Гамов повернулся и быстрым шагом, почти бегом, направился к двери, уже на ходу дослушивая командира:
– И сам поаккуратнее, зря не рискуй!
– Окей, товарищ командир, всё будет в норме. Я их найду, – обернувшись у порога, скороговоркой проговорил Пётр и выскочил с КП.
– Скоро совсем американцами станут, – проворчал командир полка, который при других обстоятельствах на Гамовское "окей" не обратил бы никакого внимания.
Не прошло и часа с того момента, как Пётр покинул КП, а управляемый им американский средний бомбардировщик Б-25 "Митчел", уже взлетел с Чукотского аэродрома Уэлькаль и взял курс на Марково.
– Сверчков, пойдём основным маршрутом, – сказал Гамов штурману, – членам экипажа главное внимание обратить на землю, любое пятно на снегу – доклад.
Они прошли по маршруту до Марково, но ничего подозрительного не обнаружили, снег под их крылом на всём протяжении полёта сверкал своей первозданной белизной.
– Теперь ясно, что они свернули, – размышлял вслух Гамов. – Штурман, что думаешь, где искать, куда полетим?
– Я думаю, что они решили обойти облачный фронт стороной, вот только с севера или с юга – этого сказать не могу.
– А что тебе подсказывает чутьё?
– Я человек южный, я бы обходил с юга.
– Ну, что же, с юга так с юга. Прокладывай маршрут с юга, так чтобы он шёл по границе фронта, уточни у синоптиков, где он проходил во время их полёта.
– Понял, командир, сейчас сделаю, – отрапортовал штурман и принялся за расчёты.
Через пять минут самолёт пошёл на Уэлькаль новым курсом, который проходил несколько южнее от основного маршрута. Этот полёт так же, как и предыдущий, никаких результатов не принёс.
Приземлившись в Уэлькале, Гамов дал команду на заправку самолёта, приказал членам экипажа после ужина быть готовыми к взлёту, а сам, захватив с собой штурмана, направился на доклад к командиру.
Командир полка по-прежнему находился на КП. Он, разложив на большом столе карту Чукотского края, совместно с главными специалистами полка рассматривал возможные варианты предполагаемого лётного происшествия. Увидел вошедшего Гамова:
– А вот и спасатели, ну рассказывайте, где были, что видели?
– Да, рассказывать особо нечего. Мы прошли по их основному и предполагаемому маршруту, но никаких следов не обнаружили, – доложил Гамов.
– Покажите, как вы летели и какая зона вами обследована.
– Разрешите мне? – сделал движение штурман и, увидев, как командир утвердительно кивнул головой, продолжал: – До Марково мы прошли основным маршрутом. Реально нами осмотрена вот такая площадь, – он на карте карандашом очертил территорию, над которой они пролетали. – Ничего подозрительного обнаружено не было. Обратно пошли по предполагаемому краю фронта с его южной стороны, результат тот же.
– Что ты думаешь, Гамов?
– Я думаю, что надо обследовать зону к северу от основного маршрута. И делать это надо прямо сейчас, если мы не хотим найти свежемороженые трупы. Уже ясно, что самолёт упал. Я готов продолжить поиск.
– Да, поиск надо продолжать, – задумчиво проговорил полковой комиссар. – Но и ты, Пётр Павлович, и твой экипаж должны отдохнуть. Я предлагаю поиск прекратить до утра, а в девять часов вылететь на новый маршрут.
– Нам нельзя сейчас отдыхать, – не согласился Пётр. – Наш отдых может стать причиной гибели экипажа. Посмотрите, облачность ушла, видимость нормальная, в тундре на белом снегу будет всё прекрасно видно.
– Что случилось, то случилось, назад не вернёшь. Мы не можем рисковать и вашими жизнями, – недовольно прервал его комиссар. – Каждый человек имеет свой предел, и я не вижу смысла в том, чтобы вы проверяли его на себе.
– Я лётчик, – со злостью возразил Гамов, ясно намекая на то, что комиссар не летал. – Более того, я командир эскадрильи и о своих подчинённых забочусь не меньше вашего. Там, в тундре, мои люди и я не имею права бросить их на произвол судьбы. А за свой экипаж я ручаюсь, каждый из его членов может и готов совершить ещё один полёт. Сейчас война, думаю, что на фронте лётчикам не легче.
– Ты не кипятись, Пётр Павлович, – не повышая голоса, вмешался в разговор командир полка. – Я понимаю тебя, как лётчика, но как командир не могу послать вас в этот полёт. Ты знаешь, что это серьёзное нарушение всех инструкций. Экипажу нужен отдых.
– А вы, товарищ подполковник, и не посылайте. Мне, да и вам, командир дивизии приказал принять все меры к тому, чтобы найти упавший самолёт, так?
– Так, – согласился командир.
– По вашему приказанию я улетел на поиск, так?
– Так.
– Ну, а коли так, то считайте, что я в полёте, не мешайте мне выполнять ваше приказание. За количество взлётов, посадок и времени, проведённого в воздухе я отвечу сам. Помогать мне не надо, прошу об одном, не мешайте. Разрешите идти? – он вскинул руку к шлемофону и замер в ожидании ответа.
На КП воцарилась мёртвая тишина. Командир полка не знал, как ответить, хотя внутренне он был согласен с комэском. Он вдруг кивнул, и Гамов со Сверчковым, повернувшись кругом, зашагали к двери.
– Ты что, командир, разрешишь ему взлететь? – нарушил тишину комиссар.
– Нет, Ваня, я ему просто не помешаю. Там его люди и он обязан сделать всё для их спасения.
– Ну как знаешь, тебе видней, – сдался политработник. – Пойду-ка, заварю чайку, спать не придётся.
– Это ты прав, Иван Васильевич, заваривай и на мою долю.
Борьба за выживание
Сорокин не знал, сколько времени прошло с тех пор, как командир приказал покинуть самолёт. Превозмогая боль, штурман брёл в выбранном направлении, не останавливаясь.
Сначала, как ему показалось, идти было довольно легко. Силы его были свежими, он двигался по крепкому снежному насту. Но время шло, и усталость всё больше давала о себе знать. Идти становилось всё труднее. Саша ощутил, что подул встречный ветер.
– Надо передохнуть, неизвестно, когда я найду самолёт, силы надо беречь, – подумал он и присел у огромного валуна с подветренной стороны. Опустившись на снег, он почувствовал, что стало значительно теплее. Встречный ветер, оказывается, очень серьёзно давал о себе знать.
– Всё хорошо, вот только есть хочется, – подумал он. – Интересно, сколько времени я топаю, что уже так проголодался? Стоп, а ведь у меня где-то должен быть шоколад, – вспомнил он и начал рыться во множественных карманах своего мехового комбинезона.
– Точно, есть, – обрадовался он, доставая завёрнутую в фольгу половину плитки. – Теперь не помру.
Он отломил один квадратик, превозмогая боль, проковырял пальцем в районе рта щель и сунул в неё сладкий кусочек. Остальной шоколад он аккуратно завернул в фольгу и вновь спрятал в карман. Конечно, желание поесть не пропало, но Саша знал, что этот шоколад позволит ему продержаться несколько дней. Он прикрыл веки и подумал: "Спать нельзя, замёрзну. Вот сейчас минуточку посижу с закрытыми глазами и снова в путь".
Потом он не мог осознать, что это было. То ли сон, то ли какие-то грёзы. Он ощутил себя в своей родной деревне под Воронежем, на берегу небольшой, но довольно глубокой реки с таким смешным, птичьим названием Ворона. Стоит тёплая летняя ночь. Они пацанами сидят у костра, вблизи, на лугу пасутся кони из колхозной конюшни. Ванька Коробков рассказывает какую-то страшилку на кладбищенскую тему и переворачивает в горячих углях картошку, которую все с нетерпением ждут. Уж очень есть хочется. Вдруг к ним подбегает собака и с каким-то не собачьим визгом хватает Сашу за штанину и начинает её рвать. Попытка прогнать собаку результата не дала. Он попробовал ударить её другой ногой, но пёс не выпускал свою добычу. И в этот момент штурман открыл глаза, сознание вновь вернулось к нему. Он с ужасом обнаружил рядом с собой полярную лисицу – соболя, который посчитал, что имеет дело с трупом и начал свою трапезу почему-то с комбинезона, вернее со штанов, в которые вцепился своими острыми зубами. Сорокин крикнул и полез за пистолетом, но испугавшийся соболь так рванул в тундру, что пока его жертва готовилась к выстрелу, он скрылся в темноте.
"Ай да соболь, ай да молодец! Не дал замёрзнуть, значит не судьба, надо в путь". Он медленно поднялся и побрёл дальше искать своих. Изредка, когда казалось, что силы покидают его, он доставал свой аварийный запас шоколада, отламывал очередной квадратик, клал его на язык и медленно-медленно даже не сосал, а ждал, когда тот растает. Ему казалось, чем дольше шоколад пробудет у него во рту, тем больше он утолит свой голод. Но всему есть предел. Сил идти уже не было, и он пополз.
Прекрасно понимая, что остановка и сон на морозе будет стоить ему жизни, Александр, как мог, старался двигаться, чтобы не уснуть. Он полз, время от времени шевелил пальцами на руках и ногах, проверяя, не потеряли ли они чувствительность.
Вдруг он свалился в какую-то канаву. Попытался выбраться, но сил уже не было, они оставляли его. В затуманенном мозгу возникла мысль: "Откуда здесь эта канава? А вдруг?" Он подумал о том, что это может быть след самолёта и тут же отогнал эту мысль: "Размечтался…" Сил двигаться дальше уже не было. Последним усилием воли Саша заставил себя достать пистолет и нажать на курок. Выстрела штурман не слышал, сознание вновь покинуло его, он провалился в небытие…
Командир экипажа, спасая машину, сумел всё-таки перелететь через каменную гряду и дотянуть до заснеженной тундры. Плюхнувшись на брюхо, оставляя за собой широкую борозду, самолёт глубоко пропахал снежный наст и, зарывшись носом глубоко в снег, замер, раскинув свои большие крылья. К этому времени двигатель перестал гореть, и угроза взрыва миновала.