Серафим внимал им, щурил в думах глаза и вдруг достал из-за нар гусли. Все трое гостей разом умолкли и затаились. Ровно горела свеча на божнице, пальцы Серафима резво ударили по струнам. И Егору почудилось, что шатануло стены обители от мощного их взрыда и плача человечьего. Запел Серафим враз помолодевшим и набрякшим силой голосом. Он пел с закрытыми глазами, раскачиваясь: то откидываясь к стене, то коршуном нависая над гуслями. Играл незнакомую Окаемову былину. Слова текли с губ старца очень древние и малопонятные, но разум внимавших их людей улавливал суть прозрением и памятью. И души их взлетели на простор, поднятые лебедиными крылами гуслей, и увидели глаза стародавнюю быль о двух влюбленных, живших в сильном племени у могучей реки именем Ра…
Сей круг обережный в науку и здраву
Славянскому роду во память навечно…
Врагам на погибель, а Богу во славу!
Так зло беспредельно, а мы так беспечны…
Мигнули столетья Перуна зарницей,
И алчущий змей вполз по отчему Древу…
Влюбились друг в друга охотник с девыцью,
Взроптало все племя, взгордилось до смерци,
Зловредничал каждый за красную деву,
За дочерь вождя извелико прекрасну…
Чтоб в племени распрь кровяную не сеять,
Прогнал вождь двоих на погибель из дома,
Любимую дщерь он отвергнул навеки…
Ушли они, жили беспечно на бреге
Реки величавой, Ра - к солнцу бегущей,
В Сварога кочевье…
Жалели друг друга, спасали от зверя,
Кормились охотой и сбором кореньев.
И вдруг! Объявилось откуда-то племя
От Поньскаго моря - лохматых зиадов.
И стали жить рядом…
И зависть таили зиады, увидев
Лад пару изгнанных и ликами белых,
Душой неразлучных, веселых и смелых.
И жрец их нашептывал мужу той девы,
Медовые речи глаголил в усладу,
Лукаво и тайно, с улыбочкой гадкой:
"Зачем тебе женщина эта, охотник?
Приди к нам и сватай любых крутобедрых,
Бери много жен, пышных передо и телом"….
Не стал муж блазниться и в стан их не ходит,
Не слушал жреца и во счастии с прежней…Тогда жрец к жене стал шакалом ластиться,
Нашептывал в уши. глаза маслил негой:
"Зачем тебе увспень сей, он не может
Тебя защитить, украшенья навесить…
Смотри, Наши воины грозны и сильны,
И члены У них все мощны, и богатство…
Ты брось поскорей своего недотепу,
И к нам уходи за любого… со златом,
Ты будешь и в неге…"
..Смеялась над ним руса гордая дочерь,
И дланью живот свой потрогала нежно.
И боле она не осталась в лесу ли,
У берега Ра полноводной без мужа.
Страшилась зиадов вонючих, поганых
И верой и телом!
И вот девять лун миновало, и муж ей
Сплел люльку из ивы плакучей охранной,
Все млада дитя ожидая в терпенье.
Рожала она на холме, над рекою…
И только успела младенца увидеть
И ладе его показать, чуять радость…
Как злы и свирепы зиады настигли!
Убиша обоих, глумились над ними…
Бесися от крови…
Но видят вдруг - люлька огнем засветилась,
Дитя в ней сияет и ручками машет.
Велит жрец копьем заколоть - не выходит!
Сгорает копье, не достигнув младенца.
А стрелы подавно как пух палит пламя.
Ничто не берет сироту золотого,
Хранят его Боги и бесят зиадов…
Тогда черный жрец сам метнулся на пламя
И смог лишь ногою ударить по люльке…
И сажею сизой извился на ветер,
И вонью истек, пуще падали мерзкой…
А люлька на волны могучи скакнула
И вниз поплыла по реке синегривой,
Плыла долго так и сияла, как солнце.
Дитя беззаботно в той люльке качалось…
Смотрело на звезды - глаза видя дедов,
Могучего Рода небесную силу.
Внизу по течению бысть племя - Анты!
И волхв их узриша плывущее чудо.
Присипил руками до брега крутого
И поднял из люльки младенца златого.И молвил сей волхв, обращайся к роду:
"Чей сей дитя?"
- Мой - сей дитя, - откликнулся старец,
Сынов потерявший на сечах и водах,
Один в целом свете оставшийся корень.
И стал он растить и лелеять мальчонку.
Учил меч держать и богам поклоняться,
Водил ночью в поле под взоры Вселенной,
Дедов звездоглазых смотрящих потомка…
А он трепетал весь сердчишком и клялся
Достойным быть предков, и сильным, и
смелым…
Потом спас весь род этот муж огнеликий,
Власами ковыльный и знаньем могутный.
Увел дном Миотского моря от смерти,
От полчищ поганых хазар и зиадов…
Вода расступилась, и шли через рыбы…
От Сурожа, предков оставив могилы…
И звали его МОИСЕЙ, первым словом
Был назван, какое услышали боги
Из вечи Трояни… Бог - Рода посланник!
Дажьбоговы внуци се племя зовется.
Семь лет в нем Христос у волхвов был в
ученье.
И после того, как вернулся за море…
Распят был!
Зиады его погубили, узрили они в нем
Пророка-Сварога,
Небесного Бога добра и знаменья,
Себе на погибель узрили и вере,
Своей жесткосердной, кровавой и злобной.
От жертв неразумных…
Доселе пускают все стрелы и копья…
Но тщетно… Ведь Солнца они не достигнут,
Пускают злословья, и храмы скверняют,
И в жертвенной крови славян силу ищут.
Но Бог русский крепче!
А зло все бессильней!
Клокочет и ярится племя зиадов,
Антихриста племя, тельца неживого,
Во дьявольской страсти попрания мира
И жадности лютой коварства Кощея.
Ползет их нечистая сила и губит,
Добро, и веселье, и распри наводит,
И травит людей друг на друга с оружьем.
Вот зри! Их кощун мчит к святой колыбели,
Где солнцем сияет младенец Арины…У берега Ра, нашей Волги-Итиля…
Сгори же ее враже семя
И пеплы развей…
Струны рокотали, и новые видения вставали перед глазами гостей Серафима. Слышался в их ритме конский топот и звон мечей, завывание ветра и хлесткие удары волн о борта стругов. Егору чудилось море и шелковый алый парус над головой. Попутный ветер гнал струги россов с богатой добычей от греков. На корме задумчиво сидел воин в скромной белой одежде с мечом у пояса… на эфесе меча грызлись крылатые волки… У воина вислые усы и бритая голова с прядью-чубом осельца через ухо с золотой серьгой. Егор ясно видел этого воина и слушал вместе с ним бородатого старца с гуслями резными на коленях. Вещун пел славу победам князя и ратникам смелым его, победившим злых хазар и с греков дань собравшим. Соленые брызги летели в струг, и бились волны, и дул ветер в паруса из алой паволоки, и рокотали струны, князя думы теша…
* * *
Серафим побудил их на заре. Сварил кутьи, устроил стол на зеленой травице под дубом. Она светилась рдяным бисером росы в лучах восходящего солнца. Звенели пчелки на полете у бортей-дуплянок, и неугомонно свиристели птахи в лесу. Егор опасливо поглядел на темных молчаливых идолов за полем и развороченный взрывом курган. Отчетливо помнился диковинный сон о богатствах несметных под ним.
Они умылись из чистого родника у дуба, поели кутьи и туг заметили, что Серафим одет по-дорожному: через плечо его обвисла ветхая сума и посох в руке.
- Угодьюшко порушил ворог, - печально промолвил он, оглядывая свое поле и курган, - ходзици треба добры людзи… мя немци не тронуть, коль ждуць вас за топью. Коль нет их тамо, призову сумой ходзиць. Дай же вам Боже!
Серафим поманил рукой Егора и повел в избушку. Быков недоуменно оглянулся на Окаемова и Николая и увидел взмах руки Ильи, мол, иди-иди…
Старец впустил его впереди себя, закрыл дверь, зажег свечу на божнице и обернулся.
- Руци дай, благословлю, - он снял тяжелый крест с божницы, поднес Егору, - целуй…
Быков завороженно поцеловал холодное серебро, пахнущее целебными травами. Серафим что-то шептал, помазал его лоб и скрещенные ладони какой-то жидкостью… Заговорил, пристально и ясно глядя в глаза ему:
- Встрець слово мое с душевным спокойствием и твердо… не дайся гордыни…
- Хорошо…
- Ведаю! - громко промолвил старец и положил ему руки на плечи, - не отводзи взор свой… слышь и верь… Ведаю тебе целовек и передаю знание свое… Тебе ниспослана благодать Бога… На земле тебе дан святой путь… Не дзивись, а прими его смиренно и идзи им неуклонно… Я видел твой сон…
- Видели?
- Молци! В кургане так и есть могила князя… Бог дал тебе одному прозрець силу Россов… Он ведет тебя… Взяв в руки меч Святослава, ты посвятил себя оберегу нашей дземли… Благодать… Ты владеешь тайной книг и учения… Великой Силой во спасение Руси, что о сем знаець сам Бог и хранит тебя… целовек! Стань на колени. - Серафим легонько придавил ладонями его плечи, и Егор невольно опустился на пол.
Он увидел, как Серафим снял с себя большой и тяжелый крест из темного серебра на кожаном ремешке, с тиснением все тех же трех богов; и надел ему на шею, заправив под одежду. Потянул за плечи вверх, повелевая встать.
Умиротворенно и тихо продолжил:
- На сём древнем православном кресте Святая Троица: Бог Отец, Сын и Святой Дух… они тя охранят. Я буду молиться за вас… Идзите с Богом. Вас ждут добрые людзи на гибельном пути и помогут в час беды… Идзи… Но помни святой путь свой, веды, укрытые в пещере Сибири… Разумно давай людзям их силу… Аминь!
Егор открыл дверь и вышел, чуя прохладное серебро креста на груди. В него влилась какая-то радостная, пьянящая сила от слов старца. Он шумно вдохнул медовый дух трав, поднял глаза и, щурясь от солнца, оглядел дуб от корней до вершины. Встретил взгляд сокола на гнезде и замер.
Они молча глядели друг на друга, сапсан прянул вниз, полураскрыв крылья и опахнув его струями воздуха, сел на плечо Егора. Ликующе заклекотал, встряхнулся, заглядывая ему в лицо.
- Идзи… Идзи… Князь, - благословил Серафим.