- Закусывай! Видишь, какая у тебя котлетка? С жирком. Меня один старый шофер учил: закусывай жирненьким и пьян не будешь.
- Это точно, - подтвердил Леня, - жир впитывает в себя алкоголь, не дает ему проникнуть в организм.
- Пожалуйста. - Каневский склонился к тарелке. - Закусывать так закусывать, жирненьким так жирненьким.
Слава богу! Кажется, не надрался, аккуратно уминает свиную отбивную.
- Я хочу продолжить свой тост. - Глеб снова поднял рюмку. - Значит, за процветание западноевропейских танцев среди всех народов Башкирской республики: башкир, татар, русских, украинцев, евреев, черемисов, мордвы, чувашей и так далее… Некоторые на нас косятся, мол, халтурщики, люди вкалывают на производстве, а вы ногами дрыгаете, деньгу сшибаете. Нет, дорогие! Мы - люди искусства, социалистической культуры, социализма без культуры не бывает!
- Непонятно, о каком социализме вы говорите, - сказал вдруг Каневский.
- То есть как?! - опешил Глеб. - Я говорю о нашем социализме, который победил в нашей стране.
- Социализм не может быть наш или не наш, - глядя в тарелку, сказал Каневский, - социализм - это абсолютное понятие. Немецкие фашисты тоже называют себя социалистами. Вообще, пока существуют армия, милиция и другие средства насилия, нет социализма в его истинном значении.
Глеб растерянно молчал, потом заулыбался.
- Смотрите-ка, Каневский, оказывается, теоретически подкованный товарищ, а я и не знал.
И заторопился:
- Ладно, ребята, давайте по последней.
Все, кроме Каневского, допили. Глеб потребовал счет, объявил, сколько с каждого, все выложили деньги. Вышли на улицу. Было часов десять вечера. Моросил дождик Каневский нахохлился, поднял воротник пальто.
- Ну, кто куда? - не то спросил, не то распрощался таким образом Глеб и пошел с Сашей.
Пройдя несколько шагов, спросил:
- Что скажешь, дорогуша?
- Ты о чем?
- О Каневском. Построить социализм в одной стране невозможно. Это ведь теория Троцкого. Вспомни, дорогуша.
Глеб прав, но не хотелось топить Каневского.
- Он говорил не о нашем, а о немецком, фашистском государстве.
- Нет, дорогуша, меня на кривой кобыле не объедешь! Как он сказал? Вообще нет социализма, пока существуют армия, милиция… Заметь, не "полиция", а "милиция"… Дорогуша! Это же про Советский Союз сказано.
- Милиция, полиция, подумаешь! Не строй из мухи слона.
- А если эти слова завтра станут известны там, - он кивнул в сторону улицы Егора Сазонова, где находился НКВД.
- Откуда они станут известны?
- Откуда? От верблюда! Допустим, от меня.
- Вот как?!
- Да, да! Разве ты все обо мне знаешь? А может быть, и от тебя!
- Даже так?!
- Да, дорогуша, даже так. Я тоже не все о тебе знаю. А возможно, от Лени. Мы оба его не знаем. Или от самого Каневского. Кто он такой? Нас потащат и спросят: говорил он такое? Говорил. Почему не сообщили? Вот тебе и статья: за недонесение. В лучшем случае. А в худшем - троцкистская группа.
Глеб вдруг остановился, повернул к Саше налитое кровью лицо, затряс кулаками, чуть не закричал:
- Мне иногда реветь охота, как голодной корове! Позвали человека в компанию, ну, посиди тихо, спокойно, проведи время по-человечески, в кругу друзей… Нет, надо болтать черт-те что, выпендриваться, подводить людей под монастырь!
Саша впервые видел его в таком состоянии.
- Успокойся, - сказал Саша, - я не вижу причин для истерики. Чего испугался, подумаешь! Держи себя в руках. Такие дела раздуваются людьми с перепугу, а потом они сами от этого и страдают.
Они дошли до угла.
- Мне сюда, - неожиданно спокойно сказал Глеб.
- Ты все же подумай над тем, о чем я тебе говорил.
- Обязательно, дорогуша, обязательно, - пообещал Глеб.
- Выспись и утром на свежую голову подумай.
- Так и будет, дорогуша. Опохмелюсь и подумаю.
Глупая история. Каневский - дурак и псих. Нарвется когда-нибудь и других подведет. Но сегодня разговор был чепуховый. И если Глеб не будет трепаться, на этом инцидент закончится.
Инцидент на этом не закончился.
Дня через два у Саши появился новый аккомпаниатор: Стасик - пианист и баянист, веселый, расторопный паренек. С работой освоился сразу, где-то поднатаскался. Но, как и Леня, "слухач" - ноты читать не умел. Естественно, той игры, того изящества, что у Каневского, не было и в помине.
Вечером в ресторане, за ужином, Саша спросил Глеба:
- Куда девался Каневский?
- Не будет у нас больше Каневского. Уволил его Семен.
- За что?
- На окраины перемещаемся, дорогуша, на всякие макаронные фабрики, а там рояля нет, значит, нужен третий баянист. Стасик, как и я, двухстаночник.
Саша поставил рюмку на стол:
- А ведь ты врешь.
- Брось, дорогуша, - поморщился Глеб, - ну что ты привязываешься?
- Что ты сказал Семену?
- А ты все хочешь знать?
- Да, хочу.
Глеб выпил, вилкой подхватил кусочек селедки.
- Ну что же, я сказал: избавляйтесь от Каневского. Болтает чересчур.
- А что именно болтает, ты Семену сказал?
- Зачем Семену знать, кто что болтает? За то, что знаешь, тоже приходится отвечать. Может, Каневский болтал, что ему мало платят? Семен, дорогуша, не лыком шит: раз человек болтает, лучше избавиться от него.
Он снова налил себе, взглянул на Сашину рюмку.
- Так не пойдет. Думаешь, я один эту склянку усижу?
Они выпили оба.
- Угробил ты человека, - сказал Саша.
- Я?! Да ты что?
- Выбросили на улицу, оставили без куска хлеба.
- Не беспокойся, без хлеба он не останется. - Глеб кивнул на оркестр. - Вот он, кусок хлеба, да еще с маслом.
- Зачем ты все-таки добавил Семену, что Каневский болтает? Чтобы увесистей было, чтобы уволили наверняка?
- Да, дорогуша, именно для этого и добавил. Я не желаю работать с мудозвоном, который при людях несет такое, за что меня завтра могут посадить.
Саша молчал.
- Осуждаешь меня? - спросил Глеб.
- Да, осуждаю.
- Ах, так, - усмехнулся Глеб, - ладно!..
Он налил себе еще рюмку, выпил, не закусывая, икнул, был уже на взводе.
- Расскажу тебе одну историю про моего друга. Хочешь послушать?
- Можно послушать.
- Тогда слушай.
11
Глеб поднял бутылку, она оказалась пуста.
- Ладно, дорогуша, расскажу тебе эту историю, а потом примем еще по сто. Итак, был у меня друг, хороший друг, верный друг, в Ленинграде. Жили мы в одном доме, в одном подъезде, на одной площадке, ходили в одну школу. Был он первый ученик и по литературе, и по математике, даже по физкультуре. Из простых новгородских мужиков, но самородок! Ломоносов! В университет на физмат прошел по конкурсу первый. Идейный! Еще в девятом классе прочитал "Капитал" Карла Маркса. Не пил, не блядовал, правда, курил. Русоволосый, синеглазый, статный, красавец мужчина! И главное, душевный, все к нему шли, и он, что мог, для каждого делал. И вот, понимаешь, какая штука… Подался мой друг в троцкистскую оппозицию еще студентом, в институте выступал открыто, взглядов своих не скрывал! Ты спросишь, почему дружил со мной, с беспартийным и безыдейным? Я, дорогуша, человек легкий, но человек верный, это он знал. За это, думаю, и любил. И все мне рассказывал. Конечно, всякие там тайны не выкладывал, имен не называл, дело уже повернулось к арестам, высылкам, но взглядами делился.
Глеб поманил пальцем официанта, показал на графинчик.
- Тащи еще двести!
- Может, хватит? - сказал Саша.
- Ничего, по сто граммов не помешает.
Глеб налил Саше, себе:
- Одного человека он напрочь не принимал.
И скосил глаза, Саша понял - речь идет о Сталине.
- Называл его "могильщиком Революции". Всех разговоров и не помню, но отчетливо запомнил именно насчет социализма в одной стране. Поэтому, дорогуша, меня так и задел Каневский. Раньше я это слышал от друга, которому доверял, а Каневского я не знаю. Друг мой говорил, что построить социализм в одной стране нельзя. А те, кто говорит, что можно, хотят превратить нашу страну в "осажденную крепость", в "окруженную врагами цитадель", то есть ввести, в сущности, военное положение, создать условия для единоличной диктатуры одного человека, для террора и репрессий. И утверждать, что у нас в стране, мол, уже построен социализм, значит, компрометировать саму идею социализма и в конечном счете угробить его. - Он замолчал, уставился на Сашу, глаза были мутные.
- Давай отложим твой рассказ до другого раза, - сказал Саша.
Глеб исподлобья посмотрел на него.
- Думаешь, за-го-ва-ри-ваюсь? Нет, никогда, ни-ког-да!
Придерживаясь за стол, поднялся.
- Пойду пописаю. А ты закажи чаю, только крепкого-крепкого, как чифирь. Знаешь чифирь?
- Знаю. Официант может не знать.
- Объясни.
И направился в уборную, не слишком твердо шагал, пошатывало.