Обедающие сидели за одним длинным столом. Половой в длинной, до колен, белой рубахе с шутками-прибаутками разносил пиво, еду, чай.
Я не успел сесть на край скамейки в конце стола, как половой живо подбежал ко мне и затараторил:
- Что прикажете, чего закажете? Суп простой, уха с икрой. Под гитару пива пару! Молодой господин! Все у нас есть. Щи постны, пирожки молосны из кишок и из рубца для матроса, для купца!
Я заказал пиво и трехкопеечный пирожок.
В обжорку заходили грузчики, матросы, палубные пассажиры, только что приехавшие со мной вместе на пароходе.
Выпитое пиво придало мне смелости, и я разговорился с соседями по столу. Против меня сидел пожилой человек с окладистой черной бородой. Он почему-то часто кивал головой в правую сторону. Меня это заинтересовало. Он заметил, что я гляжу на него, улыбнулся и заговорил:
- Думаешь, парень, чего это у Вьюгова голова трясется? Много пива употребляю и других огненных питий. А второе дело, если прослужишь на изыскательской брандвахте водоливом, лет двадцать, так у тебя не только голова, тебя всего трясучка возьмет. Приказали сегодня, например, набрать матросов на брандвахту, а где я их возьму. Жалованье-то у нас три рубля в месяц, а хлеб, сам знаешь, как вздорожал. Лучше, парень, воровать, чем служить у нас на брандвахте… Половой, еще дюжину пива!..
- Господин водолив, а мне можно на вашу брандвахту? - спросил я Вьюгова.
- Можно. Обязательно. Если жизнь не дорога… Парень, спаси ты меня, сделай милость. Матросов велели набрать. А где я их возьму? Поедем на брандвахту. Сию минуту… Половой! Еще дюжину…
Я силой вывел Вьюгова из обжорки. Когда его охватило свежим воздухом, он немного ожил.
- Ты не врешь, парень, что хочешь на брандвахту?
- Не вру! Мне, понимаешь, деваться некуда. А где твоя брандвахта?
- Вон там! - неопределенно показал Вьюгов.
- За Камой, что ли?
- Угу! В Заозерье.
Припомнилось, что, когда пароход, на котором я приехал, проходил мимо Заозерья, там действительно у полуострова я видел судно, похожее на дебаркадер. По-видимому, это и была брандвахта водолива Вьюгова.
Я привел будущего своего начальника на дачную пристань пароходства Щербаченко, купил билеты, погрузил его на дачный пароход и отправился с ним на новую бурлацкую каторгу.
9
Матросов на брандвахте было пятеро. Трое чувашей, да я, да Васька Вятский. Он и столяр, и слесарь, и портной, чеботарь, стекольщик, шерстобит, одним словом - и швец, и жнец, и в дуду игрец. Вятский пешком исходил всю Россию. Из-за безземелья занимались отхожим промыслом все его земляки. Немудрено было встретить вятича не только в Верхокамье, но и на краю света, у черта на куличках, как рассказывал мне Василий Вятский.
В военные годы у отходников заработка не было. В деревнях обходились без мастерового. Разобьется стекло в окне - затыкали дыру старой овчиной, проржавеет ведро - замазывали тестом.
И пошел Василий бурлачить.
Жили мы в тесной каюте. Спали на нарах в два этажа. Обед мы должны были сами себе готовить. Но частенько заниматься этим делом было некогда да и неохота, и мы питались всухомятку.
Во сне нас заедали паразиты. Провертишься на нарах всю ночь, а в пять часов утра уже стучит в каюту водолив Вьюгов и кричит:
- Довольно дрыхнуть-то! Вылезайте!
Осторожно ступая по коридору, Вьюгов подходил к каюте старшего техника Василия Сергеевича Попова и мизинчиком стучал в дверь.
- Чего надо? Ну! - слышался из каюты сердитый окрик начальника.
- Ваше благородие! Лодка готова.
- Сам знаю! Чего стучишь? Сколько времени?
- Шестой час, ваше благородие.
- Почему раньше не разбудил?
Техник не торопясь одевался, закусывал и только через час был готов.
По реке гулял свежий утренний ветерок. От дальних островов тянулся холодный туман. Нас до костей пробирало, но мы покорно сидели в лодке. Попробуй пойти погреться! Выйдет вдруг старший техник - ругани не оберешься.
Но вот он появлялся.
- Отчаливай!
Двое из нас сидели "в гребях", третий - с кормовым веслом, а я обычно стоял на середине лодки с шестом-наметкой и измерял глубину.
Подъезжали к ближайшему берегу, где торчали шесты с флажками - створы. На противоположном берегу было то же самое. Мы должны пересечь реку между створами и сделать промеры.
На берегу взмахивали сигнальным флажком, лодка мчалась наперерез реки. Через каждые два взмаха весел я кричал:
- Сорок три сотки!.. Пятьдесят четыре!.. Сто семьдесят пять…
Много дней стоял я с наметкой, а сменить меня, кроме Вьюгова, было некому.
Чуваши не знали счета. Пробовали ставить Василия Вятского, ничего не получилось. Он сосредоточенно глядел за борт. Взмахивали весла. Васька тыкал наметкой в реку, затем вытаскивал ее и разглядывал деления. Мы успевали взмахнуть веслами раз пять, и только тогда он кричал:
- Пятьдесят три!
- Балда! - кричал старший техник. - Езжай обратно. Тебе, Васька, после работы триста кольев вытесать для пикетов. Понял?
Василий и в веслах часто путался. Ты, скажем, уже опустил весло в воду, а Василий только еще соображает; ты вытаскиваешь весло, а он свое сует в воду. Грести с ним на пару было сплошным мучением.
Плохой был матрос Василий Вятский, но товарищ самый душевный. Он никогда не унывал, с его добродушного лица, изъеденного оспой, никогда не сходила веселая улыбка. За "здорово живешь" чинил он нам сапоги, неграмотным чувашам писал письма, кипятил для нас чай, мыл полы в каюте, таскал из леса пахучий багульник и на ночь раскладывал под нары.
- Гнус эту траву терпеть не может. Все передохнут, - объяснял он нам, - и клопы, и прочие.
Вечерами после чая мы забирались на нары… Над дверью тускло маячил фонарь. За окном брандвахты плескалась вода, под нарами скреблись мыши. Василий сидел в углу у единственного столика за своей вечной работой. Раздавался храп уснувшего товарища. Василий со смехом говорил:
- Отдирай, примерзло. Храпит, как богатырь. Молодчага!
Я терпеть не мог храпа и тыкал новоявленного богатыря под бок. Тот сопел носом. А Василий одобрительно замечал:
- Так-то лучше.
После второго тычка наступала тишина.
- Совсем хорошо… У нас в стары годы был один такой шерстобит. Ходил по деревням и кричал: "Нет ли, тетки, шерстку бить…"
Так начинался рассказ. И мы не спали до полуночи, слушая Вятского, забывая усталость и не думая о завтрашнем дне.
В сентябре, когда уже полетели белые мухи, на брандвахту приехал Василий Федорович Сорокин.
- Доброго здоровья, честные господа… Да тут все знакомые, почти сродственники… Как наворачиваешь, Вьюгов? И Ховрин здесь. Вырос, большой вырос. А приятеля твоего, старшину косорылого, тово… заарестовали. Потому что пленных нехристей оберегал. Они у наших детей кровушку проливают, а он… Всех их надо бить, топить, ядрена-зелена…
Сорокин расправил рыжую бороду на обе стороны и спросил Вьюгова:
- Как бы мне начальника увидеть? Господина Попова Василия Сергеевича?
- У себя в каюте сидит, - ответил водолив. - Только тебя и дожидается.
Сорокин сделал вид, что не понял насмешки.
- Что ты говоришь? А я думал, его благородие позабыл уж Василия Сорокина. Помнишь, Ховрин, он к нам на карчеподъемницу с последней комиссией приезжал. Угостил я еще его. Дожидается, говоришь? Спаси его Христос.
Сорокин в сопровождении водолива направился в каюту старшего техника. По пути вытряхнул на кухне из мешка пару гусей.
- На гостинцы его благородию к празднику покрова пресвятой богородицы, - объяснил он поварихе.
На другой день на брандвахту приехал с ящиком и котомками кудрявый парень в городском пиджаке, в брюках навыпуск и расположился у нас в каюте. Верхняя губа у него, как-то странно вывороченная, казалась двойной.
Глазки маленькие, острые, как у ужа. Вошел Вьюгов и познакомил нас с новоприбывшим:
- Новый матрос это будет - Сорокин. Маленько вам потесниться придется… Тебя, Васька, начальник зовет.
Василий ушел к начальнику. Наследник Василия Федоровича Сорокина ради встречи поставил нам бутылку вина, выложил колбасу на закусочку и каравай белого хлеба.
- Папаша у нас, они строгие, - говорил о себе новый матрос. - Вызывают они меня из города. Я на "Сахалине" в благородном заведении служил половым. Война, дескать, приезжай, Аркаша. Года идут, и тебя, дескать, могут к воинскому начальнику призвать на предмет выполнения воинского долга… Мы, сами знаете, воевать непривычные. Прямой разор хозяйству. А от казны, слышь, нынче на войну не берут. Приказ такой вышел…
"Вот, - подумал я, - как воюют сорокинские наследники за веру, царя и отечество".
Василий Вятский возвратился от начальника и стал собирать свое имущество.
- Ты куда, Василий? - спросил я.
- Не знаю. Уволили.
- Как уволили? За что?..
В течение недели выгнали с брандвахты чувашей. На смену им напринимали разных богатых мужичков. Сменили чертежника Колокольникова, смирного, тихого человека. Дошла очередь и до меня. Пьяный Вьюгов сунул мне паспорт, трешницу денег и заявил:
- Очищай койку!
- Почему?
- Давай выкатывайся. Сколько времени робишь на брандвахте, хоть бы косушечку поставил своему водоливу. А с Аркашкой Сорокиным у нас, знаешь, какая дружба. Киндербальзамом третьего дня пользовал.
Собрал я свою бурлацкую котомку и вышел из каюты.
Серая тусклая погода. Моросит дождь со снегом. По Каме шлепает плицами грязный пароходишко - тянет за собой открытую барку с кирпичом. На ветру под дождем стоит на корме бурлак в рваном зипунишке. Такой же, как я…