Казалось, в штатском полковник стал ниже ростом и утратил толику своей значительности, однако Лизандро Лейте знал, что видимость обманчива: власть, которой обладает его сотрапезник, не зависит от того, в каком он костюме. Стоит лишь взглянуть на соседний столик, за которым занимают выгодную стратегическую позицию дюжие молодцы - тела полковника хранители. И несколько часов назад, наблюдая на кладбищенских аллеях за реакцией академиков на известие о выдвижении кандидатуры полковника, Лейте мог убедиться, как велика его власть. Ни один из "бессмертных" не осмелился прямо возразить против намерения Перейры баллотироваться, хотя многие из них не смогли скрыть своего отвращения. Поморщились, а все же скушали, либералы проклятые! Необходимо будет принять меры, чтобы при голосовании не оказалось воздержавшихся - чистые бюллетени омрачат радость победы.
- Вы - единственный претендент, теперь это уже ясно. Ну а что касается единогласного избрания, то я предприму необходимые шаги: уговорю самых артачливых, всех этих Би-би-ситиков.
- Кого?
- Так мы называем тех, кто не отлипает от приемника, слушая передачи Би-би-си из Лондона. Не стану скрывать, что наша Академия сильно заражена проанглийскими настроениями. Но ваш вес, дорогой полковник, и мой опыт…
За едой он сообщает о первых итогах - и итоги эти обнадеживают: полковник даже отодвинул прибор, чтобы в полной мере насладиться похвалами в свой адрес и оптимистичными прогнозами, которых наслушался Лейте на кладбище.
- А президент? Мне показалось сегодня, что он чего-то не договаривает…
- Поймите, друг мой, что президент Академии не имеет права кричать на всех углах, кому он отдает предпочтение. Положение, как известно, обязывает. Перед вашим приходом я с ним разговаривал, и довольно долго. "Да, - сказал он, когда я сообщил ему о вашем намерении, - Академии нужен представитель вооруженных сил". Раз он пригласил вас на второй этаж вместе с академиками, значит, ваша кандидатура официально принята и находится под покровительством президента. Скажите мне за это спасибо. Не знаю, заметили ли вы, что на бдении было еще не меньше трех возможных претендентов, но ни один не удостоился такой чести. Даже Рауль Лимейра…
- Ректор университета?
- Вот именно. Его уже давно прочат в академики. Серьезных претендентов на место в Академии хватает… Впрочем, это не ваша печаль - предоставьте мне заниматься Лимейрой: я твердо его заверю, что следующее свободное место будет его. Бедняга Персио долго не протянет… - он понизил голос, - рак легких. - Лизандро принялся перечислять возможные вакансии, и в этом бюллетене о состоянии здоровья академиков было нечто могильное. Обзор завершился следующим сообщением: - Даже Афранио Портела согласился со мной, что ваши позиции неуязвимы, а ведь он известен как непримиримый враг режима и, между нами говоря, терпеть вас не может.
- Чем я отплачу вам, сеньор Лейте, за все ваши хлопоты? Поверьте, неблагодарность не входит в число моих пороков, а чувство нежной дружбы, которое я к вам питаю, послужит залогом… - и так далее.
Поскольку на "этом великолепном и изысканном ужине" (выражение принадлежит юристу, а он в таких делах разбирается) зашла речь о дружбе, то кандидат в Академию и его покровитель сменили церемонное "вы" на братское "ты", отставили чины и титулы и стали называть друг друга по имени. Когда же речь зашла о грядущей благодарности полковника, академик еще раз заявил, что действует совершенно бескорыстно, движимый чистыми чувствами искреннего восхищения литературным творчеством Перейры, полного понимания и одобрения его политической деятельностью.
Академик прекрасно знал, что вожделенное место в Высшем федеральном суде он сможет занять лишь в середине будущего года - такова воля министра юстиции Пайвы, который, впрочем, член Академии и испытанный друг. Это произойдет примерно в то же время, когда он, Лейте, на торжественной церемонии представит "бессмертным" нового собрата и обратится к нему с похвальным словом. Поэтому сеньор Лизандро и не торопился.
И на панихиде, и во время похорон он чувствовал, что упоминание имени полковника вызывает у многих глухую злобу, тщательно скрываемое недовольство: так что выборы потребуют больше хлопот, чем предполагалось вначале. Главная задача - не допустить выдвижения других кандидатур. Для того чтобы заслужить благодарность полковника - именно ту благодарность, какая требуется Лейте, - надо, чтобы он прошел в Академию "на ура", а не с ничтожным перевесом в сколько-то там голосов.
- В следующий четверг состоится торжественное заседание, посвященное памяти Бруно, мы будем распинаться о его заслугах, а потом президент объявит о вакансии. Уже назавтра ты должен будешь прислать письмо, в котором официально уведомишь президента о намерении баллотироваться. Я хочу, милый Агналдо, чтобы твое избрание прошло триумфально.
Друзья еще раз сдвинули бокалы с красным вином из Рио-Гранде-до-Сул.
- Живой виноград!
- Нектар!
За соседним столиком восстанавливали силы ражие молодцы - личная охрана полковника. Их обед будет оплачен из сумм, отпущенных на борьбу с коммунизмом. Лизандро отводит взгляд - даже ему зрелище этих мускулистых обжор не доставляет удовольствия. Попозже надо будет тактично намекнуть полковнику, чтобы он приказал своим телохранителям вести себя чуточку потише… Пусть оставляет их у подъезда, когда будет приезжать с визитом к академикам или в Малый Трианон на заседания. А то вчера на панихиде эти головорезы при входе в лифт чуть не задавили президента, а один из них так отпихнул посла Франселино Алмейду, старейшего члена Академии, единственного ныне здравствующего из сорока основателей, хилую, высохшую мумию, что тот после этого слег в постель. Ну а когда он оправится, подумал Лизандро Лейте, то, разумеется, проголосует за полковника.
Дедушка и внуки
Эвандро Нунес дос Сантос, опираясь на трость, пересек обсаженную фруктовыми деревьями аллею маленького парка и присел на скамейку под манговым деревом. Высоко над холмом Санта Терезы горели в бескрайнем ясном небе звезды, но и кроткая красота ночи не могла вселить мир в душу старого писателя. Не разогнали его уныния и внуки.
- Сегодня я впервые в жизни пожалел, что так долго живу на свете.
"Он сильно сдал за это время: просто-напросто хромоногий старичок", - встревожено думает Педро, отходя поглубже в тень. Изабел берет руку деда и подносит ее к губам, потом садится на траву у его ног, кладет голову на острые стариковские колени, пытается улыбнуться. "Что тут говорить?" Педро из темноты смотрит на ссутуленные плечи, опущенную седую голову; печальные слова деда болью отзываются в его сердце: юноша привык к тому, что Эвандро крепок, как утес, и стареть не желает. Внуки понимают, почему так печален их дед; поэт Антонио Бруно был дорог и им. Во время похорон Изабел, его крестница, схватилась за руку брата, чтобы не упасть.
Педро помнит тот день (ему тогда было семь лет, а сестре - пять), когда дед привез их попрощаться с родителями, нелепо погибшими в автомобильной катастрофе. Увидев в то утро тела единственного сына и любимой невестки, Анита, жена Эвандро ("жена, сестра, мать и любовница"), навсегда разучилась улыбаться и протянула еще несколько лет только потому, что муж неустанно ей повторял: "Мы должны вырастить детей". И она их вырастила. Педро было шестнадцать, Изабел - четырнадцать, когда она, словно почувствовав, что внуки уже могут обойтись без нее, что трудное ее дело сделано, сдалась под натиском жестокой болезни. "Знаешь, миленький, я скоро умру", - сказала Анита своему спутнику жизни.
Эвандро знал, что жена неизлечимо больна, что дни ее сочтены, но все-таки просил ее: "Не уходи раньше меня, я не хочу быть никому не нужным стариком…" Что на свете печальней бездомного пса, мыкающегося по улицам в ожидании ласкового слова или приветливого жеста? А что тогда сказать о неприкаянном старике? Анита напоминала ему о внуках, которые уже не нуждались в ней, но еще очень и очень зависели от деда. "Ты никогда не будешь одинок: у тебя есть внуки, у тебя есть друзья".
Анита была права: Эвандро не стал печальным и бесполезным старцем, одряхлевшим бесхозяйным псом. У него были внуки, были друзья, была работа. Страницу за страницей исписывал он своим мелким почерком (пишущих машинок Эвандро не признавал), изучая и анализируя становление и развитие бразильской нации. За эти годы он выпустил в свет три книги - они венчали его многолетний труд, труд исключительного значения. Эвандро Нунес дос Сантос вдребезги разбивал солидные концепции, уничтожал предвзятость и предрассудки, выдвигая смелые идеи, потрясая основы социологии и исторической науки. Он не был приверженцем ни одной идеологии, оставаясь либералом и вольнодумцем с каким-то анархическим взглядом на мир. Грубоватый и рассудительный старик обладал неотразимым даром убеждения и умел повелевать. Им восхищались, его любили, а кто не восхищался и не любил, тот боялся. "Неизвестно, что он выкинет через минуту", - говорили про него.
В тишине ночного сада, под звездным небом, спустя несколько часов после похорон поэта Антонио Бруно внуки старого Эвандро пытаются развеселить и ободрить деда.
- Ох, не понравился бы ты сейчас Бруно… - с беспокойством замечает Педро.
- Правда, дедушка, миленький… - После смерти Аниты Изабел тоже стала называть его "миленький", словно получила от бабушки в наследство.
- Да я не из-за Бруно… К его смерти я готовил себя еще с того дня, когда с ним случился первый инфаркт. Я из-за другого не нахожу себе места…
- Из-за чего же?
- Вы ведь знаете, как его мучила эта война, как его ужасал нацизм. Он и умер-то, когда потерял надежду… Ну так вот, известно вам, кто станет его преемником в Академии?
- Уже появился кандидат?
- Полковник Сампайо Перейра, нацист из нацистов!