Когда первых двоих подвели к повозке, толпа умолкла, наблюдая за ними и как бы мысленно измеряя их, хотя они еще не подошли к повозке. И вдруг раздался издевательский смех: эти двое пленных оказались столь низкорослыми, что не попадали под меру смерти - до ступиц повозки они головами не доставали. По небесным законам, их оставили в живых, обратив в рабов. Позже всех таких, кому дарована Небом жизнь, раздадут по большим семьям и приставят к работе.
По площади пинками прогнали еще двух чуркинов. Более высокий из них взывал к солнцу, падал на колени и умолял о пощаде, целовал сапоги стражника. Но его голова оказалась над ступицей. И воины обезглавили его.
Толпа хранила молчание.
Я пошел к дворцовой юрте Чингисхана. Он, победитель татар, встретил меня с улыбкой.
- Я отомстил за смерть отца, моей матери не придется больше плакать по ночам!
Потом он похвалил своих военачальников, особенно Бохурчи. Темучин сказал:
- Он все равно что юртовый пес: в бою у него краснеют глаза, он вгрызается во врага, а когда видит его кровь, он еще больше распаляется - и тогда он просто страшен и неукротим!
Хан протянул мне чашку горячего чая и возбужденно продолжил:
- Я видел однажды, как он со своими людьми поднимался на холм, за которым засело несколько татар. Его жеребец за время битвы совсем выдохся, пена свисала с него клочьями. Посреди склона он остановился, упрямо опустил голову - и ни с места! В Бохурчи полетели тучи стрел, как он не погиб, знает одно Небо. И тогда он ткнул острием кинжала в левую сторону шеи своего жеребца. Кровь так и брызнула. Бохурчи прижался губами к ране и наполнил рот его горячей кровью, словно побратавшись с ним. И тот сразу обрел крылья, он так и полетел вперед, увлекая за собой остальных, - и они затоптали татар!
- Я слышал, - проговорил я несколько погодя, - что китайский главный военачальник присвоил тебе после этой победы высокое звание?
- Да, он почтил нашу победу, присвоив моему названому отцу титул Ван-хана, а меня он отныне именует Чаохури. Мы с великим императором китайской империи теперь друзья и можем за наши границы не опасаться.
Темучин слегка улыбнулся и подошел к одному из многочисленных ящиков с захваченной добычей.
- Я дарю тебе эту серебряную чашу, а это дорогое платье - твоей красавице жене, Кара-Чоно. Моя супруга хвалила твою маленькую меркитку. Во время набега чуркинов она находилась в одном из шатров Борты?
- Да, Темучин.
- Ты правильно поступил. Случись с ней что, твое горе стало бы моим горем. Моя Борта сказала, как почтительно умеет хранить молчание твоя жена.
- Как это предписано законом, мой друг.
- А еще моя нежная Борта сказала, будто твоя маленькая жена одевается и тебе, и всем людям на радость.
- Она любит меня, Темучин.
- Хороших мужей узнают по хорошим женам, - сказал хан. - Когда жена глупа и злоблива, когда не содержит хозяйство в должном порядке и не умеет любезно принять гостей, все сразу видят в этом плохие свойства мужа. А когда у нее в руках все спорится, когда она ласково принимает гостей и угощает их на славу, это прибавляет уважения мужу и укрепляет его доброе имя.
Темучин поднялся, сделав мне знак следовать за ним.
В восточном углу большой дворцовой юрты он отбросил в сторону тяжелый бархатный полог. И мы оказались в небольшом полукруглом помещении, полностью обтянутом небесно-голубым шелком. В центре стояла золотая колыбель. На белом покрывале лежали бесчисленные жемчужины, большие и маленькие, походившие на капли росы.
- Это мои татарские трофеи, - проговорил он тихо, словно новорожденный уже лежал в колыбели, и слегка тронул кончиками пальцев драгоценную чудесную вещь, которая начала покачиваться туда-сюда.
- Если Борта вскорости родит и это будет мальчик, я назову его Тули!
Я видел счастье в его глазах. Они сияли, как жемчужины на покрывале в колыбели.
Когда я возвращался в свою юрту, мне у трех дубов повстречалось много народу. Рост пленных больше не измеряли по ступице высокого колеса в повозке…
Глава 11
С ЛУКОМ И МЕЧОМ
С каждой зимой у нас прибывало седины в волосах, каждое лето сгорало в боях и войнах и приумножало наши силы.
В то время как младший сын Чингисхана - Тули, качавшийся в раннем детстве в драгоценной татарской колыбели, еще хранил вместе с матерью огонь в отцовском шатре, его старшие сыновья Джучи, Чагутай и Угедей сражались бок о бок с отцом, покоряли чужие племена и народы, повергали в прах непокорных, не желавших склонить головы перед ханом. Скольких мы уже ни взяли под свою руку, как ни разрослось наше царство, еще хватало племен и народов, не присоединившихся к нам и не желавших слияния всех живущих в войлочных юртах.
Поздней весной года Кур, когда мы снова стояли лагерем у голубого Керулена, в орду примчался стрелогонец.
- К хану! Я немедленно должен предстать перед ханом! - крикнул он, спешиваясь с разгоряченного коня.
Я сопроводил его. Все лицо гонца было покрыто степной пылью.
- Что случилось? - резким голосом спросил Темучин, взглянув в глаза стрелогонца. - Ты стоишь передо мной с таким видом, будто за тобой гнались тысячи духов!
- Мой хан! - выдавил из себя гонец. - Прости, что мой язык, передававший тебе так много добрых вестей, на сей раз приносит дурную: твой бывший друг Джамуха признан нашими врагами Гур-ханом, верховным правителем степи. Он объединил вокруг себя тайчиутов во главе с Таргутаем, трех вождей с остатками войска меркитов, многочисленные татарские народы и другие племена, которые ты пощадил. Они желают тебе зла. Прости мне, хан, что мой язык донес до твоего слуха такую обидную весть.
- Созовите ко мне всех благородных. Я хочу держать с ними совет! - повелел Темучин.
Потом он отослал из шатра своих телохранителей, слуг он тоже отправил прочь, даже того, который всегда стоял за его спиной и отгонял павлиньим пером надоедливых мух.
- Пусть Борта тоже оставит нас. И пусть матушка последует за ней.
- А я, Темучин?
- Останься, Кара-Чоно! Разве ты не был всегда рядом со мной? Ты ведь знаешь, что вот-вот появится еще один стрелогонец с куда горшей вестью. Ты должен выслушать ее. Наши сердца будут болеть, потому что Джамуха когда-то был нашим другом.
- Однако отчего же ты отослал женщин? Ведь это они посоветовали тебе когда-то расстаться с Джамухой?
Чингисхан сел на свое место. Взял в руки маленькую китайскую чашку, по дну которой полз искусно нарисованный изрыгающий огонь дракон. Взвешивая чашку на ладони, Темучин с улыбкой проговорил:
- Я не желаю, чтобы меня вторично оскорбляли в присутствии моей супруги Борты и моей старой матушки Оэлон-Эке. И чтобы причиной этому стал Джамуха. Низкородный оскорбляет высокородного! Он, предки которого стерегли в прошлом стада овец да баранов, желает возвыситься надо мной, предкам которого принадлежали огромные табуны лошадей. Я проклинаю его!
Его пальцы сжали тонкий сосуд из фарфора, и чашечка сразу треснула и рассыпалась на куски.
- Джамуха! - сказал он. - Джамуха, ты был другом моего детства, мы обменивались с тобой подарками!..
Рука хана разжалась, и осколки чашки упали на пестрый ковер. Они были такими же красными, как раздавленный дракон, а из ладони хана капала кровь.
Я сразу опустился перед ним на колени, приник губами к ранкам и высосал из них кровь.
Немного погодя он негромко проговорил:
- Жаркая ненависть обуревала меня, боль стучала в моих висках. Сейчас она ушла с кровью, я успокаиваюсь, Кара-Чоно. Посмотри, появился ли уже в орде второй гонец.
Вовсю светило солнце, украшая реку, долину и лес, но моих грустных мыслей оно не смягчало. Телохранители вопросительно взглянули на меня, подводя коня. Я молча оседлал вороного и поскакал к Керулену по широкой дороге, идущей вдоль берега, - гонец должен был появиться с этой стороны. На высоком ясене передрались сороки, но я не обратил бы на это внимания, не упади прямо передо мной в седло несколько красных ягод. Я задрал голову и услышал у себя за спиной чей-то тихий призыв:
- Чоно! Мой Чоно!
О-о, я прекрасно знал этот голос! Лишь драчливые сороки были повинны в том, что я не сразу заметил поднимавшуюся от реки с кувшинами воды жену, мой Золотой Цветок. Она стояла передо мной в платье из ярко-красного бархата.
- Куда пропал блеск в твоих глазах, Чоно? Хан был недобр с тобой?
- В глазах хана тоже нет блеска, Золотой Цветок.
- А у Борты?
- И у нее тоже нет!
Я поднял Золотой Цветок на лошадь.
- Значит, в ближайшие дни мы не будем сидеть с тобой у реки? И не будем удить рыбу? И не будем мечтать вместе? И спать под одной крышей, Чоно?
- Похоже, так, Золотой Цветок. Сказать больше мне запретил хан!
- Ты все сказал, Чоно! - И в ее глазах тоже пропал блеск.
У въезда в орду, где стояли первые юрты и начиналась ровная степь, раздался крик, который полетел быстрее, чем сам всадник!
Люди кричали:
- Дорогу! Дорогу! Гонец!
- Гонец!
Люди отпрыгивали в сторону. Дорога пылила. Было слышно, как гонец настегивает лошадь и подбадривает ее громкими возгласами.