Фирсов Иван Иванович - Морская сила(Гангутское сражение) стр 12.

С первой втречи капитан Памберг и француз Ламбер не сошлись характерами. Капитану претили изы­сканные манеры генерала Ламбера, его ирония и на­смешки, часто не по делу. Схватывались они частень­ко по мелочам. "Святой Дух" разгружали, чтобы вы­тащить на сушу. Ламбер все время вмешивался в рас­поряжения капитана.

После обеда царь с Крюйсом сошли на берег, а два соперника заспорили, разгоряченные вином. Выскочив на палубу, схватились за шпаги. Ламбер оказался удачливее, заколол Памбурга.

Запыхавшийся Меншиков отыскал Петра и Голо­вина за сотню саженей от уреза воды и выпалил без ос­тановки:

- Государь, тово, Памбурга закололи. Ламбер его укокошил на шпагах.

Петр, без кафтана, в одной распущенной рубахе, только что кончил тянуть с преображенцами карбас. Выругавшись, он размашисто, чуть не бегом, помчал­ся к "Святому Духу". По дороге мелькал у него перед глазами Питер Памбург, бесшабашный отменный ка­питан. Невольно улыбнулся, вспомнил рассказ Украинцева. Два года назад на рейде Константинополя Памбург, капитан "Крепости", напился вдрызг на бе­регу с приятелями и, вернувшись среди ночи на ко­рабль, приказал стрелять из пушек. Во дворце султа­на поднялся страшный переполох, дошло до того, что многие султанские жены, беременные, без времени младенцев выкинули…

На верхней палубе "Святого Духа", распластав­шись, лежал Памбург. Лекарь разорвал окровавлен­ную рубаху, на обнаженной груди слева чернела не­большая рваная дыра.

- В аккурат, государь, под сердце, - поднимаясь с колен, сказал лекарь.

Петр перекрестился, мрачно взглянул на стоявше­го в стороне мертвенно-бледного, удрученного фран­цуза.

- По делу надо бы покойника за ноги повесить, а тебя за шею. Да Бог простит, иноземцы вы оба. - Царь страшно захрипел от гнева. - Надо же, не в бою с неприятелем, а здесь живота лишиться человеку! На службе оба, поди, государевой, а спесь свою выше дол­га вознесли. Будь моя власть, обоих бы колесовал.

Петр подозвал Крюйса:

- Собирайся с остатними судами, Памбурга, сво­его земляка, в Архангельском схорони. Тебе отправ­ляться время. Вскорости Двина встанет.

По пути на Соловки царь озабоченно задумывался, советовался с Головиным:

- Нужда у нас, Федя, великая в матросах и офи­церах, сам ведаешь. Пошлем Крюйса в Голландию сы­скивать добрых моряков. Отпиши в Москву и Матвее­ву в Гаагу. Пускай за деньгами не стоят. Флот вскоро­сти не токмо в Азове, здесь поднимать надобно. Одних

матросов на первый случай тыщу потребуется. По вес­не пошлем своих русаков на выучку в Голландию.

- В казне, государь, не густо.

- Пошукай, Федя, накинь по гривеннику какие подати…

На исходе лета вековую тишину дремучего Заоне-ясья расколол грохот. Через болота, речки, озера, леса по просеке двигалась армада полков. Волочили на своих плечах пушки, припасы, суда. "Тяжелая рабо­та: невывороченные пни порубленных деревьев посто­янно мешали движению, суда скатывались со своих катков, мосты были жидки и ломались под тяжестью орудий; приходилось все исправлять, за всем следить. Больше других работал Петр, он одушевлял всех сво­им примером; и днем и ночью был он на ногах, не ска­зом, а показом устраняя встречаемые трудности; а в отдых присаживался он к солдатской каше и ел с солдатами из одного котла".

Вязли ноги в раскисшей от дождей почве. Сырость и непогода несли недуги. На двенадцатый день пока­зался первенец, засверкало Онежское озеро, полутора тысячами могильных крестов обвеховалась "осударева дорога"…

На Онежском озере дело пошло веселей, пересели на карбасы, фрегаты, струги. Ладога встретила нелас­ково, начались осенние штормы. Но здесь царя пора­довал Федор Салтыков. Десятки новых, добротных стругов, построенных на Сясьской верфи, вторую не­делю ожидали войска.

Взобравшись на громадный валун, Петр, сняв шляпу, пристально вглядывался в непроницаемую даль. Глухо шумел прибой, штормовой ветер трепал волосы, каскады брызг холодили лицо.

- Бурю переждем, - крикнул он стоявшему вни­зу Головину, - генерально, что Апраксин выдворил Нумерса. К Нотебургу без опаски пойдем. Татищев с Салтыковым молодцы, лодьи изготовили.

Петр уехал вперед, оставив за себя Головина:

- Бери команду на себя, фельдмаршал, дожидайся. погоды. Я поскачу к Нотебургу. Там со дня на день Шереметев должен быть.

Наконец-то засеребрилась долгожданная Нева.

- В устье Невы Ниеншанц, - докладывал Шере­метев, - за ним Финский залив. Нотебург перекрыл путь, у шведов полторы сотни пушек. В Неву на лод­ках не пройдешь.

- А мы перехитрим шведа, - ухмыльнулся царь, - возьмем его в мышеловку. Надобно отсечь Нотебург от моря. Прорубим в лесу просеку, перево­лочем полсотни лодок из Ладоги в Неву. Запрем кре­пость снизу. Пускай ведают, отступать им некуда.

Мушкеты солдаты составили в козлы, снимали амуницию, плевали на ладони. Заиграли полковые трубы, зазвенели топоры, солдатам было не привыкать. Через три дня по широкой просеке перетащили пятьдесят ло­док в Неву, перевезли тысячу преображенцев на пра­вый берег, захватили шведский редут на правом берегу, соорудили батарею. Напротив крепостных бастионов у входа в Неву выросли редуты, за валами разместились артиллеристы, полсотни мортир и пушек.

Осмотрев укрепления, Петр распорядился Шере­метеву:

- Поначалу, Петрович, пошли Шлиппенбаху парламента. Нам пролитие крови ни к чему. Предла­гай сдаться почетно.

Шереметев усмехнулся:

- Знамо, его старшему брату привелось мне ма­лость бока помять. Авось этот будет уступчивей.

Комендант Нотебурга, полковник Густав Шлиппенбах, оказался поначалу несговорчивым. Надеялся на помощь, да и досадно было шведам капитулиро­вать перед русскими. Парламентеру Шереметева ответил двусмысленно:

- Передайте фельдмаршалу Шереметеву, мне на­добно для принятия решения четыре дня. Я должен испросить своего начальника генерала Горна, а он в крепости Нарва.

- Хитрость сия Шлиппенбаха нам понятна - протянуть время, - выслушав ответ коменданта, твердо сказал Петр, - начинай бомбардировку, Бо­рис Петрович.

Загрохотали девяносто орудий и мортир. Все заво­локло дымом. А на восточном берегу завязалась стыч­ка. Генерал Кроншорт послал из Финляндии отряд на помощь осажденным. Два часа бились преображенцы и семеновцы. Сломали, сокрушили шведов, половину перебили, другую взяли в плен. Батареи окутались пороховым дымом, а над крепостью поднялись чер­ные клубы пожарищ. На второй день из крепости вы­шел барабанщик с белым флагом. Огонь на время стих.

Прочитав письмо парламентера, Петр, не скрывая смеха, передал его Шереметеву:

- Почитай, каковы женки шведские хитры. Командантша просит отпустить ее со своими дамами, "дабы могли из крепости выпущены быть ради вели­кого беспокойства от огня и дыму и бедственного со­стояния, в котором они обретаются".

Петр крикнул писаря, начал диктовать:

- Пиши дамам. Бомбардирский капитан Петр Михайлов не отваживается передать их просьбу глав­нокомандующему, "понеже ведает он подлинно, что господин его фельдмаршал тем разлучением с мужья­ми их опечалить не изволит, а если изволят выехать, изволили бы и любезных супружников своих вывести купно с собой".

Когда парламентер отъехал, Шереметев, сомнева­ясь, покачал головой:

- Изучил я хитрости шведские, время крадут.

- Подождем час и продолжим пальбу, ежели не ответят.

Шлиппенбах, как и ожидалось, не внял совету бомбардирского капитана, и целую недели на кре­пость с обеих берегов сыпались ядра, всюду заполыха­ли пожары. На военном совете решили штурмовать крепость. Стали отбирать охотников. Петр назначил штурм на 14 октября, командиром определил подпол­ковника Михаила Голицына, семеновца:

- Ты в атаку ходил и под Азовом, и под Нарвой, не мне тебя поучать. Пойдешь на рассвете, отчаливай на лодках скрытно, сигнал к штурму - троекратный выстрел из мортиры.

Охотники высадились на узкую прибрежную по­лоску и бросились на штурм.

Атакующих встретил залп картечи. Пали первые убитые, раненые. Вторая волна семеновцев бросилась к пролому. Оттуда опять изрыгнулась свинцовая смерть. Шведы на этот раз бились насмерть. Со стен поливали кипятком, горячей смолой, кидали голо­вешки. На беду, штурмовые лестницы оказались ко­роткими. Петру все видно было как на ладони. Семе-новцы явно замешкались, что-то не ладилось. Десять часов с начала атаки, а в крепость еще не проникли. Кое-где солдаты попятились к лодкам.

Голицын матерно ругался, сам подбежал к берегу, сталкивал лодки в воду:

- Не хрена вам задницу шведу показывать!

Петру картина боя до боли напоминала первый штурм Азова. Он уже послал ординарца дать отбой атаки.

- Рановато, - пробурчал Головин, - Голицыну помочь надобно.

Меншиков не выдержал. Он уже успел отобрать отряд охотников.

- Мин херц, дозволь. Сколь можно позорно отхо­дить нынче, подмога нужна свежая, преображенцы рвутся, засиделись…

Мрачный Петр, не оборачиваясь, махнул рукой.

- Добро.

Меншиков и Голицын с обнаженными шпагами первыми ринулись в атаку и переломили ход штурма.

Лучи заходящего солнца высветили белое полот­нище на крепостных стенах. Шведы сникли и капиту­лировали.

Радость победы захлестнула царя, сделала мило­сердным. Оставшихся шведов - восемьдесят человек под ружьем и сто пятьдесят раненых - отпустили на лодках вниз по Неве.

- Пущай плывут, токмо обуза нам, их ни кор­мить нечем, ни сторожить некому.

От шведов достались сто сорок пушек, десять ты­сяч ядер. Как всегда, штурмующие войска потеряли больше, чем шведы в два раза. Под стенами крепости полегло пятьсот шестьдесят офицеров и солдат. Как ни горьки утраты, но явный успех подбодрил царя. Разогнал сумрак прежних неудач.