рис кипел, он принес из грузовика большую связку бананов, очистил их, нарезал на кусочки и бросил в котел с рисом. Когда ужин был готов, каждый аскари достал по оловянной миске с ложкой, и сержант черпаком щедро разложил рис по мискам. До сих пор я не задумывался о еде и, разумеется, ничего с собой не взял. Глядя на ужинающих солдат, я тоже захотел есть.
- Можно мне попробовать? - спросил я сержанта.
- Конечно, бвана, - сказал он. - Миска у вас есть?
- Нет, - ответил я.
Тогда он нашел для меня оловянную миску и ложку и положил мне огромную порцию. Оказалось очень вкусно. Сержант использовал неочищенный коричневый рис, и зернышки не слипались друг с другом. Горячие сладкие ломтики банана смазывали рис как масло. Я никогда еще не пробовал такого вкусного блюда из риса и съел все без остатка. На душе стало хорошо, и я начисто забыл про немцев.
- Восхитительно, - похвалил я. - Вы превосходно готовите.
- Всякий раз, когда мы выезжаем из своих казарм, - сказал он, - я должен сам кормить своих бойцов. Всем сержантам приходится этому учиться.
- Рис был просто потрясающий, - еще раз похвалил я. - Вам нужно открыть ресторан, и вы станете богатым человеком.
По всей округе в лесу непрестанно квакали лягушки. У африканских лягушек необычайно громкое скрипучее кваканье, и к тому же, как бы далеко лягушка не находилась, всегда кажется, что она квакает у вас под ногами. Лягушачье кваканье - это ночная музыка восточно-африканского побережья. Квакает вообще-то только самец, он раздувает свой подгрудок, а потом выпускает воздух с громким врруупп. Это его брачный зов, и самка, заслышав томный клич, быстро скачет к потенциальному жениху.
Но когда она добирается до своей цели, происходит забавная вещь, хотя это не совсем то, о чем вы подумали. Самец не поворачивается и не приветствует самку. Где там. Он ее в упор не видит, сидит себе и поет свою песнь звездам, а самка терпеливо ждет рядом. Она ждет и ждет и ждет. А он поет и поет и поет, часто несколько часов кряду, и происходит на самом деле вот что. Зачарованный звуком своего голоса самец напрочь забывает, ради чего он, собственно, начал квакать. Мы-то знаем, что он начал квакать, потому что ему захотелось ласки. Но сейчас он не слышит ничего, кроме прелестной музыки, льющейся из его глотки, он не замечает ничего вокруг, даже вздыхающую рядом самку. В конце концов она теряет терпение и начинает толкать его передней лапкой, и только тогда самец выходит из транса и обращает на нее внимание.
Нуда ладно. Лягушачий самец ненамного отличается от самцов человеческих, думал я, сидя в темном лесу.
У сержанта я позаимствовал армейское одеяло и устроился на ночлег рядом с полевым телефоном. В голове промелькнула мысль о змеях. Интересно, сколько их ползает в густой траве? Наверное, тысячи. Но раз уж аскари их не боятся, то почему бы и мне не рискнуть?
Ночью телефон не звонил, и на рассвете сержант снова развел костер и опять приготовил тот же рис с бананами. Утром он уже не казался таким вкусным, как вчера вечером.
В двенадцатом часу резко звякнул телефон.
- Великобритания объявила войну Германии. Будьте в полной боевой готовности, - произнес голос в трубке.
Я приказал сержанту расставить бойцов по местам.
В течение часа все было тихо. Аскари сидели в засаде со своими винтовками, я стоял рядом с грузовиками на дороге.
И вдруг вдалеке показалось облачко пыли. Чуть погодя я разглядел первый автомобиль, за ним второй, третий и четвертый. По-видимому, все немцы в Даре решили выехать вместе одной колонной сразу после объявления войны, потому что теперь я видел шеренгу автомобилей, следующих с интервалом метров в двадцать друг за другом и растянувшихся по дороге примерно на километр. Среди них были грузовики, доверху нагруженные вещами. Пикапы с привязанной к крышам мебелью. Я вызвал сержанта из леса.
- Едут, - сообщил я, - и их много. Сидите тихо и не высовывайтесь. А я останусь здесь и встречу немцев. Если я подниму обе руки над головой, вот так, стреляйте: один залп из винтовок и пулемета поверх голов. Не по этим людям, а поверх голов.
- Так точно, бвана, залп поверх голов.
- В случае насилия по отношению ко мне и если они попытаются пробиться силой, берите командование на себя и действуйте по обстановке.
- Есть, бвана, - сказал сержант, прикидывая разные возможности, и вернулся в лес. Я стоял на дороге, дожидаясь первой машины. Во главе колонны ехал большой фургон "Шевроле", за рулем которого сидел мужчина, а рядом с ним, в кабине, на переднем сиденье еще двое мужчин. Все остальное место в автомобиле занимал багаж. Я поднял руку, давая водителю знак остановиться, что тот и сделал. Подходя к окну водителя, я чувствовал себя копом из дорожной полиции.
- Боюсь, дальше проезд для вас закрыт, - сказал я. - Всем вам придется развернуться и поехать назад в Дар-эс-Салам. Один из моих грузовиков встанет во главе колонны. Второй поедет сзади.
- Што за чепукка? - закричал мужчина с сильным немецким акцентом. Возраста он был среднего, с бычьей шеей и почти совершенно лысой головой. - Уберите грузовики с дороги! Мы ехать будем!
- Боюсь, что не получится, - возразил я. - Вы теперь военнопленные.
Лысый человек медленно выбрался из кабины. Он разозлился и двигался угрожающе. Те двое, что ехали вместе с ним, тоже вышли из кабины. Повернувшись, лысый махнул рукой, из всех пятидесяти машин выскочили мужчины и двинулись к нам. Во многих автомобилях сидели женщины и дети, но они остались на своих местах.
Дело принимало неприятный оборот, и мне это совсем не нравилось. Что я буду делать, спрашивал я себя, если они откажутся вернуться и попытаются пробиться? Я прекрасно понимал, что никогда не смогу скомандовать пулеметчику скосить их всех под корень. Вышла бы жуткая, отвратительная бойня. Я стоял и ничего не говорил.
Через несколько минут за спиной лысого образовалась толпа человек из семидесяти.
Лысый отвернулся от меня и обратился к своим соотечественникам.
- Все в порядке, - сказал он. - Давайте уберем эти два грузовика с дороги и поедем дальше.
- Стоять! - скомандовал я, стараясь придать голосу солидность. - Мне приказано остановить вас любой ценой. Если вы попытаетесь двинуться дальше, мы будем стрелять.
- Кто ппутет стрельять? - презрительно спросил лысый. Он вытащил револьвер из заднего кармана своих брюк цвета хаки, и я увидел, что это длинноствольный "Люгер". Сразу же у половины собравшихся в руках появились такие же пистолеты. Лысый направил "Люгер" в мою грудь.
Подобное я тысячу раз видел в кино, но в жизни все выглядит по-другому. Я по-настоящему испугался. И изо всех сил старался этого не показать. Потом поднял обе руки над головой. Лысый заулыбался. Он решил, что я сдаюсь.
Трах! Трах! Трах! Все оружие за моей спиной, в том числе пулемет, защелкало, и над нашими головами засвистели пули.
Немцы подскочили. В буквальном смысле. Даже лысый. И я тоже.
Потом я опустил руки.
- Вам не проехать дальше, - сказал я. - Любой, кто попытается прорваться, будет застрелен. Если вы все вместе рванетесь, все вы будете убиты. Таков мой приказ. У меня достаточно огневой силы, чтобы остановить целый полк.
Воцарилось полнейшее безмолвие. Лысый опустил свой "Люгер", и вдруг весь тон его переменился. Он одарил меня кривой натужной улыбкой и негромко спросил:
- Потшему вы нас не ппускайете?
- Потому что мы ведем войну с Германией, - сказал я, - а вы все - подданные Германии, следовательно, вы наши враги.
- Ми - граштанские, - возразил он.
- Может быть, - согласился я. - Но как только вы доберетесь до Португальского Востока, вы вернетесь в свой фатерлянд и станете солдатами. Я вас не пропущу.
Вдруг он схватил меня за руку и ткнул стволом своего "Люгера" мне в грудь. Потом повысил голос и прокричал моим невидимым бойцам на суахили:
- Попробуйте только помешать нам, и я пристрелю вашего офицера!
То, что произошло потом, стало полнейшей неожиданностью. Из зарослей раздалось одиночное "тррах!" какой-то винтовки, и вцепившийся в меня лысый получил пулю прямо в лицо. Зрелище было ужасающее. Голова словно раскололась надвое, из нее во все стороны полетели серые ошметки. Крови не было, только серая масса и осколки кости. Кусок этого серого угодил мне в щеку. Всю гимнастерку заляпало серой жижей. "Люгер" упал на дорогу, а лысый замертво свалился подле своего оружия.
Все мы были потрясены, но мне удалось взять себя в руки и сказать:
- Давайте обойдемся без новых убийств. Разворачивайте ваши машины и следуйте за нашим грузовиком до города. Вам гарантируется хорошее обращение, а женщинам и детям позволят вернуться домой.
Толпа мужчин развернулась и уныло разбрелась по своим машинам.
- Сержант! - крикнул я, и из леса на мой зов поспешно явился сержант. - Труп - в грузовик, и поставьте его во главе колонны, - приказал я. - Поедете в первом грузовике и поведете колонну к тюремному лагерю. Я поеду замыкающим во втором грузовике.
- Очень хорошо, бвана, - сказал сержант.
Вот так мы и взяли в плен всех штатских немцев Дар-эс-Салама, когда разразилась война.