Все явственнее слышались Бергеру мерно отбиваемые майором шаги; все громче отзывались в его ушах и грохот палаша, болтавшегося около ног майора, и звяканье его огромных шпор, но Бергер и его спутник все-таки не останавливались. Наконец вахмистр признал невозможность скрыться от настойчиво преследовавшего его долговязого майора. Он приостановился и, став навытяжку, ожидал приближения грозного штаб-офицера.
- Кого ты имел честь встречивать? - спросил сурово майор.
Оторопелый Бергер молчал, видя перед собой того, кто еще в отцовском доме делал ему первые внушения о важности воинской дисциплины.
- Ты имел честь встречивать господин майор, и что ты должен был сделать? - говорил майор, колотя себя правою рукою в грудь и этим движением указывая на себя вахмистру. - И что ты долженствовал сделать? Ты долженствовал отдать мне воинскую честь, следующую по военному артикулу, - строго внушал майор, - и я за твою манкировку буду всаживать тебя на кордегард.
Вахмистр только моргал глазами.
- Господин фон Шнопкопф, - заговорил было по-немецки Фридрих.
- Теперь нет ни господин фон Шнопкопф, ни господин Бергер, а есть только господин майор и вахмистр. Да и на слушпе не говоряйт здесь по-немецки. По-немецки мы будем разговаривать потом с тобой в приват-компании. А вы, господин Фридрих Бергер, - начал вдруг на этом языке Шнопкопф, - избегали такой компании со мной.
- Простите меня за это, ваше высокоблагородие, но я, как нижний чин, не мог позволить себе явиться к вам, как к штаб-офицеру: вы могли принять это за дерзость с моей стороны, увидели бы в этом нарушение дисциплины.
- Неправда! Неправда! - замахал руками майор. - Я и твоему батюшке жаловался в письмах, что ты меня совсем знать не хочешь! Я после того, как ты явился бы ко мне с соблюдением всей дисциплины, принял бы тебя, как сына моего доброго приятеля. А с кем ты ведешь знакомство? - спросил майор, показав глазами на Лопухина, стоявшего несколько поодаль в ожидании, чем кончится столкновение майора с вахмистром.
- Это господин Лопухин.
- Господин Лопухин? Это знаменитая фамилия.
- Он сын генерал-поручика, а дедушка его по матери, лифляндец господин фон Балк, тоже генерал-поручик. Он был камер-юнкером при правительнице Анне, а теперь будет переименован в подполковники.
Расходившийся было майор присмирел и, оставив Бергера, подошел к его спутнику.
- Вы извините меня, ваше высокоблагородие, - сказал он, следуя тогдашней формуле обращения к лицам, которым оказывался почет, - что я позволил себе заставлять вам ожидать, но я должен был выговаривать нижнему чину, как нашальник. Вы сами были в военной слушпе и знаете дисциплину.
- Никогда я в военной службе и не думал служить, - отвечал небрежно Лопухин.
- Но мне господин Бергер сказывал, что вы бываете подполковником.
- Так что ж, что меня переименуют в подполковники? Я должен бы быть не только подполковником, но и бригадиром.
Майор, взглянув на юношу, требовавшего для себя таких высоких чинов без всякой предварительной службы в войске, только пожал плечами от удивления.
- Это мне бестии преображенцы подгадили, - продолжал Лопухин, - вздумали распоряжаться в государстве по своей воле. Их ли это дело?
Майор обрадовался, увидя, что он наткнулся на человека, который сходственно с ним смотрит на обязанности войска. Он сделал знак рукою, чтобы Бергер подошел ближе.
- В самом деле, на что это походит! У нас в Германии, - начал горячиться майор, - никогда не бывал и бывать не может, чтоб зольдатен приходили ночью во дворец и сняли с престол государь! Ай, ай, ай! - удивленно выкрикивал майор, - да и приходили они на такой дело без знамени, как разбойники, и без своих шеф.
- Да, всем делом распоряжался выкрещенный жид Грюнштейн, сделавшийся теперь богатым и знатным господином, - перебил Лопухин. - Вот подите-ка!
На лице Бергера при воспоминании о Грюнштейне проявилось выражение досады, которую легко можно было объяснить завистью к счастью этого смелого пройдохи.
- Говорят, что хотели избавить от немцев, а теперь что? Немцев, правда, прогнали, а теперь стал всем распоряжаться Лесток, какой-то французишка из немцев, - вышло еще хуже. Эх-ма! - добавил Лопухин, махнув рукой.
- Зольдатен не должны были идти без своих шеф и без знамени! И как отваживался господин Лесток разрезывать барабан на кордегард, чтобы там не ударили тревог и сбор. Его за это следовало тут же закалывать через штыка, а если нет, то потом весьма шифота лишить через аркебузирование, - настаивал майор.
- Потолкуйте-ка с ними… Они и вас разрежут… Пойдем, Бергер! - крикнул Лопухин, обращаясь к своему спутнику. - Прощения просим, господин майор. Так вы недовольны вступлением на престол Елизаветы Петровны? - вопросительно добавил Лопухин.
- Как же можно быть доволен, когда сломали всю дисциплин зольдатен… - Но Лопухин не дал договорить майору и, подхватив под руку Бергера, пошел своею дорогой, а майор зашагал в другую сторону.
- А вот бы донести на него, - как бы шутя проговорил Бергер, обернувшись назад и увидя, что Шнопкопф отошел от них уже довольно далеко. - Досталось бы ему порядком!
- Никак ты, Федор Федорович, с ума спятил? Разве может сделать это честный человек? Да ему и на ум такие подлые мысли приходить не должны! - сказал удивленным голосом Лопухин, торопливо выхватывая свою руку из-под руки Бергера.
- Тебя бы и в свидетели поставил, - как будто отшучиваясь, продолжал Бергер.
- Не пошел бы я на такое мерзостное дело и в свидетели, а если бы пришлось мне показывать, то показал бы против тебя, а не против майора. Он человек хороший, если говорит то, что думает, и выдавать таких людей не следует, хотя бы на пытке стали допрашивать.
При этих словах Бергер смутился, но Лопухин, не смотревший на него, не заметил его смущения.
- Явился было здесь доносчик между офицерами, некто Камынин, - продолжал Лопухин, - родственник вице-канцлера Головкина, и сообщил ему, что против бывшего регента составляют заговор, а Головкин поспешил передать об этом Бирону, и те, на кого был донос, жестоко пострадали, хотя и не были ни в чем виноваты…
- Ну, а Камынину что было за это? - торопливо спросил Бергер.
- Разумеется, наградили, - с досадой проговорил Лопухин, - да что в том пользы? Все честные люди отворачиваться от него стали, у всех в презрение вошел, да и недолго ему благоприятствовало счастье: обоих его покровителей, и Бирона, и Головкина, в Сибирь турнули, а затем уже никто с ним, как с доносчиком, никакого дела иметь не хотел, и на совести-то у него злое дело навеки осталось.
- Гм, - пробормотал себе под нос Бергер.
- Да еще к слову скажу тебе, Федор Федорович, уж коли валиться с коня, так валиться с хорошего, а что тебе дадут за жалкого майора? Уж поймал бы какую-нибудь важную птицу, а то эка невидаль - майор какого-то полевого полка! Да он и весь-то ничего не стоит!
Бергер призадумался.
- Ведь это, разумеется, я шутя говорил. Пойду ли я в доносчики! Худо ты, брат Ваня, меня знаешь, - проговорил он.
- Понимаю, что это шутка, да шутка-то глупая; ведал бы я, что ты думаешь это на самом деле, так я не только дружбы с тобой не водил бы, а видеть бы тебя не захотел. Скажу тебе только одно: вперед такими пакостными шутками не шути!
- Бросим этот разговор. Правда твоя, шутка эта мерзкая, а ты вот что мне скажи. Настенька Ягужинская, которую я видал у вас раза два в доме, кажется, родная племянница того Головкина, о котором ты говорил?