- Да чего ты, Маруся, ей-богу, говоришь-то?.. - невнятно оправдывается он. - Сама знаешь, не могу я. Все мужики, а ты с ними… И не венчаны мы.
- Обманул! Говорил - любишь, а сам обман-у-у-л!.. - Девка разражается рыданиями и, закрыв лицо руками, отходит в черный, закопченный угол.
- Уходят же все, - продолжает мастеровой, - куда ж я без них?
Она смотрит на мастера взглядом, полным гневной обиды, и бросается к нему на грудь:
- А я? Я как же?! Оставляешь меня?
Мастер кладет ей на плечи свои загорелые руки, гладит, успокаивает:
- Маруся ты, Маруся… Не могу же я… Да и что я делать-то здесь буду?
- Мало работы, что ли?
- Мне по камню работу надо… Вот глупая, - голос мастера звучит тихо, ласково.
- Печи будешь класть, - говорит девка, не отрывая лица от его груди и мало-помалу успокаиваясь.
- Привык я с ними… Они ведь меня и научили ремеслу-то… Как же я без них? Вон смотри, вся сажей перемазалась… Ну? Чего ты?..
- Все равно теперь… - Девка трется мокрым носом о его рубаху.
- Маруся ты, Маруся…
Закрыв глаза, она поднимает лицо, и ее губы размыкаются навстречу поцелую.
Словно снег, скрипит под их ногами черный обуглившийся пол.
День клонится к вечеру. Около прокопченного пожаром сарая Андрей с Даниилом разбирают зачаженные иконы. За стеной, в конюшне, тяжело переступают с ноги на ногу кони.
Мимо по дороге идут мастера. Идут в Звенигород. Они кричат что-то веселое, машут руками, прощаясь, и их белые рубахи мелькают сквозь печальные останки сгоревших хором.
А в стороне от дороги, прячась за кустами, крадется заплаканная девка. Провожает, наверное…
Мимо сарая проходят двое дружинников и скрываются в конюшие. Слышно, как они покрикивают на лошадей и снимают с колков седла.
Даниил некоторое время внимательно присматривается к почерневшей иконе, потом зовет:
- Андрей!
Никто не отвечает. Даниил встает и идет в сарай.
Андрей стоит в темном углу и прислушивается к разговору, доносящемуся из конюшни.
- Не могу я, Ванька, слышишь, не могу!
- Тише ты! А то знаешь что будет?
- Ну как же это?! Ведь они дом строили, старались…
- Да не скули ты… Еще неизвестно, зачем их догонять велено, может, еще работа какая? Может, просто вернуть надо?
- А зачем пятнадцать человек снаряжают, а копья зачем приказали острить? А сотник зачем…
- Да замолчи ты…
Андрей кидается к выходу, но Даниил сзади набрасывается на него. Андрей молча пытается вырваться, но Даниил здоров и цепок. За стеной смеется дружинник.
- Ты что? Ты в своем уме? Ты что? Куда? - хрипло от натуги шепчет Даниил.
- Пусти! Пусти, говорю тебе! Пусти! Пусти же! - шипит в ответ Андрей. - Их убьют сейчас! Пусти! Мне надо…
- Тебе что, жизнь не дорога? Побойся бога! Пойдешь - отрину, прокляну… Не пущу! Андрей! Меня пожалей, коли себя не жалко! Стой же, черт окаянный!..
Задыхаясь, Андрей из последних сил бежит по горячей пыльной дороге. Словно ножом, ударяет в бок острая боль. Вслед за ним, приглушенный расстоянием, несется сбивчивый топот. Все ближе, ближе, и вот мимо Андрея проносятся несколько верховых дружинников. Дрожит земля, и летучая пыль закрывает солнце.
Андрей кричит, пытается ухватиться за стремя проносящегося мимо всадника, но его сбивают с ног, он падает под копыта лошадей и долго лежит, не двигаясь, пока оседает висящая в замершем воздухе пыль и черная ряса Андрея не становится белой. Белой, как холст.
Вдруг в березовой роще, что в стороне от дороги, возникает странный однообразный стук и звонко разносится в вечерней тишине. Андрей встает и идет на этот необъяснимый звук. Медленно проходит мимо берез. Стук все ближе. Андрей выходит на поляну и останавливается.
Он видит старшого с пустыми окровавленными глазницами, который стоит у дерева и стучит по нему палкой. На стук этот бредут со всех сторон, вытянув руки, его товарищи. У всех вместо глаз - черные раны, и белые рубахи разорваны и залиты кровью.
Окаменев, стоит Андрей и смотрит, как Никола, растопырив руки, натыкается на березу, бормочет что-то и плетется дальше вслед за остальными на призыв старшого.
Мастера сбиваются в тесный кружок, цепляются друг за друга, некоторое время зовут Сергея. Тот не откликается. Тогда они выстраиваются в длинную цепочку и, держась друг за друга, бредут за старшим, который идет впереди, ощупывая дорогу палкой. Через несколько минут они теряются среди белых стволов.
Андрей поворачивается и идет обратно, в сторону дороги.
Вдруг из зарослей крапивы до него доносятся чьи-то всхлипывания. Андрей подходит ближе и видит Сергея. Он сидит на земле в самой гуще крапивы и плачет. Увидав Андрея, он всхлипывает и бросается сквозь заросли в сторону.
- Это же я! Серега! - кричит Андрей.
Сергей не отвечает и мчится прочь, петляя между берез. Долго мечется Андрей по пустой роще, стараясь поймать малого.
- Да ты что, Сергей! Погоди!
Наконец ему удается схватить мальчишку за рубаху. Оба падают на землю. Серега пытается вырваться, плачет. Андрей крепко держит мальчишку за ногу и успокаивает:
- Ты что, не узнал меня? Серега? Это же я, Андрей! Ну будет, будет… Слышишь?..
Вдруг мальчишка улыбается сквозь слезы и дергает ногой:
- Пусти, ну пусти же, щекотно…
Праздник. Весна 1408 года
Вечереет. Весенний сквозной лес упал в тихую Клязьму. На пологом берегу стоят, застыв, первые редкие травы.
Из-за песчаной косы одна за другой появляются две лодки, которые кажутся черными на гладкой воде излучины. Над рекой возникают голоса и встают над берегами, чистые и отчетливые.
- Эй, Андрей! - несется с дальней лодки.
- Что тебе?
- Даниил говорит: не успеем дотемна!
Лодки медленно скользят вниз по реке.
- Андрей! - это голос Даниила.
- Ну?
- Не успеем во Владимир дотемна! Давайте переночуем!
- Как хотите!
Лодки плавно движутся по течению, и силуэты людей в них кажутся вырезанными из темной жести.
Над водой несется звонкий мальчишеский голос:
- Фома!
- А!
- Фома!
- Ну, чего!
- Фома! - хохочет мальчишка.
- Ну чего тебе?!
- Лови!
- Чего "лови"?
- Лови! "Чего, чего"!
Слышится всплеск, мальчишеский смех и строгий окрик Андрея:
- Да хватит вам!
И снова тишина охватывает реку, и в тишине этой негромкие голоса повисают над водой близким подслушанным разговором.
- Устал, Андрей?
- Нет.
- А то давай я.
- Да я не устал.
Некоторое время молчат, и слышно только деревянное повизгивание весла.
- Во скрипит… - бормочет Андрей.
- Хорошо скрипит, - возражает мальчишеский голос.
- У тебя все не как у людей, - сердится Петр.
- Почему это?
Все ближе голоса, все ближе и ближе лодки, и вот они уже скользят у самого берега, задевая веслами прошлогоднюю осоку.
- Не успеем мы, - говорит кто-то простуженным голосом.
- Ну, завтра будем.
- Собора не распишем до холодов, июнь уж виден, - объясняет Алексей.
- Так, может, остановимся?! Есть хочется! - перебивает Андрея голос Фомы со второй лодки.
- Как хотите!
- Тогда давайте к берегу! - кричит Даниил.
Густые сумерки. Обе лодки пристают к берегу, шуршат, раздвигая лозняк. Иконописцы гремят веслами, вылезают из лодок, разминаются, вглядываясь в темноту наступившего вечера, переговариваются.
Здесь и Петр - молодой с грустными глазами послушник, и Алексей - веселый курчавый богомаз, и Сергей - тот самый Сергей, который чудом спасся от ослепления и теперь состоит в учениках у Андрея, и сам Андрей. Из другой лодки вылезают Даниил, Фома, вытянувшийся, повзрослевший, и двое незнакомых: мужик с бабой - мирские, муж и жена.
Неожиданно из темноты появляются несколько верховых и окружают путешественников.
- А ну-ка дай огня! - раздается сиплый голос.
Кто-то соскакивает с лошади и, вздув факел, обходит иконописцев, освещая их лица. Те неподвижно стоят и прислушиваются к фырканью коней в темноте.
- Чего вам? - испуганно спрашивает Даниил у всадника, тихо подъехавшего к самым лодкам.
- Кто такие? - раздается вместо ответа.
- Из Москвы мы. Мастера, - торопливо отвечает Алексей. - Во Владимир едем.
- По приказу князя великого едем! - объясняет Даниил. - Успенский собор расписать заново приглашены.
- А старшой кто у вас тут? Ты, что ли? - спрашивают из темноты.
- Нет, - отвечает Алексей. - Вот он…
- Я старшой, - выступает вперед Даниил, - Черный Даниил.
- Ну-ка иди сюда, Черный.
Даниил исчезает в темноте. В стороне неровно посвечивает факел, вырывая из темноты украшенные медью седла и мокрые бока коней.
Иконописцы с тревогой прислушиваются к доносящимся до них обрывкам разговора.
Факел описывает огненную дугу и с шипением гаснет в реке. Слышится чавканье копыт по сырому берегу и треск кустов. Затем наступает тишина. Даниил возвращается к лодкам.
- Чего они? - спрашивает Андрей.
- Дружинники, - отвечает Даниил. - Вора ищут какого-то. Говорят, того, кто хоромы спалил княжеские, помнишь?
- Это позапрошлой зимой, что ли? - интересуется Алексей.
- Ну да.
- Э-э-э! - смеется мирской. - Теперь ищи его свищи! Позапрошлой зимой!
- Схватились олухи… - бормочет его жена.
- Он здесь где-то, в этих местах бродит, - объясняет Даниил, - говорят, баба у него в деревне соседней.