З.Н. Лебедева: Мой отец не совсем здоров, его здоровье, физическое и душевное, пошатнулось после смерти моей бедной матушки. К тому же единственный брат его умер всего год тому назад от продолжительной болезни. Мне не хотелось прибавлять ему огорчений. Он кнутом приказал бы отстегать этого еврея".
- Отмечено, что на этом месте свидетельница разрыдалась.
Бибиков отложил бумагу.
- А теперь ответьте, пожалуйста, - спросил он Якова, - вы пытались силой овладеть Зинаидой Николаевной?
Николай Семенович налил в следовательский стакан воды из стоявшего на столе фарфорового кувшина.
- Нет, абсолютно нет, - заторопился Яков. - Мы два раза ужинали с ней вместе по ее приглашению, когда я работал в верхней квартире, а в последний вечер - вечер, когда я уже все покрасил, - после она пригласила меня к себе в спальню. Наверно, не надо бы мне идти - теперь-то уж ясно. - хоть дело это нехитрое, если принять во внимание мужскую природу. И все-таки у меня были сомнения, и в ту же минуту, как только увидел, что она нечиста, ваше благородие, я и ушел. Это истинная правда, и пусть я буду стараться до самого Судного дня, истиннее она уж не станет.
- Что вы хотите сказать этим "нечиста"?
Мастер был в замешательстве.
- Прошу прощения, что упоминаю о таких вещах, но, когда человек попал в беду, ему приходится объясняться. У нее, как бы это сказать, были месячные.
Он поднял закованные руки, чтобы утереть лицо.
- Каждого еврея, который только приблизится к русской женщине, надо вздернуть на виселице, - сказал полковник Бодянский.
- Она вам упомянула о своем состоянии? - осипшим голосом справился Грубешов.
- Я видел кровь, ваше благородие, уж вы меня извините, когда она обмывалась.
- Кровь видели? - произнес прокурор с издевкой. - И для вас, для еврея, это имело некий религиозный смысл? А известно ли вам, что в средние века, говорят, менструировали евреи-мужчины?
Яков смотрел на него со страхом, во все глаза.
- Я ничего про это не знаю, ваше благородие, хотя не могу себе представить, как такое могло быть. А что касается Зинаиды Николаевны, так ее состояние имело для меня тот смысл, что ничего хорошего ни ей, ни мне тут не будет, и я идиот, во-первых, что согласился пойти с нею в спальню. Мне бы домой уйти в ту самую секунду, как я кончил работу, а не соблазняться этими ее разносолами.
- Расскажите, что произошло в спальне, - сказал Бибиков, - и пожалуйста, не отклоняйтесь от поставленного вопроса.
- Да ничего не произошло, ваше благородие, клянусь вам. Все, как я уже говорил - и сама молодая госпожа говорит в бумаге, которую вы читали, - я поскорее оделся и сразу унес ноги. Даю вам честное слово. И больше я ее не видел. Поверьте, я жалею, что все это произошло.
- Я вам верю, - сказал Бибиков.
Грубешов так, как будто его вдруг ударили, уставился на следователя. Полковник Бодянский неловко заерзал на стуле.
Бибиков, будто оправдываясь, сказал:
- Мы обнаружили два письма, и в обоих случаях свидетели признали свою руку. Одно - от Николая Максимовича Лебедева, адресованное Якову Ивановичу Дологушеву, с выражением благодарности за прилежные труды на кирпичном заводе, а второе - от Зинаиды Николаевны Лебедевой, на листке надушенной почтовой бумаги, с приглашением к ней домой, причем в письме указывается, что писано оно с благоволенья ее отца. Оба письма здесь у меня в папках. Они мне были переданы исправником Каримзиным из Киевской городской полиции, который нашел их в конторе кирпичного завода.
Полковник и прокурор сидели как статуи.
Следователь вновь обратился к Якову:
- По дате на письме молодой особы я заключаю, что оно было послано уже после описанного инцидента?
- Верно, ваше благородие. Я уже работал на кирпичном заводе.
- Вы ответили ей, как она вас просила?
- Я не ответил на это письмо. Сообразил, что неприятностей у меня хватало от самого моего рождения и незачем мне нарываться на новые. Если боишься наводнения, лучше держись от воды подальше.
- Некоторые замечания ее в беседе со мной, хоть и неофициального характера, подтверждают ваши слова. А потому, учитывая все обстоятельства - что нисколько не означает, что я одобряю ваше поведение, Яков Бок, - я буду рекомендовать прокурору, чтобы обвинение в сексуальных посягательствах не было вам предъявлено.
Он повернулся к помощнику, и тот начал быстро-быстро строчить.
Прокурор, побагровев сквозь бакены, подхватил портфель, оттолкнул стул и с грохотом встал. Полковник Бодянский тоже поднялся. Бибиков потянулся за водой и опрокинул стакан. Вскочил, стал носовым платком промокать пролитую воду, а Иван Семенович в смятении собирал бумаги и вытирал те, что подмокли.
Прокурор и полковник Бодянский, не проронив ни единого слова, мрачно удалились.
Когда он вытер всю лужу, следователь сел, обождал, пока Иван Семенович вытрет и разберет бумаги, и, хоть был смущен происшествием, снова взял свои записи, откашлялся и снова своим звучным голосом обратился к мастеру.
- У нас имеются законы, Яков Бок, - сказал он жестко, - направленные против представителей вашей веры, ортодоксов или отступников, которые подделывают или берут себе имя, иное, нежели означенное в официальном документе о рождении, с той или иной целью обмана; но поскольку поддельных документов в вашем случае не имеется и поскольку нет никаких данных о том, что вы прежде были замечены в подобных нарушениях, я был бы склонен не выдвигать против вас этого обвинения, хоть я, со своей стороны, как я вам уже докладывая, считаю ваш обман отвратительным, и только благодаря редкой удаче он не повлек за собой куда более предосудительных последствий…
- Премного благодарен, ваше благородие… - Мастер пальцами утирал глаза.
Следователь продолжал:
- Я буду, однако, просить суд вынести вам обвинение в том, что вы проживали в околотке, где запрещено жить евреям, за редкими исключениями, к которым ваш случай со всей очевидностью не принадлежит. Здесь вы нарушили закон. Это не особо важное преступление, но вы понесете наказание за нарушение закона.
- И меня отправят в острог, ваше благородие?
- Вероятно.
- Ах! И надолго в острог?
- Не очень надолго - на месяц, может быть, и меньше, - зависит от того, какой будет прокурор. Это вам послужит уроком, который вам решительно не помешает.
- И меня переоденут в тюремное?
- С вами будут обращаться так же, как со всеми заключенными.
Тут в дверь постучали и явился чиновник в мундире. И вручил конверт Ивану Семеновичу, который поскорей передал его Бибикову.
Слегка дрожащими пальцами следователь вскрыл конверт, пробежал написанный от руки листок, медленно протер очки и бросился за дверь.
Он так и знал, конечно, что так просто ему не отделаться, да вот мелькала мыслишка, что вдруг и отпустят, ну зададут взбучку, хорошую трепку и отправят в еврейский квартал - ох! как бы он туда полетел! на крыльях! - однако после первого разочарования Якову сразу полегчало. Хорошо, что дело еще хуже не обернулось. Месяц в остроге - это вам не год, а три недели - это и вообще пустяк; а если хотите, можно ведь и так посмотреть, что вам бесплатно предоставят еду и жилье. После того как он шел, закованный, по снежным улицам, под гул толпы, после страшных вопросов, какие вчера в камере задавал ему следователь, он ожидал несчастья, страшной беды. Теперь все уладилось. Собственно, обвинение не ахти какое, а там адвокат, глядишь, сумеет свести срок к неделе, а то и вовсе к нулю? Конечно, тогда прости-прощай кое-какие рублики из его сбережений - ведь вернет же их полиция, - но рубль он всегда заработаем не за день, так за неделю, за месяц. Лучше месяц попотеть ради рубля, чем месяц сидеть в тюрьме. И стоит ли беспокоиться из-за рублей? Главное - освободиться, а уж когда его освободят, Яков Бок не будет так по-идиотски относиться к закону.
Помощник следователя робко вытянул шею, прочитал записку, которую Бибиков скомкал и оставил на столе. Пробежав ее глазами, он туманно улыбнулся; Яков попробовал улыбнуться в ответ, но тут помощник смачно высморкался.
Следователь вернулся, слегка задыхаясь, понурый, осунувшийся, вместе с Грубешовым и полковником Бодянским. Снова все уселись за стол, снова прокурор расстегнул свой портфель. Иван Семенович тревожно оглядывал должностных лиц, никто не произносил ни слова. Иван Семенович проверил перо и держал наготове. Улыбка теперь сползла с лица Грубешова, губы были поджаты. На лице у полковника застыло выражение мрачной серьезности. При одном взгляде на них снова Якова пробрал страх. По спине побежали мурашки. Снова он стал ждать самого худшего. По крайней мере почти самого худшего.
- Прокурор желает вам задать несколько вопросов, - сказал Бибиков спокойно, но голос у него осип. Он откинулся на стуле и теребил тесемку пенсне.
- Разрешите, сначала я задам вопрос. - И полковник поклонился Грубешову, который рылся в своем портфеле. Прокурор движением глаз ему это разрешил.
- Пусть арестованный ответит, - полковничий голос, взмыв, заполнил весь кабинет, - состоит ли он членом тех политических организаций, которые я далее перечислю: социал-демократов, социалистов-революционеров, иных каких-либо групп, включая еврейский Бунд, сионистов и прочих-подобных, сеймистов, фолькпартай?
- Я уже об этом спрашивал, - сказал Бибиков с чуть заметным раздражением.
Полковник к нему повернулся:
- Защита Трона от его врагов, господин следователь, вверена тайной политической полиции. И так уже слишком много было вмешательства в наши дела.
- Ничуть, полковник, мы расследуем гражданское правонарушение…