"Беан", которого сажают на обыкновенную лавку, беспечно радуется, что ему повезло. Но радость его кратка. Сразу же рядом с ним появляется "фельдшер", спрашивая, не болят ли у "беана" зубы. Пока "фельдшер" смотрит ему в рот, другой студент, подкравшись сзади, залезает под лавку. "Болит у тебя этот зуб?" - спрашивает фельдшер. "Нет", - отвечает "беан". "А этот?" - "Тоже нет!" - "Гм! Странно! Ни одного больного зуба! А вот этот?" В этот миг студент, находящийся под лавкой, колет "беана" в мягкое место тонким гвоздем. Не ожидавшим такого подвоха "беан" с визгом подскакивает. Общество чуть не лопается от смеха. Только "фельдшер" сохраняет серьезное лицо, деловито замечая: "Значит, этот болит… Ничего не сделаешь, придется его удалить". Он берет огромные деревянные клещи, впихивает их "беану" в рот и, подбадриваемый громкими криками старших студентов, с победоносным видом вытаскивает кабаний зуб, незаметно вложенный им в рот "беана"… Аудитория сотрясается от хохота.
Пока все "беане" пройдут муштру, пролетит часа три. Наконец кончаются страдания последнего "беана". Церемониймейстер подходит к ректору, кланяется и по-латыни докладывает, что процедура испытания на выдержку окончилась.
Ректор благодарит церемониймейстера и просит декана Кампануса "депонировать беанов".
Кампанус встает и направляется к "беанам". Их как будто подменили. Они упоены чувством собственной значительности, держатся важно.
В краткой речи декан повторяет то, что вначале было высказано в форме шутки: он говорит о символическом значении "беаний" и призывает юношей во время учения и во всей своей дальнейшей жизни придерживаться поучений, преподанных им на "беаниях". В конце он предостерегает их, чтобы они не опускались снова в пучину невежества, из которого их вывело это символическое очищение. После этого он вызывает каждого студента и заносит в список первого курса. На этом "беании" для студентов кончаются.
Преподавателям предстоял еще "convivium". Студенты приготовили им угощение. Но сами они в пиршестве не участвуют. Остаются только те, кто будет прислуживать у стола. Родственники студентов и почитатели академии расходятся.
А старшие студенты?
Для них день не кончается. После ужина они направляются в корчму, чтобы отметить сегодняшние торжества. Каждый привез из дому кое-какие гроши. Впрочем, важно иметь на первую кружку. А иногда и этого не нужно. Если в корчме веселится шумная компания горожан, среди них всегда найдется какой-нибудь доброжелатель, который пригласит к столу веселых школяров, чтобы они позабавили его песнями и чтением стихов.
И так в день "беаний" в корчме "У золотой розы" почти до самой ночи раздаются веселые народные песни, а порой и куплеты бродячих студентов. Ночной сторож, проходящий мимо корчмы около десяти часов вечера, ясно слышит хоровую песню, слова которой можно легко разобрать, несмотря на закрытые окна:
Грусть вино развеет,
Больное сердце пожалеет…
Настали осенние дни, а с ними пришли и всякие болезни, так что докторам работы хватало.
Захворала и Катарина Страдова. Доктор Гваринониус ежедневно навещал ее по нескольку раз, но болезнь не проходила. На вопросы своих коллег Гваринониус отвечал путано и таинственно. Заболела пани Страдова будто оттого, что надышалась земных испарений. Эти испарения, образующиеся главным образом над реками, болотами и горячими источниками, сразу же поднимаются вверх и вредны для людей. В небесах, высоко над земной поверхностью, они скапливаются, скопление это раскаляется и превращается в кометы. Кометы нарушают законы Вселенной, ибо у них нет определенных путей, и они беспорядочно носятся во тьме Вселенной. Осенью эти вредные испарения дольше находятся непосредственно над Землей, так как влажный ветер не позволяет им подниматься в высоту. Тут они соприкасаются с людьми, а отсюда возникают осенние болезни, проявляющиеся в кашле и лихорадке.
Так объяснял Гваринониус происхождение болезни Катарины Страдовой, а его коллеги, ученые врачи, серьезно кивали головами.
Даже Есениус признавал выводы Гваринониуса правильными. Только теория комет ему не нравилась. Ведь кометы довольно редкое явление, а согласно Гваринониусу - в своих взглядах тот опирался на мнение большинства, - ежегодно должна была бы возникать по крайней мере одна комета.
На этот вопрос лучше всего ему ответит Кеплер. И Есениус решил поговорить с ним об этом.
Вскоре занемог и доктор Гваринониус. Вероятно, и он надышался "смрадных" испарений.
Есениус не удивился, что на другой день после заболевания лейб-медика его пригласили к пани Страдовой.
Тепло укутанная, она сидела у горящего камина и вышивала.
Пани Катарина встретила его милой улыбкой и заговорила хрипловатым голосом:
- И четверти года не прошло со времени нашей последней встречи, и вот полюбуйтесь, как недобрая судьба за такой короткий срок может изменить человека
Лицо ее приняло страдальческое выражение, но даже больная она была прекрасна. Есениусу показалось, что тогда, когда им пришлось встретиться на дворцовой площади, лицо у нее было полнее. С тех пор она похудела и стала бледней. Но это не лишило ее прелести. Наоборот, бледность при иссиня-черных волосах делала ее лицо еще более выразительным.
Есениус расспросил ее о самочувствии и посмотрел горло. Оно было воспалено.
- Что вам прописал доктор Гваринониус?
- Aurum potabile.
Aurum potabile - жидкое золото. Средство, которое прописывали врачи состоятельным пациентам.
- И не помогает?
- Пожалуй, нет. Во всяком случае, не так, как обещал доктор Гваринониус.
- Попробуем что-нибудь другое.
Знатной больной Есениус не прописал ни одного дорогостоящего лекарства: ни настойки из растертых жемчугов, ни золотого порошка, разведенного в сиропе. Он посоветовал совсем простое лекарство, народное: вдыхать пары ромашкового отвара и полоскать горло отваром репейника. А так как в этом случае ему хотелось угодить Страдовой, он прописал ей "настоящее" лекарство: сладкий, густой сироп.
- Если и это не поможет, тогда придется прописать более действенное средство, - сказал в заключение Есениус.
- Что это за действенное средство - с чисто женским любопытством спросила пани Страдова.
- Соленая вода, - кратко ответил Есениус, даже не улыбнувшись.
- Соленая вода! Брр! Ни за что на свете! - воскликнула больная и поморщилась.
К счастью, к действенному средству прибегать не пришлось, ибо все, что прописал Есениус, отлично помогло. Здоровье Катарины Страдовой улучшалось изо дня в день.
Когда пани Страдова чувствовала себя уже совсем хорошо, она пригласила Есениуса и вместе с благодарностью вручила ему кошелек с талерами.
Это была самая высокая плата, какую Есениус когда-либо получал от своих пациентов.
Об успешном лечении узнал, разумеется, и император.
МИРИАМ
Будущее рисовалось перед Есениусом в самых розовых тонах. Казалось, дорога к дальнейшим успехам ему открыта. Император был к нему благосклонен, Катарина Страдова ценила его, а богатые пражане предпочитали другим врачам. Двери в дома знати распахивались перед ним настежь. Кроме врачебной репутации, немало способствовал этому также и его фамильный герб. Он висел в "большой" комнате в простенке между окнами. Этот герб был дарован его покойному отцу в 1562 году императором Фердинандом I и состоял из трех частей: внизу - золотой щит с тремя вершинами; на средней вершине растет вяз, на двух крайних стоит черный медведь, к шее которого две руки откуда-то сверху протягивают поводок. В центре герба изображен - богатый шлем с пышной короной, а из-за короны виден другой черный медведь. Он стоит на задних лапах, а в передних держит ветвь вяза.
На этот герб Есениус часто поглядывал с любовью и тайно представлял, как, например, прекрасно он бы выглядел на дверцах собственной кареты…
Но Марии в этом не признавался,
В последние дни Есениус был занят исследованием человеческого глаза, надеясь своими выводами помочь Кеплеру в его сочинении об оптике. У палача Мыдларжа он взял глаза какого-то казненного преступника и по ним стремился выяснить основы видения. Сидя в своем кабинете, он исследовал связь зрачка и сетчатки, раздумывая над тем, почему световой луч, проникающим через роговицу и зрачок внутрь глаза, прежде чем достичь сетчатой оболочки, должен пройти через жидкость. Имеется ли какая-нибудь связь между видимым изломом весла, погруженного в воду, и строением глаза? Имеет ли здесь место зрительный обман, происходящий от несовершенства глаза, или другое явление, которое к глазу не имеет отношения и существует само по себе?
На все эти вопросы он не находил ответа ни у Гиппократа, ни у Галена. Не мог на них ответить и Кеплер.
- Вероятно, здесь действуют какие-то законы, которых мы еще не знаем, - сказал он как-то в глубоком раздумье. - Вокруг нас так еще много непонятных явлений, и человек должен жить по крайней мере сто лет, чтобы хоть какие-то из них исследовать до конца.
И все же Кеплер с благодарностью принимал результаты исследования Есениуса. Они помогали ему в работе над книгой об оптике.