- Вторым деревом, - продолжала Линнет, - был остролист. Это под ним Авраам нашел овна, когда собирался принести в жертву своего сына. Но тогда ягоды дерева были бледными и покраснели только через несколько столетий, когда их вплели в терновый венец. А третьим деревом была яблоня, дававшая такие же плоды, что отведала Ева. Она попала в сад царя Соломона, и мой отец сказал, что Суламифь, сбежавшая от царя со своим возлюбленным-пастухом, взяла с собой корзинку с яблоками и черенок от этого дерева. Соломон преследовал любовников по горам до самого берега, но они все-таки скрылись от него на корабле, и их высадили там, где царю было до них не добраться, - у подножия какой-то горы. Не помню, как там дальше: я была очень маленькой, когда слышала эту историю. Но отец вспомнит и расскажет ее вам, доктор, в любой день, когда вы будете проезжать мимо.
- Я думаю, - сказал доктор, улыбнувшись месье Ледрю, - что смогу продолжить эту историю, не консультируясь с вашим отцом. Много лет прошло с тех пор, как умерли эти любовники, и явился другой молодой пастух. Он сорвал яблоко с дерева, которое посадила Суламифь, - прекрасное золотистое яблоко, и три богини претендовали на него в качестве приза за красоту. Их звали Власть, Мудрость и Любовь. И глупый парень отдал яблоко Любви.
- Да, теперь я припоминаю… правда, имена были другие. Значит, это очень старая история?
- Очень старая, моя дорогая.
Линнет налила напиток, от которого исходил пар, в бокалы и предложила гостям.
- А кончается история тем, что кто-то из семьи моей матери - вы же знаете, доктор, что когда-то наш род был очень знатным, - приехал сюда, в Корнуолл, и привез с собой эту яблоню. Ее называют "пепин Константайнов", и она дает плоды только на кончике ветки. Моя мать посадила черенок в Замке Дор на другой день после своей свадьбы.
- Линнет! - позвал снизу ворчливый голос.
Миссис Льюворн подошла к двери и открыла ее - Дебора, оставаясь невидимой, очевидно, стояла за дверью на страже.
- Дебора! - Миссис Льюворн задула спиртовку и, поставив ее вместе с кастрюлькой на поднос, вернулась к дверям. - Отнеси это вниз и скажи хозяину, что я приду, как только закончу обслуживать этих джентльменов. Вам нравится этот укрепляющий напиток, джентльмены?
- Линнет! - снова донеслось снизу.
- Он чудесный, - сказал доктор Карфэкс, сделав пару глотков, осторожно, чтобы не обжечься. - Но я не заметил там никаких следов яблочных зернышек, - добавил он, подняв бокал за ножку, так что красновато-оранжевая жидкость засверкала при свете свечи.
Линнет взглянула на него с вызовом; между ними плыл тонкий пар из бокала, и в его дымке глаза ее потемнели и стали не синими, а фиолетовыми, даже красновато-фиолетовыми.
- Вероятно, они были бы нехороши для вас обоих, - усмехнувшись, ответила Линнет и вышла.
Доктор Карфэкс чуть слышно пробормотал:
В том взгляде были и рай, и ад,
И похоть, и жажда любить,
Столь исступленная, что навряд
Сам дьявол бы смог утолить.
- Что это вы напеваете, друг мой? - осведомился нотариус.
- Ничего, а точнее - строки из стихотворения одного старого поэта, который как-то раз оказал мне честь и поделился своими поэтическими откровениями. Это была странная история о ведьме, колдующей над чудесным зельем. Кстати о поэтах, - продолжал доктор Карфэкс, и взгляд его, дотоле задумчивый, выразил откровенное веселье. - Я повсюду искал, но безуспешно, автора следующих строк - вы только послушайте!
Царь Давид вел веселую жизнь,
А также и царь Соломон.
Много наложниц имели они
И много прекрасных жен.Но старость скрутила обоих царей -
Неизбежно стареем мы.
И стал Соломон свои притчи писать,
А Давид - свои псалмы.
Когда в ту ночь месье Ледрю заворачивался в одеяла, со стариковской опаской думая о путешествии, намеченном на завтрашнее утро, и чуть ли не молясь о том, чтобы хорошенько выспаться, дабы подготовиться к нему, в дверь снова легонько постучали, и, как раньше, вошла Дебора с подносом.
- С поклоном от хозяйки, сэр. Она шлет вам этот напиток в качестве прощального кубка.
Огонь в камине еще весело пылал, отбрасывая отблески по всей комнате, и тень от старого балдахина казалась еще темнее. Случайный блик упал на резную дубовую балку над изножьем кровати.
Месье Ледрю осушил бокал, задул свечу и откинулся на подушку. Свет от камина все еще играл на старой дубовой отделке комнаты, и дуб тянулся зелеными побегами к потолку. А он сам, влюбленный, проходил под деревьями. Он спешил навстречу своей первой любви. Блики огня в камине, падавшие на мертвые панели, превратились в солнечные лучи, проникавшие сквозь ветви. Потом у него прихватило сердце, и он умер - совсем мирно; заострившиеся черты его старческого лица разгладились, и на нем появилась улыбка.
Доктору Карфэксу в ту ночь тоже снился чудесный сон, начавшийся с воспоминания об аромате шиповника; он спешил по какой-то тропинке, чтобы вдохнуть этот запах, и ему навстречу прямо из прошлого выехала верхом девушка в широкополой шляпе. Улыбнувшись, она спешилась; губы их соприкоснулись; они заключили друг друга в объятия - и тут его разбудил стук в дверь: Марк Льюворн сообщил ему новость.
Книга вторая
Я знаю: очень много в мире тех,
Кто повесть о Тристане прочитал.
ГЛАВА 11 Воз с сеном
Прошел год. Как-то теплым июньским вечером - сумерки сгущались так медленно, что серп луны, висевший над Замком Дор, был едва заметен на голубом небе, - косари фермера Бозанко сидели большим полукругом под изгородью, ограждавшей поле (Ворота Марка), попивая чай, которым их угощала миссис Бозанко, и передавая друг другу тарелки с пирогом, варенье и густые топленые сливки. Сено было скошено вовремя и уже убрано - за исключением одной копны. Что касается последнего воза, то тут следовало соблюсти церемонию: фермер верил в старые обычаи. После того как будет убран урожай пшеницы, в амбаре устроят обед - с сидром и песнями, чтобы отпраздновать это событие. Но уборка сена завершалась чаепитием под изгородью. Доктор Карфэкс и мистер Трежантиль тоже были приглашены.
Перед тем как прибыл кипяток, некоторые из косарей попытались танцевать под звуки скрипки Амиота. Но они проработали весь день и очень устали, их томила жажда. И теперь они с радостью поглощали угощение, перебрасываясь грубоватыми шуточками и, так сказать, сельскими любезностями. Миссис Бозанко столь усердно потчевала их чаем и пирогами, что время от времени они утирали со лба пот: мужчины просто рукой, а женщины, сидевшие в шляпах, которые защищали их от солнца, делали это более деликатно, носовым платком.
Воз с последним снопом, загруженный с особым тщанием, стоял от них в нескольких ярдах, в верхушку копны были воткнуты вилы. Чуть подальше, в тени, две лошади, Весельчак и Милашка, щипали траву, мелодично позвякивая упряжью и отгоняя мух и комаров длинными хвостами. Они не были стреножены, но не выходили за черту, которую просто провел в воздухе Амиот. Теперь он был возницей мистера Бозанко, и эта парочка обожала его. Кстати, и двое детей, Мэри и Джонни, - тоже. Амиот рассказывал им всяческие истории, но делал это как-то странно. Казалось, он извлекает их откуда-то из глубины или они рождаются в какой-то сказочной стране. При этом у него на коленях всегда лежала скрипка, но он не играл на ней, а лишь время от времени пощипывал струны, как будто помогая таким образом своей памяти. И вдруг, в самый волнующий момент, он прерывал свой рассказ, говоря, что дальше не знает, и просил детей продолжить.
Сейчас Амиот сидел между доктором Карфэксом и Мэри, и, когда мимо плотной фалангой пролетала стая грачей, направлявшаяся домой, в Пенквайт, он взглянул на небо.
- Они летят выше, чем вчера, - прокомментировал мистер Трежантиль.
- Семьи снова сбиваются в стаи, - заметил Амиот, пощипывая струны своей скрипки. - Всю весну они разбивались на пары.
- Что это за мелодия, парень? - спросил доктор Карфэкс.
- Не могу вам сказать, сэр. Это глупая старая песня, которую я слышал в детстве, много лет назад.
- А у нее есть слова?
- О да, она очень длинная. Но я помню только последние две строчки. И совсем не помню, сэр, о чем эта песня.
Амиот погладил скрипку и начал скорее мурлыкать, нежели петь:
Iseut ma dru, Iseut m'amie,
En vus ma mort, en vus ma vie.
Доктор Карфэкс, который как раз в эту минуту подносил спичку к своей трубке, замер и пристально посмотрел на него, спичка тем временем погасла.
- А ты не мог бы повторить ее? - медленно произнес доктор.
Амиот послушно повторил, на этот раз четче произнося слова, а потом умолк, бросив застенчивый взгляд на всю компанию.
- Это любовная песня, сэр, - прошептал он, - но я не могу сказать, кто ее написал. Пожалуй, она слишком печальная для такого случая. - И он принялся наигрывать веселую джигу:
N'y pleurez plus, ma fille,
Ran, tan, plan, Tireli!N'y pleurez-vous, ma fille,
Nous vous marierons riche.
Nous vous marierons riche,
Ran, tan, plan, Tireli!