Фидальго на прогулке в Гоа.
Толпа расступилась. Рабы, одетые в пестрые ливреи, расчищали дорогу дородному всаднику на пышно убранной лошади. Негр в красном тюрбане защищал господина от солнца огромным зонтом. Португальские фидальго любили эти вечерние прогулки по городу в носилках и на богато убранных конях со свитой рабов. Но не всякий мог содержать коня, рабов и богатые украшения. Поэтому часто несколько фидальго приобретали и содержали вскладчину весь набор, необходимый для прогулок. Пока один из них совершал торжественную прогулку по городу, вызывая восхищение красавиц, любовавшихся им из-за опущенных штор, остальные дожидались в таверне своей очереди.
Из-под навеса таверны "Серебряный шар" Камоэнс видел невдалеке рынок рабов. В португальских колониях все покоилось на труде невольников. Непрерывные набеги на индийское и африканское побережья и разбойничьи захваты кораблей поставляли в Гоа множество рабов. Город Гоа гордился своим невольничьим рынком. По количеству продававшихся рабов Гоа уступала только Лиссабону, где продавали невольников из всех частей необъятной португальской державы, и Алжиру, где торговали пленниками – добычей пиратских набегов.
Камоэнс видел тесные стойла, где сгрудились закованные в кандалы негры и индусы. Это были сильные люди. Их предназначали для самой тяжелой, самой изнурительной работы – копать канавы и бассейны, носить тяжести, качать воду в арыки, грести на галерах. Между стойлами ходили покупатели. Они были придирчивы – осматривали рабам глаза и руки, считали зубы, щупали мускулы. Продавцы знали множество хитростей. Они кормили рабов всяческими снадобьями, чтобы больных и старых выдать за бодрых и молодых.
Дальше в низеньких загонах толпились дети. Здесь покупателей было меньше. Девочек покупали, чтобы, вырастив, продать в "веселый дом" или в гарем, мальчики пополняли челядь богатых португальцев.
Еще дальше шли маленькие каморки, завешенные цветистыми материями. Здесь продавали девушек и женщин – пленниц из Аравии, Индии и Явы. Там со смехом толпились молодые фидальго.
Изредка слышался звон лютни и удары бубна. Это хозяин демонстрировал покупателям искусство своей рабыни.
Картина эта была знакома Камоэнсу. Повсюду в португальских владениях были рынки рабов. Повсюду рабы и рабыни работали на полях и каменоломнях, строили дома, гребли на судах, носили тяжести, услаждали досуг своих португальских господ.
Шумная толпа индусов, португальцев, арабов и иранцев наполняла базар. Винные лавки бойко торговали пальмовым вином, рисовой водкой и даже привозным вином из Португалии и Мадейры. Многие жевали бетель.
Фокусник с Андаманских островов, окруженный затаившей дыхание толпой, играл на маленькой дудочке. Послушная унылому напеву, огромная кобра выползала из корзины на глазах у завороженных зрителей.
Разостлав платок, плясала тоненькая смуглая танцовщица. Индус в зеленой чалме жонглировал фруктами: гранаты и апельсины вертелись в воздухе.
Из монастыря Сао Жоао Эванжелиста еще доносились голоса учеников, хором зубривших псалмы; в верфях еще шла работа, и сюда, на базарную площадь, долетали стоны пилы и окрики надсмотрщиков, подгонявших рабов.
Но вечер вступал в свои права. Прозвучал колокол, кончилась вечерня. Из монастырских ворот хлынули молившиеся. Было много мусульман и индусов. Они бережно держали двумя пальцами маленькие синие билеты. В Гоа каждый нехристианин был обязан раз в неделю прослушать проповедь в доминиканском монастыре При выходе из церкви он получал от монаха билетик и потом предъявлял его начальнику квартала. На базаре стало тише…
Камоэнс задумался. Да, прав был старый друг. Гаспар Корреа, посвятивший много лет изучению истории Португальской Индии. Начало блистало золотом – кто знал, что внутри все сгниет? За последнее время он не мог отделаться от мысли о судьбе родной страны. Все чаще и чаще Камоэнс вспоминал героическое прошлое Португалии – тех людей, что за какие-нибудь тридцать лет создали португальскую колониальную державу от Бразилии до Китая.
Он видел распад и гниение, царившие в Португальской Индии, и старался уйти от мелких и обыденных дел "Золотой Гоа" в великолепное прошлое Португалии. Больше всего его привлекал образ человека, приведшего португальцев в Индию, – образ великого адмирала, славного Васко да Гамы.
Камоэнс хорошо знал прошлое Португалии и историю открытия Индии. Он помнил, что Васко да Гама и д'Альбукерк создали великую колониальную державу кровью и железом, насилием и обманом.
Но поэт не любил вспоминать о темных сторонах своего любимого героя. В его воображении великий Васко да Гама становился сказочным титаном. Он спорил со стихиями и дружил с нимфами. В нем воплощалась вся доблесть славнсго португальского народа – народа воинов и моряков. Камоэнс думал назвать свою поэму о Васко да Гаме "Лусиады" – по имени лузитанцев, древних предков португальцев. Черты живого Васко да Гамы в воображении Камоэнса переплетались с чертами героев рыцарских романов. Старческий голос вывел его из задумчивости.
Камоэнс.
– Позволит господин спеть песню о славных подвигах?
Камоэнс поднял голову. Слепой старик-португалец стоял перед ним. Видно, он был когда-то солдатом. Старик был одет в старую порыжевшую кожаную кирасу. Лютня с зеленым бантом болталась у него на перевязи. Его вел маленький мальчик-индус с большими черными глазами.
– Спой, старик, – промолвил Камоэнс.
Старик-солдат взял лютню, попробовал несколько аккордов и запел слабым, но приятным голосом. Он пел по всем правилам старинных романсеро – с повторениями и обращением к слушателю. Он пел о битвах с маврами и кастильцами, о славных героях Альжубарроты и Сеуты; вдруг он запел о первом плавании в Индию, о боях с Заморином, о смерти Васко да Гамы, о подвигах д'Альбукерка, Пашеко Перейры…
Камоэнс внимательно слушал. Как странно: этот старик поет о том, о чем пишет он, Луис Камоэнс, в заветной тетради. Герои прошлого в песне старика кажутся такими же титанами, наделенными сверхчеловеческими свойствами, что и в поэме Камоэнса.
Теперь старик пел о героической гибели сына Васко да Гамы, поспешившего в Абиссинию на помощь первосвященнику Иоанну против мусульман.
Внезапно старик умолк.
– А дальше? – спросил, очнувшись от своих дум, Камоэнс.
– Дальше, господин, не было ничего достойного песни, – ответил старый солдат.
И в самом деле, то, что происходило в Гоа сегодня, не стоило ни песен, ни поэм. Камоэнс протянул старику монету и встал. Теперь на вторую чарку не хватит…
Он пошел через начинавшую пустеть площадь и узкие улицы к себе домой на окраину города. Набежал теплый дождь. Камоэнс вышел на огромную площадь перед темным дворцом вице-королей. Под теплым дождем мокла триумфальная арка, воздвигнутая городом Гоа в честь вице-короля Дом Константино да Браганца.
Вице-король совершил триумфальный въезд в город, было шумное празднество, самые благородные фидальго публично выступали на шуточных турнирах, так называемых "играх с бамбуком", – где бамбуковые палки заменяли боевые копья. В маленьком театре у ворот шла пьеса Камоэнса. Триумф удался наславу. Только повод для триумфа был, пожалуй, недостойным.
Вице-король неожиданно напал на Цейлон и захватил города, принадлежавшие союзникам Португалии. Португальцы нашли на Цейлоне богатую добычу. Участники набега на Цейлон полгода наполняли улицы и площади Гоа, играли, пили и дрались на дуэлях. Дом Константино вывез из Цейлона главную святыню буддистов – Далада – "зуб Будды". Когда буддийские властители Индии и Индонезии узнали, что "священный зуб" попал к португальцам, в Гоа поспешили посольства. Они предлагали огромный выкуп, обещали вечный союз, если португальцы вернут "священный зуб". Вице-король колебался, но архиепископ настоял на своем. Спорить с ним было трудно. Еще в 1560 году в Гоа была введена инквизиция. Зуб торжественно сожгли и пепел бросили в реку. В честь сожжения зуба и был устроен пышный триумф.
Камоэнс подумал о прежних триумфах, когда встречали героев, о триумфе Дуарте Пашеко Перейры, д'Альбукерка и де Кастро. Он пересек площадь и углубился в лабиринт узких и кривых улочек. Здесь жили люди попроще – мелкие чиновники и отставные солдаты-португальцы с их индусскими женами, индусские и мавританские купцы.
Иногда он слышал смех и женские голоса сквозь занавесы окна. Многие португальцы завели в Индии целые гаремы из рабынь и держали своих жен и наложниц взаперти. Часто слышались стоны. Это наказывали невольника или рабыню. В Гоа умели наказывать рабов продуманно и жестоко.
Совсем стемнело. Луис Камоэнс задумался о своей судьбе.
В прошлом был дом в стране морских туманов, соленых брызг и северного ветра; Коимбра с древними соборами и узкими улочками, с белыми и розовыми домами, с ее садами маслин, апельсинов, алоэ, роз и дрока, с белыми августинцами, черными студентами и педелями в масках; Коимбра с ее грамматикой и риторикой, студенческими спектаклями, состязаниями поэтов, ночными серенадами, пирушками и мечтами о заморских странах.
Потом Лиссабон, шумная гавань, веселые таверны, пышный и жеманный двор Жоао III, встреча с возлюбленной – прекрасной Натерсией.
В 1547 году Камоэнс уехал в Марокко. Даже теперь, через двадцать лет, вспоминал он с тяжелым чувством те два марокканских года, тоску заброшенных в горах гарнизонов, африканскую жару, нудную лямку военной службы, бесцельные экспедиции в горы, изнуряющую войну с хитрым, смелым и жестоким врагом.