Война закончилась поражением ломбардцев, но Пизакане не вернулся в Неаполь, а поспешил в Рим – защищать республику. Кадровый военный с немалым боевым опытом, отважный, порой до безрассудства, и в то же время осмотрительный в своих планах и решениях, Пизакане в глазах Мадзини был олицетворением истинного военачальника. Несмотря на большую, в тринадцать лет, разницу в возрасте, они вскоре стали друзьями. По представлению Мадзини правительство произвело тридцатилетнего Пизакане в бригадные генералы и назначило его главой военного совета республики.
Войдя в кабинет Мадзини, маленький, узкий, с огромной во всю стену картой Рима и его окрестностей, Пизакане отдал честь и доложил: "Прибыл по вашему приказанию". Мадзини в ответ ласково улыбнулся своему любимцу. Он усадил Пизакане за письменный стол, сам сел напротив и сказал без всяких предисловий:
– Дорогой Пизакане, по-моему, неразумно и дальше держать Гарибальди в Ананьи. Его легион нужен здесь, в Риме.
Мадзини не сомневался, Пизакане с ним согласится. Ведь оба они, Гарибальди и Пизакане, бок о бок сражались в Ломбардии против австрийцев. Но Пизакане решительно этому воспротивился, чем весьма озадачил Мадзини.
– Никто не спорит, Гарибальди – талантливый полководец. И его легион – реальная сила. – Пизакане выдержал паузу и продолжал: – Но это легион партизан, а не солдат. Тревожить врага, наносить внезапные удары легионеры еще могут, а вот держать правильную оборону неспособны. И вообще, они не признают ни дисциплины, ни уставов.
– Со временем научатся, – возразил Мадзини.
– Вероятно. Однако их пример с самого начала был бы губительным для остальных. Одно гнилое яблоко может быстро испортить все здоровые, – ответил Пизакане.
После долгих раздумий Мадзини уступил. Сравнивать легион Гарибальди с гнилым яблоком, право же, несправедливо! Тут Пизакане в запальчивости хватил через край. И все-таки в регулярную армию гарибальдийцев включать, пожалуй, рано. Останутся пока партизанским отрядом, а там видно будет. Тем более что и член военного совета Пьетро Розелли тоже против. А военный совет склонен назначить главнокомандующим именно Розелли. Боевой опыт у Розелли, правда, невелик, зато он истинный патриот, а главное, коренной римлянин. Так что симпатии горожан на его стороне. Да и человек он выдержанный, осмотрительный, а Гарибальди, как это ни печально, способен на самые опрометчивые поступки.
Мадзини не учел одного: Розелли был бездарным полководцем. В прошлом офицер-штабист, он все бои сначала разыгрывал на макете, и потом, на поле сражения, даже если обстановка внезапно менялась, упорно не желал отступать от заранее намеченного плана. Стоило врагу повести бой не по правилам классического военного искусства, как это сразу ставило Розелли в тупик.
Увы, еще не раз и не два пришлось Гарибальди испытать на себе эту неприязнь кадровых офицеров к нему, командиру-самоучке, который воюет не по уставу, а по наитию и сметке. Извечная неприязнь дипломированной серости к природному таланту!
Эти полководцы макетов и карт не могли простить Гарибальди его непонятных побед, его, по их убеждению, незаслуженной славы. Пока же они уговорили Мадзини повременить и держать легион Гарибальди в резерве.
Ошибка, едва не ставшая для Римской республики роковой!
Австро-Венгрия и Неаполитанское королевство уже собирались двинуть на Рим свои армии, когда произошло событие, резко изменившее всю обстановку.
Король Карл Альберт расторг заключенное ранее мирное соглашение и вновь начал с Австро-Венгрией войну. Его не на шутку встревожили народные восстания в Тоскане, Венеции и Папской области. Ветер революции – буйный ветер. Он уже смёл великого герцога во Флоренции, папу Пия IX – в Риме, беда, если он долетит до Пьемонта. В столице королевства, Турине, и без того неспокойно, мадзинисты подстрекают горожан к бунту, в своих мерзких прокламациях называют его, Карла Альберта, предателем итальянского дела. Остается одно – рискнуть, опередить мадзинистов и самому выступить против австрийцев. Тогда он в глазах всех итальянцев снова предстанет патриотом.
На военном совете генералы доложили, что армия реорганизована и стала много сильнее. И Карл Альберт решился – 20 марта 1849 года он вместе с армией переправился через пограничную реку Тичино и вступил в Ломбардию.
Едва в Риме узнали о решении Карла Альберта объявить Австро-Венгрии войну, собралась Национальная Ассамблея. Первым на трибуну поднялся Джузеппе Мадзини. Бледный, осунувшийся, он стоял на возвышении, и его громкий, взволнованный голос гулким эхом отдавался под сводами дворца делла Канчеллерия.
– Рим должен прийти на помощь Пьемонту и как можно скорее, – убеждал он депутатов Ассамблеи. – Исключительные условия требуют исключительной энергии.
И тут со скамьи в левом ряду поднялся депутат Чернуски, прибывший из захваченной австрийцами Ломбардии.
– Вы что же, хотите помочь королю, который уже дважды нас предал?! – воскликнул он, обращаясь к Мадзини.
– Поймите, мы поможем не королю, а народу Пьемонта, – ответил Мадзини. – Сейчас у нас один враг – Австро-Венгрия, и мы должны победить или погибнуть вместе.
Ассамблея единодушно решила – набрать добровольцев и послать в поддержку Карлу Альберту семитысячную армию.
Карл Альберт вовсе не собирался прибегать к помощи восставшего Рима, где теперь правили республиканцы и мадзинисты.
Он сам сумеет наконец одержать полную победу.
Истинную цену своим генералам Карл Альберт все же теперь знал. Поэтому на этот раз он назначил командующим войсками иностранца, поляка Кржановского. Не помог и Кржановский. В решающем сражении при Новаре он погубил цвет королевских берсальеров, егерей и гренадеров, а битву проиграл.
Произошло это 23 марта 1849 года, всего через три дня после начала военных действий. Римской армии, так и не успевшей принять участия в войне, пришлось вернуться назад.
От современников Карл Альберт получил за беспрестанные колебания прозвище "Король сомнений". Он был никудышным полководцем, но трусом его назвать нельзя. Когда его разгромленная армия отступала к Новаре, он покинул боевые позиции одним из последних. Мимо него проносили тяжело раненных, легко раненные сами тащились по дороге, уцелевшие солдаты, побросав оружие, понурые, безучастные ко всему, брели по обочине.
– Все потеряно, даже честь, – сказал король своему адъютанту генералу Ламарморе, – остается одно – просить перемирия.
Австрийцы потребовали восемьдесят миллионов контрибуции, право держать гарнизоны в главных городах Пьемонта. На такое унижение Карл Альберт не пошел – предпочел отречься от престола. Королем стал его старший сын Виктор Эммануил II. Он и подписал перемирие, отправившись в местечко Виньяле на поклон к фельдмаршалу Радецкому. Что и говорить, не самое блистательное начало царствования!
О военной катастрофе при Новаре в Риме стало известно шесть дней спустя. Теперь Римской республике предстояло бороться сразу с двумя грозными врагами – Австро-Венгрией и Неаполитанским королевством. Времени на споры и дискуссии больше не оставалось. Настал момент действовать твердо и мудро.
Поздним вечером 29 марта 1849 года после пятичасового тайного заседания Ассамблея постановила:
"Создать триумвират и предоставить ему неограниченные полномочия для ведения войны за независимость и спасение республики!"
Членами триумвирата были избраны Карло Армеллини, Аурелио Саффи и Джузеппе Мадзини. Но подлинным главой триумвирата, а значит, и всей Римской республики стал Джузеппе Мадзини.
Первым его побуждением было вызвать в Рим Гарибальди. И снова члены совета обороны, Пизакане и Розелли, сумели отговорить Мадзини. Пусть легион еще немного побудет в Ананьи, пока окончательно не определится его место в армии республики.
Тем временем Гарибальди, устав от бесконечного ожидания, негодовал и терялся в догадках. Им, что же, полторы тысячи добровольцев (вдвое вырос его легион!) не нужны?! Может, у них солдат пруд пруди?! Так ведь все наоборот – каждый на счету.
Подавив обиду, написал Мадзини письмо. Никогда раньше он не хвастал своими военными заслугами. А тут перечислил все победы, что одержал в Южной Америке и Ломбардии. Закончил же словами: "Помните, дорогой Мадзини, что в Ананьи сидит в ожидании друг, верный нашему общему идеалу и делу".
И подписался: "Бывший генерал республики Риу Гранди Джузеппе Гарибальди".
Римская республика со дня на день ждала нападения австрийцев, а удар, неожиданный и подлый, нанесла Франция.
В начале апреля начальник гарнизона города Чивитавеккья прислал в Рим к Мадзини гонца с секретным донесением:
"По сведениям итальянских патриотов во Франции, там готовится военная экспедиция против Римской республики".
Для Мадзини эта весть была как гром с ясного неба. Конечно, он знал, у Луи Наполеона свои виды на Рим. Он властолюбец, человек циничный, бесчестный, и мечта его жизни – свалить Французскую республику и стать императором. Таким же всемогущим и обожаемым народом, как его дядя, великий Наполеон Бонапарт. Но природа на племянника поскупилась: не дала ни мудрости, ни дальновидности. Лишь коварством и хитростью не обделила. Вот он и плетет интриги против республики. Прежде всего ему надо победить на выборах. Походом на Рим он надеется укрепить популярность среди католиков, возмущенных изгнанием папы. Да, но разве Франция торжественно не обещала уважать независимость народов? Если Луи Наполеон все-таки попытается обещание нарушить, народ и парламент этого не допустят. Никогда!
Увы, Мадзини нередко принимал несбыточные надежды за реальность и потому не поверил очевидным фактам.
А факты говорили сами за себя.