Туда и отправился Баженка. Высмотрел подходящий санный роспуск, который без труда катили две неказистые с виду, но еще не дотла заезженные лошаденки. Роспуск был легкий, в четыре бруса, поставленных на полозья. Большая обледенелая бочка схвачена с боков круглыми зажимами. Ослабь их, и кувыркнется она с саней в любую надобную сторону.
- Здорово, поилец! - подошел к хозяину роспуска Баженка. - Бог в помощь твоей водяной копейке!
- Какая нынче копейка? - недобро глянул на него тот, - Не видишь, мыкаюсь? Мало нынче охотников на воду тратиться. Едва-едва на корм собираю.
- А рубль перехватить хочешь?
- Ясное дело, - оживился мужик. - От рубля кто откажется?
- Ну так уступи мне до вечера свою водовозочку, и рубль твой.
- Это как это уступи? Чтобы ты с ней тю-тю? Ищи дурака!
- Не бойся, я тебе заклад дам, а после - обещанное.
- И какой же от тебя может быть заклад?
- А ты сам оцени. В рубельках!
- Оцени ему… Быстрый какой. Взялся тут неизвестно откуда…
Но Баженка решительно перебил его:
- Я тебе так, любезный, скажу: недосуг мне с тобою рядиться. Ты запрашивай, а там видно будет. Я ведь могу и другого охотника поискать. Посговористей.
Он чувствовал себя уверенно: деньги - сила. Вот они, в потайном месте на груди припрятаны. Рубельки и не такого упрямца, как этот мужик, сговорят.
- Ну коли хочешь, могу и запросить, - посомневавшись, водовоз принялся считать: - По семи рублев за лошадь, это будет четыре на десять. Два за роспуск. Ещейный рубль - за бочку с черпаком. Столь же - за риск. Вместе с рублем, что ты посулил, двадцать и выйдет.
- Силен! - засмеялся Баженка. - Раз, два и двадцать! Зря прибеднялся, выходит… А теперь послушай меня в два уха. Кобылки твои и по пяти рублев не стоят, но я кладу по шести. Вместе с водовозкой даю пятнадцать. А награду потом, когда в целости сдавать твою колымагу буду. Один рубль за утро, второй за вечер. Где еще в одночасье так разбогатеешь?
- А ежели ты плохое дело замыслил? - не очень уверенно спросил водовоз.
- Точно! - и глазом не моргнул Баженка. - На твоих одрах да с твоей кадкой токмо в разбои и осталось ходить. Придумай что поновей!
- Что думать? Опасаюсь и все тут.
- Ну это твое дело. Опасаешься - прощевай. У денег глаз нету. За что отдают, они нс видят.
- Ин ладно, - решился наконец водовоз. - Считай, что сладились. Токмо не обмани. Я в Напрудском живу. Вон по этому путику как раз и придешь, - он указал на едва заметное ответвление от большой санной дороги, - Третья изба слева. Меня там каждый скажет, - потом перечитал деньги. - Кабысь, верно.
- Верно, верно, - подтвердил Баженка. - Теперь ты мне все толком покажи да обскажи.
- Чего обсказывать-то?
- Известно чего. Какая лошадь на какую ногу хромает. Какою вожжой ей лучше под хвост попасть! Да поторапливайся, приятель. Время не терпит!
Нахальные слова сами выскакивали из него, а внутри все напряглось, закаменело.
- Веселый ты, я гляжу. Все шутишь, - расклеил губы водовоз. - А зря! Лошадки у меня свежие, непорченные.
- Ну да. У одной железом губа надорвана, у другой нога с запеком…
- Да ить за всем не уследишь. Иной раз и ушибка выйдет. Живое дело.
- А ну как я невзначай дерну или не туда понукну? Ведь понести могут?
- Коли рядом пойдешь, ни в жизнь не понесут. Они порядок знают.
- А сзади?
- И сзади, ежели повод отпустишь. Чего они бояться, так это свисту. А ишшо крутого натяга…
Вызнав, что ему надо, Баженка хлопнул мужика по плечу:
- Поговорили и будя! Теперь ступай к себе в Напрудское. Да чтобы у меня без оглядки, не то передумаю.
- Иду, иду, - заторопился водовоз. - Ты кадку-то сполна не наливай. Сверху подтекает маленько.
- Я сказал, иди! Ну? Остальное вечером доскажешь.
И побрел водовоз прочь от Мельничного пруда, обмякнув горестной спиной. Непривычно ему шагать вот так, в одиночку. Оглянулся бы да лучше от этого не станет.
Баженке стало жаль мужика. А себя еще жальче. Кабы на праздник собрался, а то на душегубство. Судьба в угол загнала - или берись, или катись. Вот он и взялся. Да уж больно умело, будто и не в новинку ему посреди малознакомой Москвы чужих супротивников коньми шибать. Ухарь с большой дороги, да и только!
Баженка вдруг сам испугался своей умелости: откуда что взялось? Раньше он за собой такого не замечал. Труждался себе на Малом Каменце в номерщиках, брал с торговых и всяких других людей таможенные пошлины. Все чинно, мирно, и на-ко тебе - готов казнить доказного человека. За ради чего?
"За ради Даренки!" - так и плеснулось в душе.
"А ее спросил?"
"Ее не спросишь. Она эвон где осталась".
"Откуда ж ей знать, какую цену дьяк Федоров с тебя запросил?"
"Не он запросил, я сам подставился. Он о Даренке и ведать не ведает…".
Над Мельничным прудом едва заметно курился воздух, напитанный студеной влагой. Невидимое солнце подкрашивало его легкой желтизной. Отсвечивали серебром пуховые шапки сугробов, курились пообок редкие дымки.
Водовоз уходил все дальше и дальше, пока не превратился в серую точку.
Но что это? Точка вдруг начала стремительно расти, возвращаться… Да это же Дария, младшенькая дочь монастырского крестьянина Павлуся Обросимы. Для родителей она Дарька, для людей Дася, а для Баженки - Даренка. Подаренная Богом, значит.
Не под руку было утром говорить о ней дьяку Федорову, да и не ко времени. То, что Баженка от княгини Каменецкой утек, не пожелав вместе с нею менять имя и веру, - полбеды. Главная беда в другом. Обросимы в крепости у Спасо-Преображенского Межигорского монастыря, что под Киевом, а Баженка - человек свободный. Но коли похочет он Даренку в жены за себя взять, то и ему надо с нею в крепость к монастырю идти. Так худо, а этак и того плоше. На выкуп денег нет. Княгиня ополчилась со своими иезуитами. Вот и побег Баженка к тетке на Москву. Дьяк Федоров, но всему видать, ба-а-альшой человек! Сказал, как отрезал. Вот Баженке ничего другого и не осталось…
На Даренке был белый полушалок и белые расшивные катанки. Они у Обросимов на всех сестер одни. Сперва выйдет в них на праздник старшая, потом две другие по очереди, а уж напоследок - она, самая поглядная и смышленая. Лицо у Даренки круглое, чернобровое, с ямочками на щеках, голосок чистый, ласковый, а руки темные от работы, с мозолинами…
Не успел Баженка обрадоваться ее появлению, Даренка поднялась в воздух и смешалась с ним, ничего не оставив. Колокола на Успенском соборе ударили предполуденный час.
Баженка опомнился. Поспешать надо! До Курятного моста - рукой подать, да ведь и рука эта нежданной длины может оказаться.
Он приласкал лошадок и, став рядом, легко повернул санный роспуск к зубчатой стене Китай-города. С каждым шагом она становилась все ближе, все видней. С давних пор остались на ней потеки смолы и кипятка. Это защитники Москвы выплескивали когда-то на неприятеля осадные стоки. Над стеною горделиво возносились шпили двухарочных Неглинных ворот. На каждом поставлен медный вызолоченный шар с орлом, тоже двуглавым. Вровень с ними поднимался Курятный мост. Над ним тяжело взлетывали вороны, осаживались, черня все вокруг своими встрепанными телами.
Со стороны старого Пушечного двора перепадами накатывала бодрящая барабанная дробь. Стало быть, там какой-то сбор у служилых людей. Ну да это не беда. Они сами собой заняты.
Баженка ощупал глазами замостье. Там стояла мытная изба. Возле нее сгрудилось несколько возов. Людей мало. На мосту открыта всего одна лавка. Возле нее топтался человечишко, укутанный до бровей в набор каких-то несуразных, шитых явно на бабу одеяний. Зато подле моста ковырял иордань дюжий парняга в распахнутом армяке. На его буйно поросшей голове чудом держалась махонькая шапчонка. Красное, будто обваренное лицо поблескивало испариной. Такому здоровяку никакой мороз не страшен.
Баженка остался доволен осмотром. Он поставил водовозку у невысокого бережка, отцепил от кадки черпак и стал пробивать им нетолстую корку в заледеневшей лунке. А сам с Неглинных ворот глаз не спускает.
Ждать ему пришлось недолго.
В одной из арок вскоре заалели кафтаны стрельцов. Меж ними двигалось нечто темное, безголовое: доказной в колпаке. Следом поспешал земской ярыжка - мелкая, приставная сошка для исполнения всяких дозорных приказов. Только они носят такие ядовито зеленые длиннополые суконники.
"Четыре стражника, - прикинул Баженка, - Пятый - доказной. Не мало, но и не много".
Он был на удивление спокоен и собран. А чего волноваться-то? От сумы да от смерти не убежишь!
Вот шествие поравнялось с мытной избой… Вот ступило на мост возле открытой лавки… Вот оно уже посредине моста…
Баженка подобрался, как зверь в засаде. Пора?
"Нет, не пора! Пускай с моста сойдут да повернут на Верхний Подгородок. Со спины заезжать лучше. Со спины они не ждут".
Он неторопливо зачерпнул воды и, обжигаясь ее стынью, начал пить.
Тут-то все и случилось.
Всполошно каркнули вороны. Краем глаза Баженка заметил, как с мостовой дуги рухнуло вниз что-то тяжелое. Глянул, а это мешок с каменьями. Он упал шагах в двух от доказного и лопнул от удара. Один из камней подкатился доказному под ноги. Тот вскрикнул, сорвал с головы черный колпак и, будто подкошенный, свалился на дорогу.
"Значит, не я тут один охотничаю, - сообразил Баженка. - Неужто дьяк Федоров схотел меня проверить? Да нет, зачем ему двойной риск? Тут что-то иное…"