Глава девятая
Скачки-прыжки
По правде вам сказать, в тот апрельский день, когда приехала я в Лондон и вышагивала в его гороховом, по-итальянски скроенном плаще, я не очень-то много представления имела про то, что мой дорогой супруг поделывал с тех пор, как началась чума.
Знала, что сам не помер, и всё.
Кое-какие денежки исправно приходили.
Только-только хватало на прокорм.
А про то, что держит в Лондоне мистера Шекспира, ни словечка.
Ах, да почем я знаю, может, и в Лондоне-то его не было…
Почем я знаю, может, мистер Шекспир непрошеный свой отпуск проводил в Нориче, к примеру, вместе с этим фруктом, Нед мне про него докладывал, - с Биллом Кемпом.
Что им чума!
Обзавелись оба колокольцами.
Дело нехитрое, ума особого не надо.
Два шута - идут пешочком, им и горя мало.
И всю дорогу пьют.
Как во времена ужасные, с папашей.
Бардака ни единого не пропустят.
Им десять миль не крюк.
Из Робина Гуда пляски пляшут, бесстыдники!
Правда, на пляску святого Витта больше у них похоже!
Да нет, едва ли.
Если на то пошло, ни в тот апрельский день, ни в другой какой я не могла вообразить, чтоб мистер Шекспир и вправду скакал из Лондона в Норич.
Читатель, да он и милю ленился пешком пройти, до фермы моего отца в Шоттери, в первое-то время, когда мы только повстречались.
Все норовил какую клячу приспособить, взять взаймы.
Вдобавок вы, уж верно, догадались, что теперь я понимаю: жизнь моего мужа была в его писаниях.
А на скаку не больно-то попишешь, верно?
Хотя тогда-то, по грязному Лондону гуляя в том плаще, тогда-то я еще не понимала, знаете, что в писаниях для мистера Шекспира - вся жизнь его.
Супруг со мною рядом был для меня почти как незнакомый человек.
Глава десятая
Египтянка
Мистер Шекспир в Лондон меня заманил письмом.
Такое странное письмо.
Жаль, я его не сберегла.
Сберегла бы, я бы его вставила в свою книгу, вы бы прочитали.
Особенно мне конец запомнился.
Ну бесподобно удивительный конец!
Письмо так кончалось:
Навеки твой, сокровище моей души, покуда при своем орудье,
Шекспир.
По-моему, вы согласитесь, что очень странно так кончать письмо.
Прочитала я и перепугалась даже, не спятил ли мой мистер Шекспир.
По-моему, любая порядочная жена или мать со мною согласится.
Правда, остальное все в этом письме было пусть и странное, но не до такой степени удивительное.
Разве наши тела - орудья?
Ну, что вы скажете?
Сумасшедший ли конец, не сумасшедший, а я годами хранила это чудное письмо в укладке за хлебницей в буфете.
Да вот беда: возьми да залезь туда как-то ночью крыса, ну и сожрала письмо.
Все жеваное, рваное - куда ж его хранить.
И как съела крыса то письмо, завела я себе для компании кошку.
Она у меня царица среди кошек.
Я назвала ее Египтянкой.
(Мистер Шекспир, бывало, мне назло звал ее Клеопатрой. Для краткости, говорил. Хотя, известно, вовсе это не короче.)
Теперь моя Египтянка уже в годах, а когда в соку была, вечно она котилась.
Никак, бывало, не уймется.
Окотится и помет свой помещает в шкафах, буфетах, в подполе, на креслах и в постелях.
Раз поместила не то чтоб такой уж грязный помет в постели у Сусанны с Джоном. Так Джон, сердечный, стал прямо сам не свой. Три недели потом не мог в своей постели спать, до того он ужасался.
Странные они, мужчины, если разобраться.
Иной раз как дети малые.
Египтянка у меня красавица, шерстка гладкая, как шелк, глаза блестят, да и мышей покуда прекрасно ловит.
Я за нее не взяла бы света белого, не то что чудного какого-то письма.
А всё и жаль, что нет у меня того письма.
Глава одиннадцатая
Чтение мыслей
В том письме мистера Шекспира полно было важной, непонятной болтовни про то, что нам кое-что надо отпраздновать, кроме его тридцатого деньрожденья.
И то сказать - чума утихла.
И я уже прослышала, что скоро снова откроются театры.
(Мне Томас Грин доложил. Рыжий Томас Грин, родня моему мужу, тогда судейский в "Среднем темпле", потом секретарь управы у нас в Стратфорде, теперь уж на покое.)
Еще мистер Шекспир упомянул в письме, что мистер Бербедж ему велел сочинить несколько пьес, уже от себя.
Комедий, он написал.
Однако мистер Шекспир не помянул ни словом, какое жалованье ему положат за эти комедии, истории, трагедии, и выдан ли задаток.
Да пусть бы и выпросил он у мистера Бербеджа задаток, все ж едва ль такой, чтобы сорить деньгами и справлять себе костюм, в каком теперь он щеголял.
Не говоря уже про этот итальянской моды плащ на моих плечах, нарядный, теплый.
Вдобавок наряд ну вовсе и не в духе был мистера Шекспира.
В жизни я не видела, чтоб мой супруг расхаживал таким франтом.
Я держала его под ручку, щупала ткань камзола и дивилась, откуда он взял такой.
Из каких таких, скажите мне, доходов мой безработный муж разрядился в пух и прах?
Мистер Шекспир всегда угадывал прекрасно, о чем я думаю.
Просто уму непостижимо.
У меня аж мурашки, бывало, по спине бегут.
Раз, помню, раздумалась я об одной песне, и вдруг он ее завел.
Сперва решила, что про себя мурлыкала, пальцами мотив выстукивала, а он услышал да и подхватил.
Да нет, говорит, ничего он не слыхал.
Просто - знал и знал, что я держу эту мелодию в уме, и вся недолга.
В другой раз я овец считала, чтобы уснуть, а он мне вдруг: "Пятьдесят пять!"
Как, прости Господи, он догадался, что я овец считаю и, главное, до пятьдесят пятой именно до ярочки дошла, уж этого я не могу вам объяснить.
Натурального объяснения здесь даже быть не может.
Прямо хоть вообрази, будто белая тонкая косточка у меня во лбу прозрачной стала.
* * *
Ну вот, а в тот день, в день, про который мой рассказ, мы вышли из-под тени какой-то церкви со шпилем, папистской с виду, пошли своей дорогой, вышли на форменную свалку мусора под названьем (помню) Грейшез-стрит, и тут мой супруг вдруг глянул на меня и говорит:
- Этот плащ. Мне подарили этот плащ. Я его не покупал.
Я решила пропустить это чтение в мыслях мимо ушей.
И так печально слишком, чего уж рассусоливать.
Как-никак лишний раз подтвердилось, что мистер Шекспир порою знал, о чем я думаю, а я-то никогда понятия не имела о том, что творится в его немыслимой башке.
Тоска такая, что не сказать словами.
Ну, а насчет плаща, который ему подарили: известно, мне стало любопытно, кто подарил. Но не с руки мне было выдавать мистеру Шекспиру свой интерес.
А потому:
- Понятно, - я только и сказала.
Мистер Шекспир улыбнулся.
- Едва ль тебе понятно, - говорит. - Позволь, я тебе объясню. Насчет сравненья с летним днем. Я пошутил.
- О, тогда тем более спасибочки. Премного вас благодарим.
- Нет, нет, - сказал мистер Шекспир. - Ты не сердись. Я над самим собой шутил. Поверь. "Могу ль тебя сравнить я с летним днем"… Я сам себя цитировал. Кое-что из написанного. Сонет. Вдруг всплыла в памяти первая строка, когда мы стояли с тобой на Лондонском мосту. Я написал этот сонет, кой-кого сравнивая с летним днем. И лицо, которому я посвятил сонет, мне подарило этот плащ.
Новая новость. Секунды две я над нею думала.
И плащ этот уже не радовал.
Так и тянуло его скинуть - да лучше я иззябну.
Про свои чувства, ясное дело, я ему ни слова.
Сказала только:
- Очень хороший должен быть сонет.
- Почему? - мистер Шекспир удивился.
- Уж очень плащ хороший.
Мой муж пожал плечами.
- Сонет как сонет, пожалуй, что и недурной, - говорит. - Случалось мне писать и лучше.