- Знаешь, Худагулу, хорошо, если бы ты сложил в мою честь песню. На какую мелодию поют дастан "Кёроглу"?
- "Мисри".
- Вот-вот. На эту мелодию и будешь петь. Помнишь, когда-то пели песню в честь Абасгулубека? Вот такую же и споешь...
Только сейчас Худагулу заметил папаху Абасгулубека на голове Гамло. Он приглушенно кашлянул и, вытирая набежавшие слезы, попытался как следует рассмотреть папаху, желая убедиться: не ошибся ли? А Гамло продолжал:
- Смотри не забудь. Приходи через час. Я уже позвал гостей. Споешь в мою честь песню.
У Худагулу начался очередной приступ кашля, и Гамло, не ожидая, когда это кончится, махнул рукой и ушел.
"Господи, что он говорит? - стоя посреди двора, думал Худагулу. - Почему он надел папаху Абасгулубека? Может, его убили? Не верю! Гамло не справится с Абасгулубеком! Но что же случилось?.."
Худагулу никак не мог прийти в себя. Ни Кербалай Исмаил, ни Гамло ни разу не переступали порог его дома. Всегда посылали Расула. Теперь, видимо, многое изменилось. Папаха Абасгулубека на голове Гамло! Было отчего растеряться и разводить руками.
Он возвратился в дом, снял со стены саз.
- Приготовь сапоги, папаху...
Жена радостно улыбнулась и стала скидывать из ниши на пол тюфяки и одеяла. В глубине ниши лежал заветный узел, в котором хранились сапоги, брюки, рубаха и каракулевая папаха ашуга. Коль муж взял в руки саз, он приглашен играть, и какое-то время семья будет жить в достатке.
Худагулу стал одеваться. Отвернувшись к стене, повязал широкий ремень. Ашугский костюм был гордостью всей семьи, прекрасной, единственной и дорогой реликвией. Однажды, обнаружив, что рубашку в двух местах поела моль, Худагулу несколько дней не мог прийти в себя от огорченья.
Одевшись, Худагулу, казалось, стал выше ростом, стройней, моложе. Перекинул через плечо саз.
- Далеко собрался? - спросила жена.
- Нет.
- Отец, возьми и меня, - попросил старший сын, поглаживая складки на рубашке отца.
- Гамло сегодня гуляет. Сам приходил приглашать.
Радость сошла с лица женщины, даже сын опустил руку.
Худагулу вышел на улицу. Навстречу ему ехал всадник. Магеррам, - это был он, - увидев Худагулу, остановил коня.
- Куда собрался? - спросил он, поздоровавшись.
- Пригласили петь.
- Ты хоть знаешь, Худагулу, куда тебя позвали? - зло спросил он.
- Ашуга зовут на праздники и свадьбы. С сазом на похороны не идут.
- Дело как раз в том, что ты приглашен на похороны. И что ты за человек, Худагулу? И к друзьям идешь, и на приглашения врагов откликаешься.
- Что делать? Не ходить? А кто станет кормить моих детей?
Магеррам понимал его, но согласиться с тем, чтобы ашуг пел в компании убийц, не мог. Как можно праздновать убийство? Как согласился на это дядя? Разве недостаточно той низости, что они совершили?
- Ашуг, знаешь, что случилось?
- Нет.
- Убили Абасгулубека и Халила.
- Как?! Не может быть! - голос Худагулу задрожал. - И у кого рука поднялась, Магеррам?
- Они совершили убийство. И теперь зовут тебя, чтобы ты пел в честь их "победы".
Ашуг стоял, опустив голову, носком сапога разрывая снег.
Магеррам сплюнул, махнул рукой и тронул коня.
"Как мне поступить? - думал Худагулу, растерянно стоя посреди улицы. - Идти или нет? Пойду -придут люди с Веди и притянут к ответу. Магеррам продаст меня за здорово живешь, еще наплетет лишнего. Правда, до сих пор я не слышал, чтобы он наговаривал на кого-нибудь, но жизнь - сладкая штука. Чтобы обелить себя, он расскажет обо мне. Разве сложно расправиться с Худагулу: ни родственников, ни друзей? А если не пойду - не избежать гнева Гамло. Подлец сам приходил за мной. Проклятье дьяволу! Пока те придут сюда, пока продаст Магеррам, пока призовет к ответу Шабанзаде. Сейчас главное - Гамло".
С этими мыслями он снова тронулся в путь, достиг одноэтажной пристройки позади дома Кербалай Исмаила. Толкнув калитку, прошел мимо навеса над тендиром, остановился перед домом. На пне синела шкура разделанного барана.
Гамло появился неожиданно, будто вырос из-под земли.
- Ну что, пришел? Подумал над тем, что я говорил?
Худагулу промолчал.
- Знаешь, как надо сделать? - не замечая его смущения, сказал Гамло. - Ну, как в настоящих дастанах... Не бойся, тебя заставят повторять это на каждом празднике, и ты заработаешь кучу денег. Начинай с детства. Будто я рос вместе с Абасгулубеком. С ранних лет не ладили. Приплети историю с какой-нибудь девушкой, женщиной. И о том, как я убил его...
- А как ты убил? - холодея от ужаса, спросил Худагулу.
- Я поднял винтовку, - все еще не замечая страха и омерзения на лице Худагулу, сказал Гамло. - Он крикнул, чтобы мы не стреляли, что он хочет сказать пару слов. Я услышал позади себя голос Кербалай Исмаила и понял, что, если Абасгулубек станет говорить, убить его мы уже не сможем. Нажал на курок...
Худагулу и представить не мог, как можно рассказывать обо всем этом.
- Да ты не бойся, соберись с мыслями...
***
...Арестованные шли, растянувшись в цепочку. Зульфугар взобрался на скалу на краю обрыва. Отсюда он видел всех. Он знал, что никто из арестованных даже не попытается убёжать. Длительное голодание, побои лишили их сил. Единственно, за кем он следил зорко, был идущий впереди большеносый, большеглазый человек, подпоясанный белым кушаком. Его схватили совсем недавно, когда он пытался пробраться в Карабаглар.
В хурджине у него нашли небольшой, с ладонь, молитвенник, пару яиц, лист лаваша да головку лука. На вопрос, куда он держит путь, он отвечал:
- Я - молла, приехал подзаработать.
Его отвели в Келаны, бросили к арестованным. Молитвенник, правда, оставили при нем. Теперь он шел впереди небольшого отряда, часто проваливаясь в снег под тяжестью грузного тела.
- Молла, ты даже не спрашиваешь, куда делся твой осел? - решив поиздеваться над пленником, спросил Зульфугар.
- Быть бы живу, не до жиру.
- Не прибедняйся, выглядишь ты отлично. Если наполнить хурджин - понесешь не хуже осла.
- Не смейся. Со мной - священная книга аллаха. Увидишь, я пожалуюсь Кербалаю. Он-то знает, каково смеяться над божьим человеком.
- Конечно, пожалуешься. Если доберешься до него, а не споешь здесь себе заупокойную.
Молла остановился. Идущие за ним тоже стали.
- Ну что, нет сил идти? Что и говорить, остановился ты где надо. Эй, скажи им, чтобы все смотрели в мою сторону. Вот так - порядок. Послушай, - что ты отводишь глаза? Может, я тебе не нравлюсь? - захохотал Зульфугар.
Мужчина лет сорока, один из активистов Имана, глядел в сторону ущелья. Конвоир схватил его за руку:
- Он же к тебе обращается!
- Ну и что?
- Повернись!
- Не повернусь!
- Смотри, пожалеешь! - Конвоир поднял ружье.
- Стреляй, хотя бы перед смертью не видеть вас. Дайте в последний раз посмотреть в сторону своего села. Там у меня старик отец, он ждет меня.
Последние слова он произнес шепотом, но стоящие рядом услышали.
- Что ж, я не стану уговаривать, - сказал Зульфугар. - Ваш час пробил. Сейчас отправитесь на дно ущелья.
Смотревший в сторону ущелья подался вперед.
- Ведь ты - мусульманин. У нас дома не густо, но пять аршин бязи на саван найдется. Сообщите нашим близким. Хоть будут знать, где находятся наши могилы.
Зульфугар не собирался, да и не имел приказа убивать арестованных, поэтому оставил без внимания эти слова и снова обратился к молле:
- А что скажешь ты?
Молла, стоя на коленях, совершал намаз. Под солнцем снег блестел, как серебряная пыль.
Услышав голос Зульфугара, он приподнялся, стал нашептывать молитву. На лбу его выступили капли пота,
- Ну что, не кончился твой предсмертный намаз? - обратился к молле Зульфугар.
Молла застыл в прежнем положении. Шептал, что придет на ум, лишь бы шевелились губы. Если они мусульмане - не посмеют тронуть человека, читающего молитву.
Он вновь припал лбом к земле. Услышал, как щелкнул затвор. Чуть подался вперед. Он даже определил, куда попадет пуля: она пробьет ему спину и пригвоздит к земле.
Раздался выстрел. Вскрикнул кто-то из арестованных. Но никто не упал и не сорвался в ущелье.
Зульфугар, почувствовав какое-то движение наверху, в кустах можжевельника, поднял голову, увидел горных коз. Одна из них взобралась на скалу. Он не удержался о-т соблазна, выстрелил.
Послышался шум убегающего стада, и все увидели упавшую на край скалы козу. Роскошные рога перетянули, коза сползла по оледеневшей скале и, пролетев над головой арестованных, упала в ущелье. Зульфугар глянул в пропасть. Коза, катясь вниз, ударялась о кусты, поднимая снежную пыль.
- Я стреляю без промаха. Точно так расправлюсь с каждым из вас, - Зульфугар уже ощутил себя в роли вершителя судеб. - Кто из вас спустится и поднимет козу? Кто это сделает - сохранит себе жизнь. Отпущу на все четыре стороны.
Никто не принял это обещание всерьез.
"Заливает, собака, - думал Иман, - кто он такой, чтобы решать нашу судьбу? Петушится перед нами, а стоит увидеть Кербалая..."
- Ну, что молчите? Есть среди вас хоть один мужчина?
- Где уж нам быть мужчинами? Да и кто после стольких дней голода сможет спуститься в ущелье? Надо быть безумцем, чтобы решиться на такое.
Зульфугар подошел к молле:
- Кажется, ты кончил намаз. Спустишься в ущелье?
- Будь лето, я бы спустился.
- Ты еще осмеливаешься шутить? - накинулся на него Зульфугар. - Захочу - окажешься на дне ущелья. Я-то знаю, что ты за птица. Прислан из Веди шпионить.