Теперь они находились на площади Грассмаркет, над которой господствовал Замок, он был виден отовсюду, проглядывая в широком разрыве между домами, где раньше жила аристократия. Для Сэнди то был первый опыт знакомства с чем-то сродни чужой стране, которая входит в тебя постепенно своими незнакомыми запахами, абрисами, своими отличными от других нищими. На ледяном тротуаре сидел человек - просто сидел. Кучка ребятишек, некоторые босиком, играли в какую-то воинственную игру, кто-то из них стал кричать вслед лиловой стайке мисс Броди слова, которых девочки никогда прежде не слышали, но безошибочно опознали как непристойные. Из темных подворотен появлялись и ныряли туда дети и женщины, обвязанные на груди крест-накрест теплыми платками. В ошеломлении Сэнди поймала себя на том, что держит Мэри за руку, все девочки, в каждой паре, взялись за руки. Между тем мисс Броди читала им лекцию по истории. По мере того, как они углублялись в Хай-стрит, она рассказывала:
- Джон Нокс был озлобленным человеком. Он никогда не чувствовал себя непринужденно в присутствии веселой французской королевы. Мы, эдинбуржцы, многим обязаны французам. Мы - европейцы. - На улице стоял на редкость мерзкий запах. Чуть дальше по Хай-стрит прямо посреди проезжей части собралась какая-то толпа. - Проходим мимо совершенно спокойно, - руководила мисс Броди.
Посреди образовывавшей круг толпы друг на друга орали мужчина и женщина, и мужчина дважды ударил женщину по голове. Другая женщина, очень маленькая, со стрижеными черными волосами, красным лицом и большим ртом, выступила вперед и, взяв мужчину за руку, произнесла:
- Я буду твоим мужем.
Всю жизнь Сэнди время от времени размышляла об этом - она была совершенно уверена: та маленькая женщина сказала не "я буду твоей женой", а именно "я буду твоим мужем", но так и не смогла понять, что это значило.
Впоследствии Сэнди не раз довелось снова испытать потрясение, когда она, разговаривая с людьми, чье детство прошло в Эдинбурге, узнавала, что у них - свои Эдинбурги, совершенно не похожие на тот, в котором выросла она и с которыми город ее детства объединяли лишь названия районов, улиц и памятников. Точно так же у разных людей, как оказалось, были разные тридцатые годы. Когда она пребывала уже в зрелом возрасте и ей было позволено принимать в монастыре посетителей - такой большой поток визитеров противоречил монастырскому уставу, но ей как автору Трактата было пожаловано особое разрешение, - и когда один человек сказал: "Мы, должно быть, учились с вами в Эдинбурге в одно и то же время, сестра Елена", Сэнди, уже несколько лет жившая в монастыре Преображения Господня и звавшаяся сестрой Еленой, вцепившись в прутья решетки и всматриваясь в него маленькими ослабевшими глазами, попросила его описать свои ученические годы, школу и Эдинбург, каким он помнил его по тем временам. И снова оказалось: его Эдинбург отличался от Эдинбурга Сэнди. Школа-интернат, где он жил пансионером, была серой и холодной. Его учителями были высокомерные англичане, или, как выразился посетитель, "почти англичане с третьеразрядными дипломами". Сэнди не могла припомнить, чтобы ее когда-нибудь интересовало качество дипломов ее учителей, а школа всегда представлялась ей залитой солнцем или - зимой - жемчужным северным светом.
- Но Эдинбург, - сказал тот человек, - был очаровательным городом, гораздо более очаровательным, чем теперь. Разумеется, трущобы теперь снесли. Я всегда больше всего любил Старый город. Мы обожали обследовать закоулки Грассмаркета и его окрестностей. Что же касается архитектуры, то во всей Европе нет города прекрасней.
- Меня однажды водили на экскурсию через Кэнонгейт, - сказала Сэнди, - но я была ошарашена грязью и убожеством.
- Ну, так ведь то были тридцатые годы, - возразил мужчина. - Скажите, сестра Елена, кто оказал на вас тогда наибольшее влияние? Ну, тогда, когда вы были подростком. Вы читали Одена и Элиота?
- Нет, - ответила Сэнди.
- А мы, мальчишки, были помешаны на Одене и его единомышленниках, мечтали уехать в Испанию участвовать в Гражданской войне. На стороне республиканцев, безусловно. А у вас в школе было разделение на сторонников франкистов и сторонников республиканцев?
- Не сказала бы, - ответила Сэнди. - У нас вообще все было по-другому.
- Вы тогда еще, разумеется, не были католичкой?
- Нет.
- Подростковый период оказывает огромное влияние на жизнь человека, - заметил мужчина.
- О да, - согласилась Сэнди. - Даже если это влияние от противного.
- Что же тогда оказало наибольшее влияние на вас, сестра Елена? Политика, что-то личное? Может быть, кальвинизм?
- О нет, - ответила Сэнди. - Это была некая мисс Джин Броди в расцвете лет.
Она стояла, вцепившись в решетку, будто хотела вырваться из тускло освещенной монастырской приемной у себя за спиной, ибо не обладала смирением других монахинь, которые принимали своих редких гостей, сидя в затемненной глубине комнаты со сложенными на коленях руками. Сэнди всегда наклонялась вперед и, обеими руками сжимая прутья, пристально всматривалась в человека по ту сторону решетки; это не ускользнуло от внимания других монахинь, они сочли, что, с тех пор как сестра Елена опубликовала свою философскую книгу, неожиданно завоевавшую широкую известность, на нее обрушилось слишком тяжкое мирское бремя. Однако Сэнди навязали эту обязанность, и она, сжимая железные прутья, принимала избранных посетителей - психологов, людей, ищущих истины в католичестве, известных дам-журналисток и ученых, жаждавших расспросить ее о ее странном психологическом трактате "Преобразование банального", посвященном природе нравственных представлений.
- В Сент-Джайлс мы не пойдем, - сказала мисс Броди, - уже поздно. Но я полагаю, в этом соборе все вы бывали.
Они все действительно бывали в Сент-Джайлсе и видели обтрепанные, пропитанные кровью древние знамена. Сэнди там не бывала, но ее туда и не тянуло. Внешний облик старых эдинбургских церквей пугал ее: они были сложены из такого темного камня, что напоминали привидения цвета Замковой скалы и, грозя указательными пальцами шпилей, являли собой воплощенное предостережение.
Как-то мисс Броди показала девочкам фотографию Кельнского собора, он был похож на свадебный торт и словно бы предназначался для развлечений и празднеств, устраивавшихся Блудным сыном в начале жизненного пути. Зато шотландские церкви более ободряюще выглядели изнутри, так как во время служб были заполнены людьми, а вовсе не привидениями. Сэнди, Роуз Стэнли и Моника Дуглас происходили из верующих семей, не состоявших, впрочем, из усердных прихожан. Дженни Грей и Мэри Макгрегор были пресвитерианками и посещали воскресную школу. Юнис Гардинер принадлежала к епископальной церкви и утверждала, что не верит в Иисуса, а верит в Отца, Сына и Святого Духа. Сэнди, которая в духов верила, вполне допускала существование и Святого Духа. Вопрос о верованиях в ту зиму был поднят самой мисс Броди, которая, с юности следуя установлениям строгой Шотландской Церкви и соблюдая день отдохновения, в пору своего расцвета начала в то же время посещать вечерние лекции по сравнительному религиоведению в университете и, разумеется, все пересказывала ученицам. Тогда они впервые узнали, что некоторые достойные люди не веруют ни в Бога, ни даже в Аллаха. Тем не менее девочкам полагалось со всем прилежанием изучать Евангелия ради заложенных в них Истины и Доброты и читать их вслух, дабы наслаждаться их Красотой.
Далее их маршрут пролегал по широкой Чемберс-стрит. Группа совершила перестроение, и теперь они шли шеренгами по три, впереди, между Сэнди и Роуз, шагала мисс Броди.
- Директриса вызывает меня к себе в понедельник во время утренней перемены, - говорила мисс Броди. - Не сомневаюсь, мисс Макей попытается поставить под сомнение мои педагогические методы. Такое прежде уже случалось. Случится и снова. Однако я твердо следую собственным принципам воспитания и отдаю вам все лучшее, что есть во мне в пору моего расцвета. Слово "воспитание" по латыни звучит как "educatio" и происходит от гласного "е" слова "экс", то есть "из", "от", и "duco", то есть "я веду". А следовательно, означает - выводить наружу. Для мисс Макей воспитывать - значит вкладывать внутрь то, чего там нет. Я называю это не воспитанием, а вторжением - по латыни "in-trudo", "я навязываю". Метод мисс Макей состоит в том, чтобы впихивать массу информации в головы учеников; мой - в том, чтобы вытягивать, извлекать знание отовсюду, и в этом состоит истинное воспитание, как следует из корневого значения слова "educatio". И после этого мисс Макей еще смеет обвинять меня в том, что я вбиваю в головы своих девочек идеи, а на самом деле этим занимается она, я же делаю как раз обратное. Никто не имеет права сказать, что я вкладываю идеи в ваши головы. Сэнди, что означает воспитание?
- Извлечение знания, - ответила Сэнди, которая мысленно составляла официальное приглашение Алану Бреку год и один день спустя после их захватывающего дух побега через болото.
"Мисс Сэнди Стрейнджер имеет честь и удовольствие пригласить мистера Алана Брека отужинать у нее во вторник шестого января в восемь часов".