* * *
Князь Юрий Долгорукий принят был в Черкасске с почестями. Донской атаман Лукьян Максимов дал полковнику в провожатые старшину Ефрема Петрова с четырьмя товарищами, которые должны были помогать Долгорукому в розысках беглецов. Максимов хитрил. Внешне выражая полную покорность царской воле, он тайно посылал по станицам гонцов с приказом: всячески препятствовать ловле сходцев.
Подошел к городку отряд князя Юрия. Многие дома опустели, видны следы поспешного бегства: настежь раскрыты двери, рдеют угли в печах, свежие следы колес ведут от ворот…
- Где сходцы? - строго спрашивает полковник у станичного атамана.
Атаман в притворном смущении опускает голову, а под длинными казацкими усами прячется лукавая усмешка:
- Сбежали…
- Почему не сдержал? Царским указам смеетесь? - горячился князь. - Потатчики! Злоумыслители!
- Нет, господин! Чертовы детки с ружьями да с саблями побежали, а у нас такой силы нет, чтобы их держать!
Князь Юрий отдает приказ двигаться дальше форсированным маршем.
Не успевает улечься пыль, поднятая отрядом, как станичный атаман зовет проворных подростков:
- Ты, Дмитро, скачи до Староайдарской. Шепни атаману: "Идут солдаты сходцев искать…" Да гляди, хлопчик, чтобы не проведали.
- Ни, батько, ни одна собака не прознает!
- А ты, Грицко, до Сухой Балки добеги: "Уехали, мол…"
Через несколько часов брошенные дома оживают, на дворах кричат ребятишки, лают псы из подворотен, и хлопотливые хозяйки бегут к соседкам за огоньком.
Недолго атаманам донских городков удавалось обманывать князя Юрия Долгорукого. Он разгадал их хитрость и начал действовать по-иному. То внезапно, ночью, возвращался в уже обысканную станицу и захватывал врасплох только что вернувшихся сходцев, то колесил по глухим, пустынным местам и находил беглецов в овраге, в камышах, у степной речки.
Началась жестокая расправа с пойманными. Свистели плети, ковыльные просторы оглашались дикими воплями истязуемых.
На север тянулись унылые караваны изловленных сходцев; связанные, закованные в кандалы, забитые в колодки, они возвращались под конвоем в родные места, к помещикам, от которых сбежали. Злая ждала их участь: к тому, что уже получено от Долгорукого, добавят разъяренные господа немало плетей и палок за бегство, за неудачную попытку уйти от их ненавистной власти.
Тяжело вздыхали сходцы, вспоминая о привольном времени, прожитом на юге. С поникшими головами, в лохмотьях, под которыми горели исполосованные спины, они тащились по пыльным шляхам навстречу постылой неволе.
* * *
Подымая клубы пыли, по тихой улице Бахмута промчался всадник. У раскрытых ворот булавинской хаты он осадил коня и, не задерживаясь, влетел во двор. Собиравшиеся на ночлег куры возмущенно закудахтали, и на шум выскочила пожилая казачка.
- Тю на тебя, скаженный! Всех курей передавишь!
- Не до курей тут, старая! Атаман дома?
Не дожидаясь ответа, он спрыгнули с коня и шагнул на крыльцо, но навстречу ему уже спешил сам Булавин.
- Петро Кныш! - встревоженно воскликнул он. - Али что на станице случилось?
- Случилось, батько! Долгоруковцы у нас побывали!
- Так, - зловеще протянул атаман. - Значит, и до Трехизбянской добрались?
- Добрались, батько! Всех сходцев похватали. И уж, боже ты мой, как над ними галились! Ни жинок, ни малых ребяток не пощадили. Нашим за укрывательство тоже крепко досталось: кого выпороли нещадно, а кого и за конем на аркане по степи проволочили. Старый Опанас Горилка богу душу отдал, а Карпо Чумак вряд ли выживет.
Булавин молчал, но лицо его наливалось кровью, а руки судорожно сжимались. Кныш продолжал:
- Я к тебе от станичников, батько! Всем сходом просим: заступись!
- Немалое это дело, сынку, - заступиться! Коли заступаться, то не так, как Максимов делал. Это дитячья забава - с царским войском в прятки играть.
- Так за сабли возьмемся, батько! - радостно оживился Кныш.
- Я казацкой вольности рушить не буду, - пусть народ решает. А куда народ, туда и я.
- Народ-то давно готов, от тебя слова ждем.
- Так поди ж к писарю, пускай казаков оповестит. Завтра на зорьке сберемся.
* * *
На следующее утро станичная площадь кишела народом. Собрались седоусые старые казаки, когда-то громившие турецкие берега, пришли кряжистые отцы семейства, шумела и волновалась зеленая молодежь, еще не нюхавшая пороха.
На возвышении стояли атаман, писарь и несколько уважаемых стариков.
Кондратий Булавин немногими словами обрисовал зверства долгоруковского отряда. Долго говорить не приходилось: всем было известно, что творится на Дону.
Атаман закончил свою взволнованную речь так:
- Лукьяшка Максимов руками царских воевод думает нас задушить! Голытьба верховая поперек горла старшинам стала, хотели бы нас проглотить, ан нет, подавятся! Наперед всего надо с Долгоруким покончить, а там и дальше пойдем!
Буря одобрения пронеслась по площади.
- Идем, батько!
- Отстоим родной Дон!
- За тобой все, как один!
- На погибель Долгорукому!
В первый раз за долгие дни на суровом лице Булавина появилась улыбка.
- Так смотрите же, детки! Коли зачнем дело, так уж не пятиться!
- Ни, батько! Клятву даем!
В дальнем углу площади стояли Акинфий Куликов и Илья Марков. Нарушив запрет хозяина, они пришли на сход, хоть и не имели права голоса.
- Слышь, батя, - несколько растерянно сказал Илья, - как оно выходит, что где народ забурлит, так и мы там с тобой!
- Что ж, Илюша, мудреного в том нет. Мы ведь не прячемся в тихих заводях. Вот нас и подхватывает.
- Да, оно точно, батя! - согласился Илья. - Пойдем с Булавиным?
- А Ганна?
Илья покраснел. Он никогда не говорил Акинфию о своей любви и простодушно думал, что его чувство скрыто от друга. Но мудрый старик давно уже все угадал.
- Ганна согласна ждать меня. Может, и станет она моей, коли добудем свободу. А коли нет… Значит, так суждено!
Когда Булавин направился домой, Илья и Акинфий подошли к нему, почтительно поклонились и выразили желание сражаться в рядах казаков, поднявшихся за вольность Дона.
- Помню вас, - сказал атаман. - Вы из-под Астрахани сюда пришли. Добре, принимаю вас, люди! Скажу, чтоб дали вам коней и оружие.
Весть о готовящемся выступлении на царских карателей мигом облетела округу. Десятки вооруженных конников являлись в Бахмут: казаки окрестных станиц и хуторов становились под знамя Булавина.
Выступление в поход было назначено на следующее утро.
* * *
В послеобеденный час Илья Марков и Акинфий Куликов заколотили в ворота булавинского куреня. Старуха работница зацыкала на них:
- Тише вы, оглашенные! Атаман почивает.
- Взбуди не мешкая, скажи, по важному делу.
Взглянув на взволнованные лица посетителей, старуха вызвала Булавина. Жмурясь на ярком свете после сумрака хаты с завешенными окнами, атаман вгляделся.
- А, опять вы? С чем пришли?
Илья встревоженно заговорил:
- Да как тебе сказать, атаман? Оно дело, может, и пустое, а может, и очень важное. Хозяин наш куда-то запропал.
- Олексий Пивень?
- Он самый. С утра, как сходка кончилась, нигде его не видать. Я уж и в поле бегал, и там нет его. А работник Грицко говорит, что он, Пивень, о двуконь куда-то уехал. Взял; говорит, саблю, два пистоля да торбу с хлебом и салом.
Булавин переменился в лице.
- Так это же он, подлюка, поскакал Долгорукого упредить! Вот же волчья душа! Против своих пошел… Хотя - какие мы ему свои! У него душа на Низу, с богатеями. - Атаман позвал: - Эй, хлопцы!
Из сарайчика выбежало несколько парней, которых атаман выбрал себе для посылок. Булавин коротко рассказал им о случившемся.
- Выбирайте коней самых лучших и скачите вслед Пивню. Надо догнать изменника. Коли живьем не сдастся, бейте насмерть!
Приземистый, широкогрудый Павло Макуха сказал:
- Надо бы, атаман, разделиться нам по двое и по разным дорогам ловить.
- Дело говоришь, - согласился Булавин. - Возьмите себе на подмогу еще казаков и… с богом! А вам, - обратился атаман к Илье и Акинфию, - вам от всего верхового казачества спасибо! Оружие получили?
- Оружие есть, да только коней нет.
- Коней возьмите из хозяйского табуна.
Предательство Пивня спутало планы Булавина. Да ведь и не один такой Пивень мог найтись в Бахмуте и окружающих станицах. Потому Булавин решил не дожидаться утра, а выступить в поход этим же вечером. В его отряде было уже достаточно казаков, чтобы справиться с карателями. И не приходилось сомневаться, что по дороге численность восставших все время будет возрастать.
Перед вечером Илья простился с Ганной. Прощание было горячее, но немногословное. Девушка не пожелала любимому счастливого пути и удачи: она знала, что Илья идет на трудное, смертельно опасное дело. Она только поцеловала Маркова, прижалась на миг к его широкой груди и тихо шепнула:
- Вернись, любый…