С царем Нечаю не раз приходилось видеться, на расспросы его отвечать, а с царевичем - в первый раз.
"Небось не съест", - Нечай весело оболокся в шубу:
- Я готов!
На лестнице стоял Андрюшка Иванов, боясь пошевелиться.
Вельяминов мимоходом хлопнул его по плечу, проверяя, забренчат ли колокольцы. Те неуверенно затренькали.
- Так и стой! - усмехнулся Вельяминов. - Пугало огородное! - и заспешил дальше.
Шаг у него легкий, разгонистый. Судя по всему, хочет заставить Нечая вприпрыжку бежать. Да не на того напал. Где ему надо дважды ступить, Нечаю и раза довольно. Попробуй, приневоль такого собачонкою быть.
Они вышли на ступени плечо в плечо.
День понемногу разъяснился.
Нечай полюбовался на Ивана Великого, золотой купол которого парил высоко в небе, а белое подножье вырастало из главной на Кремле Ивановской площади, что начиналась в ста с небольшим саженях направо.
Нынче в приказах не приемный день. Оттого и нет на обычном месте просителей, площадных писцов, нищих, зевак. У правежных столбов никто не стоит, на правежных козлах никого не секут. Не голосят бирючи на всю Ивановскую, вычитывая указы или известия. Все вокруг будто вымерло. Воронья нет. Тишина и покой. Только внизу, у обочины, нетерпеливо переступают кони, запряженные в подкаретные сани.
Вельяминов устремился к саням. Нечай последовал за ним, недоумевая: зачем они, коли до Красного крыльца Большого царского дворца рукой подать?
Но они покатили к Постельному, да не через площадь, а объездом - мимо Оружейного, Пушкарского, Стрелецкого и других военных приказов, дома которых с надстройками и пристройками толпились вслед за государскими и дворцовыми. Обогнули Архангельский собор, усыпальницу великих князей.
Вот наконец и Постельное крыльцо. Здесь их дожидался саничный царевича, такой же юный и надменный, как Вельяминов. Они таинственно заперешептывались.
"Поди, о пустяках говорят, - прикинул Нечай, - а будто о делах крайней важности".
Словно прочитав его мысли, Вельяминов глянул на него с неприязнью:
- Ну что, дьяк, не приходилось доселе бывать в покоях царевича? Сейчас будешь! - и побежал вверх по ступеням.
Нечай поспешил за ним.
Они шли по раззолоченным переходам, мимо охранных стрельцов, которые истуканами стояли в укромных местах. У высоких дверей с круглым верхом Вельяминов велел Нечаю подождать, а сам юркнул в бесшумные створы. Затем вновь появился.
- Входи! Да чтоб лишнего не болтал, а токмо но спрошенному. Знай свое место и время, не то в худо попадешь.
И вот Нечай в блистающих роскошью покоях царевича. Подошел к протянутой руке, почтительно приложился к ней, поднял ожидающий взгляд. Перед ним стоял яснолицый отрок, увенчанный пышными рассыпающимися кудрями. Из- под черных крыластых бровей глянули на Нечая живые вишневые глаза. Нос у царевича несколько крупноват, губы напротив, невелики, подбородок острый, но в этой несогласованности лица была какая-то своя особенная привлекательность. Привлекательность юной, заинтересованной души, открытой для мира.
Прежде Нечай видел царевича на богослужениях в Успенском и Казанском соборах. Издали он показался ему кукольным мальчиком с вялыми заученными движениями, а теперь перед ним стоял крепкий миловидный подросток, располагающий к себе.
- Так вот, Нечай Федоров, - заговорил царевич, будто продолжая прерванный разговор. Голос у него звучный, но еще не устоявшийся, ломкий. - Всякая изрядная страна имеет свою ландкарту. Под оной надо понимать общий чертеж земель купно и по отдельности. У Русии такой карты нет, токмо заготовки, да и те разрознены. Хочу сие упущение исправить, - всем своим видом и словами царевич старался походить на отца. - Услеживаешь, куда клоню?
- Услеживаю, государь-наследник! К Сибири!
Царевич согласно кивнул.
- Коли так, взгляни сюда, - он повел рукой в сторону подставы из белой кости, на которой стояли изображения диковинных птиц и зверей. - Это поминок от послов Великой Ганзы. Весною они нам челом били…
Нечай с интересом уставился на вызолоченные или отлитые из серебра игрушки. Он без труда признал среди них льва, единорога, оленя, павлина, грозных раскрыленных орлов и вещую латинскую богиню судьбы Фортуну, а вот страус оказался ему в диковинку.
- Не туда смотришь, - не удержался на серьезе царевич. - Дальше бери. Любский бургомистр Гермес со своими ратсгерами поднес нам ландкарту германских земель. Взгляни на нее, дабы мое желание безусловно понять.
Вельяминов проворно подскочил к дальнему краю столешницы и бережно раскрыл перед Нечаем огромную книгу в зеленом бархатном переплете. На первом ее листе означен был край Варяжского моря, малые и большие реки, втекающие в него или одна в другую, озера, города, слободки, села. Меж ними змеились порубежные линии. Чувствовалась искусная рука, свычная к писанию самых отменных чертежей. А бумага какая! А чернила!
"Орешковые чернила, - невольно подумал Нечай. - Не хуже наших ярославских".
На следующих листах те же земли были выписаны порознь, зато крупно. На них добавились переправы, дороги, холмы и даже мельницы.
- Теперь взгляни на труды моих рисователей, - предложил царевич. - Да повнимательней.
Они перешли к другой подставе. На ней белели чертежи примосковной Русии.
Нечай вгляделся, как было велено.
- Не хуже! - невольно вырвалось у него.
- То-то и оно, - обрадовался царевич. - Тут главное - хороший пример. Остальное сами додумаем. Бог даст, будет и у нас своя ландкарта. А?
- Будет! - искренняя его порывистость передалась Нечаю. - Еще как будет!
За юными чертами лица ему вдруг увиделись взрослые, умудренные опытом мысли будущего государя. А что, хороший получится самодержец, коли не испортится на дворцовых дрязгах. Досужий и знающий.
- Ну так берись за дело! - заключил царевич. - До Сибири я еще не касался. Ты мне и пособишь. Собери для начала какие есть чертежи далее Казани. Сроку тебе положу на это четыре недели. Не мало?
- Управлюсь, государь-наследник.
- Как управишься, приходи по простому обычаю. Скажешь: мной велено.
Нечай понял, что пора уходить, но царевич остановил его нежданным вопросом:
- Сам-то на Сибири бывал?
- Приходилось.
- Вот как… Тогда обскажи мне, пожалуй, что это за шайтанская страна Белогория? Будто бы там особые жренияделают? - по глазам царевича видно, что он хоть и держится по-взрослому, а до диковинных рассказок по-прежнему охоч.
- И про Золотую Бабу не забудь.
Вельяминов за его спиной недовольно сквасился, стал делать Нечаю знаки, чтобы он поскорее закруглялся.
"Как бы не так", - усмехнулся Нечай и ну обсказывать, де самая великая на Сибири река зовома Обью. В нее вливается Иртышская река, тоже немалая. Ниже Иртышского устья, по правую руку, стоят на Оби высокие берега из белых глин и камней. Для сибирцев это - Кодское царство, понеже у них там много своих кодских городков настроено, а для русиян - Белогорская волость. Есть в том далеком белогорском краю особое место - Шайтанские юрты. А молются в тех юртах разным болванам. Один Лонг-Пугль, колдун остяцкий. Вырезан он куском из кедрового дерева. Заместо лица у него белая жесть - с глазными и ротовой дыркой. На голове соболья шапка. И сам весь в мягкую рухлядь укутан. А грудь золотая. На одной с ним палке вздеты шайтанские прислужницы. Есть и другие всякие идолища - с трубочным носом, малыми рогами и совиными очами. Но допреж была Золотая Баба. Из себя нага, на стуле сидяща, а на коленях у нее сын малый. Держали ее в отдельной юрте, подбитой красным сукном. Как только настанет шаманский час, учинает колдун бросаться на землю, делать страшные хари, кричать, в котлы, бубны и доски бить. Мечется, как угорелый, пока не свалится без памяти у костра с синим дымом.
- С синим? - поразился царевич.
- С синим, - подтвердил Нечай. - Шайтанщик его нарочно подкрашивает, чтоб чуднее было. Остальные стоят кругом и свистят, точно собаку подманывают. Это у них молитва такая. Помогают шайтанщику через Золотую Бабу с духами говорить.
- Нешто она и впрямь золотая?
- С ног до головы. Оттого и держат ее остяки в неизвестном месте, дабы от прочих людей уберечь. Последний раз видели эту бабу ермаковские люди.
- А я слышал, будто воевода Мансуров, - перебил царевич. - Ужо после Ермака.
- Воевода Мансуров також видел, но не золотую. Это я доподлинно скажу. Когда учал он на устье Иртышской реки Обской острожек ставить, сбежались со всех сторон воистые люди сибирцы. Хотели его побить, а острожек сжечь. Впереди у них - кодские белогорцы. Притащили одного из своих шайтанских идолищ. Устроили под ним жрение устрашающее. Вот-вот на приступ пойдут. Не растерялся воевода, велел из пушки по идолищу ударить. Да сразу и попади! Идолище вместе с шаманским деревом вдребезги разнесло. Перепугались нападчики, бросились кто куда. Так дело миром и кончилось.
- Это хорошо, что миром, - одобрил царевич, но в глазах его так и засверкали победные искры.
"Мальчишка, - невольно залюбовался им Нечай. - Видит себя на месте Мансурова. Ему бы сейчас в шайтанщиков поиграть".
- А дальше?
- Дальше послал воевода идольские остатки принести. Ну и принесли ему щепки с меховой рванью.
- А как же Золотая Баба?
- Тот идол у них, видать, походный был. Без золота. Ино бы его сыскали.