- Скажу я вам, милая Караскова,- сказала вторая женщина,- я бы с удовольствием оставила вас у себя ночевать и дальше, хотя вы ничего не могли мне заплатить, но вы сами видите, как у нас тесно. У меня своих пятеро детей, у шурина трое, у вас двое, пятеро взрослых, подумайте, сколько тут народу. Ведь вы знаете, в какой духоте мы спим. Зимой от этого по крайней мере теплее, но летом плохо. Хозяин поручил приказчику следить за тем, чтобы мы не спали вповалку, так как говорят, что в Праге люди опять умирают от холеры, и тут боятся, чтобы это не приключилось и у нас. И приказчик тоже ругается, когда мы пускаем ночлежников, потому что тут-де разбойничий притон и его обворовывают.
- Боже мой, боже,- вздохнула женщина, задетая за живое этими словами, и ее бледное, изможденное лицо покраснело от стыда.
- Не обращайте на это внимания, никто на вас не подумает, но вы знаете, что, когда ходят подобные слухи, невинные страдают вместе с виноватыми. Люди бывают плохие и хорошие, кто легко верит, тот легко и сомневается, поэтому хорошо, если у человека ушки на макушке. Приказчик должен следить за всем, обижаться нельзя, хозяин у него сердитый. Вы были всегда порядочной и честной женщиной, скажу я вам, и никто вас не подозревает, я бы охотно оставила вас у себя, если бы смела. Может быть, однако, все обойдется. Вот вам на дорогу.
С этими словами батрачка вынула из кармана несколько печенных в золе картофелин и протянула их женщине.
- Да отплатит вам бог сторицей за все, что вы сделали для меня, и да пошлет он вам на много лет здоровья. В добрый час,- всхлипнула женщина, выходя из усадьбы.
- Ты больше не будешь у нас спать, Войтех? - закричали дети мальчику. Но он не оглянулся.
- Я оставила бы ее здесь,- повторила батрачка,- но что, если она тут у меня умрет,- ведь она на глазах тает, и мне пришлось бы еще хоронить ее. У каждого довольно и своих забот, скажу я вам. Конечно, она найдет кого-нибудь, кто ее приютит.
Тем временем бедная женщина быстро, насколько ей позволяли силы, шла по насыпи мимо дворов к реке. На середине моста она облокотилась о перила и как-то странно посмотрела вниз на медленно текущую воду.
- Мамочка,- обратился к ней Войтех,- посадите мне Иозефека на спину, я понесу его, у вас, наверное, руки, болят. Пойдемте туда, у креста на лугу светит солнышко, там мы согреемся, идемте, мамочка, не печальтесь: если нас не пустили ночевать, мы можем спать и на улице, теперь уже тепло!
- Ах, дитя мое, лучше всего было бы для нас троих спать с отцом в могиле,- вздохнула женщина, прижала к сердцу малыша и залилась слезами.
Войтех заплакал вместе с ней, и так, в слезах, они медленно побрели по мосту на другую сторону.
У последнего двора возле моста несколько батрачек вязали свясла и без умолку громко болтали о всякой всячине. Когда Караскова проходила мимо ворот, они увидели ее.
- Куда она тащится с детьми? - спросила одна из них.
- Куда? Наверное, заработать что-нибудь хочет,- сказала другая.
- Ну уж, она и на кусок хлеба не заработает.
- Не бери греха на душу, Катержина,- прикрикнула на нее старуха.- Караскова хорошо работала, пока была здорова, а теперь на нее смотреть жалко. Она, бедная, потеряла мужа, досыта хлебнула горя, захворала, а чем - неизвестно. Это что-нибудь да значит!
- По-моему, она уже полгода больна лихорадкой.
- Вот именно, полгода,- опять отозвалась старуха,- она не может от нее избавиться и при этом кормит еще грудью ребенка, а ест одну картошку. Ее пожалеть нужно. Как вспомню, какая она девушкой была: кровь с молоком, бойкая, как волчок, всегда чистенькая, как цветочек. Из-за нее барыни ссорились, каждой хотелось взять ее в горничные, так хорошо она владела иглой.
- Если бы она не испортила себе жизнь из-за Карасека, то не дошла бы до этого.
- Эх, бабоньки,- воскликнула другая,- ведь мы все женщины и знаем, как это бывает, если двое любят друг друга и оба молоды. Я бы не стала говорить об этом, если бы сама не испытала... на моей свадьбе венков тоже не плели.
- Еще бы! Стала бы ты отпираться от того, что ясно как белый день,- сказала насмешница.
- Ну, милая, не каждый в этом признается. Ты только попробуй сказать правду своей барышне Стазичке, задаст она тебе трепку,- это тоже ясно как день. Каждый должен отвечать за себя, и я много поплакала из-за этого. Мы бы раньше поженились, но думали: ничего у нас нет, как жить станем. Все говорили мне - брось его, а его уговаривали уйти от меня. Однажды пришел он к нам. Я стала хныкать и жаловаться на нищету. "Перестань, Андулка,- сказал он мне,- если бедный человек загрустит, это и есть настоящая беда; пусть богачи тоскуют. Будь только веселой, и будем любить друг друга. Хоть не наедимся вволю, зато уснем спокойно". Бросила я тяжелые мысли, потому что любила его, и сошлась с ним.
- Это верно, твой муж всегда весел, он сердца не печалит.
- Да, он такой,- продолжала она,- он смеется и поет, говоря, что это единственная награда за слезы, которые он мог бы пролить... Я стыдилась своего греха и охотно вышла бы за него замуж, но у нас было столько долгов, что мы не могли сыграть свадьбу. Иржи сказал: "Мы принадлежим друг другу, можем подождать, пока нас не обвенчают даром". Но меня это мучило; если человек...- пусть бог меня простит - и ребенок... все-таки будет чувствовать себя отверженным. Собралась я с духом, пошла к господину капеллану за советом, рассказала ему все, а он велел прислать к нему Иржика. Тот пошел, и господин капеллан сам все устроил. Через три недели мы обвенчались, и после этого он еще окрестил бесплатно нашего Вашичека.
- Господин капеллан хорошо относится к беднякам, это правда. А что сказал Иржи?
- Он был очень доволен, а раньше ведь делал вид, что ему все равно. Он любит господина капеллана, и, если тому бывает нужно что-либо сделать или куда-нибудь послать, Иржи берет это на себя, даже если приходится работать ночью.
- Вот у тебя было так,- снова начала старуха,- a у Карасковой по-другому. Мать бранила Иозефа за то, что он берет батрачку, хотя сам - каменщик, зарабатывает порядочно и мог бы жениться на дочке ремесленника. Его мать уже умерла, но какая это была баба! Нет и нет! Не хотела давать разрешения, и господин капеллан и учитель уговаривали ее, но, боже упаси, голова у нее была, как каменная стена. А что из этого вышло? Карасек все же Катержину не бросил, а у старухи прибавился еще один грех на душе. Потом Катержина хотела пойти к свекрови с ребенком, чтобы она благословила их, но старуха передала, что выгонит сноху метлой вместе с ее байстрюком. Она обругала Катержину так, что со стороны можно было подумать, будто в бедной женщине на волос честности нет. От одного этого можно зачахнуть.
- Это была баба-яга,- перебил ее кто-то.
- Даже сыну было с ней так тяжело, что он уже собирался уйти из дому, если бы бог не нашел другого средства и не взял старуху к себе. Только на смертном одре она одумалась и благословила их.
- А у старухи были деньги? - спросила Андула.
- Вот именно: ничего после нее не осталось, хватило только на то, чтобы одеть ее и похоронить.
- А чем же она так гордилась?
- Тем, что ее мамаша была родной дочерью барина, а ее дядя - духовным лицом. Начхать на это! У моей тети, говорят, есть где-то мельница, но какое мне дело, если она мелет не для меня. От такого родства столько же пользы, сколько от старой тряпки. Да, да, все из-за того, что старая Караскова не хотела смешивать свою благородную кровь с батрачьей и мучила своих детей. После ее смерти жить им стало легче и лучше; Иозеф зарабатывал много, у Катержины было вдоволь работы у господ. Она хорошо одевала своего мальчика Войтеха. Я с удовольствием смотрела на них, когда они шли втроем из церкви. Любо было поглядеть! Боже мой, как недолго им пришлось жить вместе! Когда я сейчас смотрю на нее, плакать хочется. Как-то она дала мне юбку, и не раз я получала от нее горшочек супа. Не будь я так стара и бедна, что самой есть нечего и негде голову приклонить, я поделилась бы с ней всем, что у меня есть. Пока я жила в комнате, я иногда ходила ей помогать, но когда им пришлось перебраться в каморку, все кончилось. Она не хотела больше ничего принимать от меня, говоря, что у меня самой ничего нет.
- Боже! - начала снова одна из женщин, когда та умолкла.- У меня мурашки по спине бегают, когда я вспоминаю, как упали леса с Карасеком. Я как раз была на той улице и вдруг слышу крик: "Иезус, Мария, леса у Опршалка упали! Карасек убился!" Я видела Караскову, она была бела как мел, когда бежала туда. Лучше бы господь сразу взял его к себе, чем человеку так долго мучиться,- у нее сохранилось бы по крайней мере несколько дукатов и ей не пришлось бы побираться.
- Скажите, пожалуйста,- проговорила старуха,- так только говорится, но за любимого человека можно отдать всю кровь. Катержина была рада, что ее мужа принесли живым. Она ухаживала за ним, день и ночь работала, чтобы добыть ему все необходимое. Она всегда говорила, что не жаловалась бы, если б он остался в живых, хоть и калекой. В то время бог помог ей родить второго мальчика. Но и это ее не сломило. Однако спустя десять недель муж ее все-таки умер, и тогда у нее словно крылья подрезали. Она слегла и с тех пор еле ноги таскает.
- Однако, говорят, что ей много помогали; госпожа Опршалкова, с дома которой упал Карасек, постоянно что-нибудь ей посылала.