Как вы знаете, я засвидетельствовал, что Мира не убивала женщину, и потому мне было приятно видеть этот двор с камнями. Там стояло двое мужчин,
и один из них работал долотом. Разумеется, в восемь часов вечера их там не было. Я снова перешел улицу, вернулся на аллею и прошел к дому.
У Кирнса был садик довольно приличных размеров – скажем, сорок на шестьдесят с распустившимися цветами и маленьким прудом с фонтаном. Выложенная
камнями тропинка вела к двери двухэтажного кирпичного дома, выкрашенного в белый цвет. Я не знал, что в Манхеттене есть что нибудь подобное, а
ведь считал, что знаю Манхеттен. На камнях среди цветов на полпути к дому стоял человек в серой рубашке и синих джинсах. Я остановился и спросил
его:
– Вы – Владо Кирнс?
– А что, похож? – поинтересовался он.
– И да, и нет. Вы – Мортон?
– Это мое имя. А ваше?
– Гудвин.
Я направился к дому, но он крикнул:
– Там никого нет, – и я вернулся.
– Где мистер Кирнс?
– Не знаю, он недавно ушел.
– Когда он вернется?
– Не могу сказать.
– Мне следовало бы позвонить, – я выглядел разочарованным. – Я хочу купить картину. Я уже приходил к нему вчера вечером, стучал, но ничего не
получилось. Я громко стучал, так как слышал, что включен то ли телевизор, то ли радио.
– Это был телевизор. Я смотрел передачу и слышал, как вы стучали. Если его нет дома, я обычно не открываю двери вечером: здесь поблизости
несколько головорезов.
– Да я не виню вас. Просто, жаль, что прозевал его. Во сколько он ушел вчера вечером?
– Какая разница, когда он ушел, если его здесь не было?
Совершенно точно и логично не только для него, но и для меня. Если Кирнса там не было, когда Мира приезжала на такси, то не имеет значения, во
сколько он ушел. Мне бы хотелось задать Мертону еще один вопрос: выходил ли кто нибудь вместе с ним? Но по его взгляду я понял, что он еще раз
блеснет логикой, и, пропустив эту возможность, я пообещал, что еще вернусь, и ушел.
Не было смысла слоняться вокруг. Весьма вероятно, что Кирнса вызвали в кабинет окружного прокурора, и трудно было предположить, как скоро он
вернется обратно. В телефонной книге я нашел рабочий адрес Гильберта Ирвинга на Уолл стрит, но ехать туда в такой ранний час было совершенно
бесполезно. Однако я запасся и его домашним адресом – на Западной Семьдесят восьмой улице, и поскольку я надеялся поймать его там до того, как
он уйдет, то отправился пешком назад к цивилизации и остановил свободное такси.
Было девять пятнадцать, когда я вышел из такси перед многоквартирным домом с привратником на Семьдесят восьмой улице. В вестибюле навстречу мне
поднялся человек в униформе, и я сказал ему:
– Я хочу видеть мистера Гильберта Ирвинга. Скажите ему – друг мисс Холт.
Тот подошел, позвонил по телефону, вернулся и сказал:
– Четырнадцать «В».
Он следил за мной, словно хищник, провожая взглядом к лифту. Когда я вышел на четырнадцатом этаже, лифтер остался стоять, наблюдая, как я
нажимал кнопку, как открылась дверь и меня пригласили войти.
Особу, встретившую меня, нельзя было отнести ни к служащим, ни к лакеям. Может быть, в униформе она и считалась бы служанкой, но только не в
длинном ниспадающем шелковом одеянии, которое она, вероятно, называла платьем для завтрака. Не предлагая снять шляпу, она сказала:
– Сюда, пожалуйста, – и повела меня через холл, через арку в комнату размером в полсада Кирнса, к креслам, стоящим в углу. Она села на одно из
них и указала мне на другое.