* * *
Вечером, когда Рикко Суттинен, выпив водки, успокоился и дожидался капрала, которого он послал закопать оружие в соседнем лесу, пришел управляющий:
– Баня готова, господин лейтенант.
– Хорошо. Как отец?
– Старые люди крепкие. Ему стало лучше.
– Ладно. Приготовь мне веник.
– Слушаюсь. Разрешите идти?
– Обожди. Водку пьешь?
– А кто не пьет?
– Это верно, – невесело рассмеялся лейтенант, разливая водку по стаканам. – Так, значит, говоришь, лучше?
– Да, гораздо. Одноглазый Иони еще вашего деда лечил.
– Ну ладно, пей…
Управляющий выпил, почтительно остановился в дверях.
– У меня есть хороший веник, – сказал он. – Жена засушила его, когда листья на березе были еще клейкие.
– Вот ты мне его и давай… Обожди, не уходи!
– Я жду, господин лейтенант.
Немного помявшись, Суттинен спросил:
– Слушай, в вашей Тайволкоски вдов много?
– Третий год воюем, – вздохнул управляющий.
– А я их знаю?
– Да, наверное, помните… Вот Хильда Виертола, Минна Хялле, Венла Мустамяки, Хинрикке Ахо, Майя Хюверинен…
– Хватит перечислять.
– Как угодно господину лейтенанту.
– Хм… а Венле – сколько?
– Тридцать пять.
– Стара. А Хинрикке?
– Двадцать восемь.
– А помоложе нету?
– Есть, господин лейтенант. Вот, например, Лийса…
– А как она… ничего?
– Хороша.
– Ну, так вот что. Пусть придет в баню. Скажи ей, что господину лейтенанту надо сделать массаж… Понял?
– Будет исполнено.
Управляющий ушел. Суттинен, собирая белье, не переставал ругаться.
– Черт возьми! Воюешь, воюешь, словно проклятый, даже о бабах подумать некогда… Ну как? – спросил он капрала, появившегося в дверях. – Все благополучно?
– Да вроде все. Вот только какая-то старуха собирала там хворост и видела, как я закапывал…
– И ты… отпустил эту старуху?
– Что вы, господин лейтенант! Я же ведь понимаю…
– Ну и правильно, – похвалил его Суттинен. – Сейчас я схожу в баню, а потом мы поедем обратно на передовую… Не хочется, наверное?
– Почему?.. Я уже привык, господин лейтенант.
Когда они отъехали от деревин, навстречу им попалась грузная старинная колымага, в которой сидели пастор и местный нотариус.
– Вы куда едете, господа? – спросил их лейтенант, почуяв недоброе в их поспешности.
– В деревню Тайволкоски, – тонким голоском кастрата ответил нотариус, а пастор глухим басом добавил:
– Говорят, что барон Суттинен решил переписать завещание с сына на имя дочери… Вот мы и едем!
Рикко Суттинен снял с повозки страшный черный "суоми", угрожающе щелкнул затвором и сказал:
– Ну так вот что, господа!.. Если вы сейчас не повернете своих лошадей обратно, то я…
– Мы повернем, мы уже поворачиваем! – в один голос закричали пастор и нотариус, и через несколько минут колымага скрылась из виду…
– Ну показывай – где? – сказал лейтенант, идя за верным капралом в гущу леса, росшего возле дороги; он внимательно осмотрел место, где было закопано оружие, и спросил: – А старуха?
– Я ее оттащил вон туда, господин лейтенант…
Суттинен забрался в непроходимый бурелом, развел руками заросли молодого ельника и увидел старуху. Она лежала, ткнувшись в сырой мох и обхватив затылок жилистыми руками. Лейтенант подошел к ней ближе, носком сафьянового сапога поддел за плечо и легко перевернул на спину ее дряблое тело…
Перед ним лежала его старая няня и кормилица.
Ленточка
Вчера, приведя шхуну в Кольский залив, он зашел за женой в институт.
Ирина Павловна была занята.
Их супружеская жизнь протекала в постоянных разлуках, и первые мгновения встреч, которые всегда особенно радостны, потому что они первые, часто приходилось проводить на людях. Они оба давно привыкли к этому, и сейчас, взяв в свою широкую ладонь мягкую руку жены, Прохор Николаевич почувствовал легкое пожатие, как бы говорившее: "Я рада, очень рада видеть тебя, капитан".
А показав глазами на Юрия Стадухина, сидевшего напротив, Ирина Павловна сказала другое:
– Вот, покидает кафедру…
Здороваясь, молодой аспирант встал:
– Да, ухожу…
– Куда же? – удивился Прохор Николаевич.
Перетянутый клеенчатым передником, на котором еще блестела чешуя рыб, Стадухин улыбнулся:
– На фронт, товарищ Рябинин. Ведь я – офицер запаса…
Прохор Николаевич заметил, что во время разговора жена как-то странно поджимает под стул ноги, словно прячет их. И после ухода Стадухина он сказал:
– А ну, покажи, что у тебя там!
Она засмеялась и вытянула ноги, обутые в потрепанные туфли. Правая туфля еще держалась, но на левой каблук был готов вот-вот отвалиться.
Словно оправдываясь, жена сказала:
– Сережка мне в прошлом месяце набойки поставил, а все равно носить их уже нельзя. Совсем стерлись…
Рябинин отметил про себя, что Сережка молодец. Капитан не был скуп, но любил носить вещи бережно. И сейчас ему нравилось, что занятый службой на катере сын все-таки нашел время починить матери обувь…
Ночью, когда Ирина спала крепким сном усталого человека, капитан вышел на кужню и, стараясь не шуметь, долго возился с туфлями жены. Выворачивая щипцами длинные шлюпочные гвозди, загнанные в каблук перестаравшимся Сережкой, он хмурился: "Все-таки сыну еще учиться и учиться".
К утру, довольный своей работой, Прохор Николаевич поставил туфли на прежнее место. "Ладно, – думал, засыпая, – неделю еще пробегает, да надо уж и новые покупать, а то нехорошо получается: научный работник, и – туфли!.." Стало почему-то смешно, так и заснул с улыбкой на крепко сжатых, темных от ветра губах…
Днем сходил на шхуну, принял рапорты от вахтенной службы и, взяв за месяц вперед зарплату, отправился на рынок. Вещи продавались на вершине горы, и Прохор Николаевич, преодолев скользкий глинистый подъем, влился в толпу. На первый взгляд казалось, что здесь можно приобрести все, но это первое впечатление было ошибочным.
Рябинин часа два "тралил" туфли по сходной цене, пока, наконец, не махнул рукой и стал уже спускаться с холма в город. Но неожиданно остановился, привлеченный тесной кучкой людей. Прохор Николаевич протиснулся в толпу, взглянул. То, что он увидел, заставило его потерять обычное, редко покидавшее его спокойствие.
На земле сидел демобилизованный Хмыров, уже без погон, но еще в бескозырке с ленточкой "Аскольда". Он раскладывал перед собой веревочку, образуя две петли, и предлагал сунуть в одну из этих петель палец. Потом передергивал шнурок, и, если палец не попадался в петлю, значит, проигравший, зло ругаясь, бросал матросу пятерку.
Раскидав своими могучими плечами толпу зевак, к нему протиснулся Рябинин и сунул палец в петлю.
– Тяни! – крикнул он.
– Товарищ капитан-лейтенант…
– Тяни! Сто рублей ставлю…
Матрос увидел перекошенное от злобы лицо своего бывшего командира и, струсив, дернул за веревочку. Толпа надвинулась сзади, жарко задышала в затылок капитана. Шнурок, загребая пыль, пополз и освободил палец. Рябинин проиграл.
Отсчитав деньги, он бросил их в лицо Хмырова:
– Держи!..
– Прохор Николаевич, – жалобно промямлил матрос, – не могу я с вас деньги брать…
– С других брал, а с меня не можешь?
– Товарищ капитан-лейтенант…
– Я тебе что сказал! Вяжи свой гордиев узел.
Трясущимися руками Хмыров разложил петлю. Рябинин, присмотревшись, опять поставил палец.
– Тяни! Двести ставлю…
Палец плотно обвила петля, Рябинин выиграл. Хмыров виновато моргал глазами.
– Ставлю снова!
И опять выиграл Рябинин. Толпа за спиной подламывалась от злорадного хохота. На этот раз у Хмырова не хватило денег расплатиться.
Тогда капитан застегнул свою куртку и сказал:
– А ну пошли.
– Куда, Прохор Николаевич?
– В милицию. Там играть будешь…
Но в милицию Рябинин его не повел. Они прошли на территорию Рыбного порта, и там, в проходе среди нагромождений рыбной тары, скрывавшей их с головой, состоялся разговор. Рябинин, словно забыв о матросе и быстро шагая впереди, неожиданно остановился так резко, что Хмыров даже наскочил на него по инерции и тут же отлетел в испуге обратно.
– Ну? – спросил Рябинин. – Разве для этого тебя Мацута учил вязать узлы?
– Да я скоро уеду, товарищ командир, мне здесь и климат никак не подходит…
– Молчи, – оборвал его Рябинин. – Девять лет здесь служил – все ничего, а сейчас климат не нравится?!
Хмыров, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, заскулил:
– Войдите в мое положение… В деревне немцы избу сожгли, все хозяйство порушили, а что я приеду – кому польза? Один бушлат на плечах. Это после девяти-то лет службы! Да ведь я, Прохор Николаевич, с моряков ничего не брал.
– Снимай ленточку! – остервенело крикнул Рябинин. – Не позорь корабль! Подлец ты!..
У матроса задрожали губы.
– Товарищ командир… Что угодно, только не ленточку. На всю жизнь память… Вспомните, как вместе по Новой Земле шли… Ради этого… Ну, избейте меня, а?.. Все равно никто не узнает. Только ленточку…
Но Рябинин, круто повернувшись, уже шагал дальше. Через несколько минут они были в кабинете главного капитана рыболовной флотилии. Пожимая через стол руку Дементьева, Рябянин говорил, показывая на Хмырова:
– А я вам пополнение привел. Примите, Генрих Богданович! У него и стаж наплаванности немалый, и промысловое дело знает…
Дементьев сказал: