ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Невского изнуряла в Орде не только чёрная ханская неволя, не только то, что он был оторван от всего родного, русского, но ещё и неизбежные татарские гости. Душу выматывали, а не только одни подарки все эти батыри и вельможи.
А прогнать их было никак нельзя: тот - "князь правой руки", тот "князь левой руки", третий же - царевич, а четвёртый - "дышит в самое ухо повелителя".
И приходилось, ради блага и пользы своего народа, не только принимать незваных, но и подчас самому зазывать на угощение, одаривать и терпеть их гнусные беседы.
Как изнуряли они князя!
Вот хан Чухурху, лютый и явный враг русских, только что советовавший Берке предать Невского самой ужасной казни, тут, сидя на коврах в шатре Александра, целует его в плечо и, якобы сочувствуя, говорит:
- Ай, ай, князь! Когда я услыхал, сердце и печень мои стеснились: Берке хочет приказать тебе умереть, не показав крови!
Это означало, что Александра задушат тетивою лука.
Приходит другой гость - князь Егу. Вот он жрёт жирный плов, захватывая его двумя китайскими костяными палочками, пьёт кумыс, рыгает и говорит Александру:
- Всё хорошо, Искандер, всё хорошо: ты вынес душу свою из бездны гибели на берег спасения! Хан простил тебя - ты будешь в ряду царевичей посажен!
Но через день-другой снова является тот же самый Егу и с таинственностью, с оглядкой шепчет Александру:
- Ой, князь Искандер, совсем худо! - и закрывает глаза и долго молчит - нарочно, чтобы помучить Александра. - Совсем худо: над всеми над нами взял верх этот злой рыцарь Урдюй Пэта. Он вложил в уши хана совет погубить тебя навеки. Берке решил не убивать тебя, но тебя ослепят, и ты будешь до конца дней твоих молоть ханским жёнам ячмень на ручных жерновах и носить волосяную верёвку на шее.
Волосяная верёвка означала рабство.
Невский знал от вельмож, задаренных им, что рыцарь-предатель Джон Урдюй Пэта и впрямь добивался для него той лютой и позорной казни, о которой говорил Егу. Временами, когда Александр оставался с глазу на глаз со своим верным Настасьиным, из груди его исторгался глухой вопль гнева и душевной муки:
- Полгода… полгода истязают, проклятые! Доколе смогу терпеть? А тут ещё хозяина радушного из себя творить перед ними… Кумысничать с ними, под своим кровом принимать… О-о! Люто мне, Григорий!
Настасьин утешал князя. А у самого слёзы скорби и гнева кипели.
- Перетерпеть, государь! Что ж больше делать остаётся! Сам ты учил меня: за отечество всё перетерпеть!
- Знаю, Настасьин, знаю! - отвечал ему Александр. - Да хотя бы не видеть у себя под кровом эти дьявольские образины!
- Нет, государь, - возразил ему Григорий Настасьин, - и здесь я супротив тебя буду слово молвить. Уж лучше к нам сюда зазывай их: здесь хоть не подсыплют яду в пищу. А там, у них, что захотят, то и сотворят.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Следуя доброму совету Настасьина, Александр Невский привык в своём ордынском томлении совершать перед сном непременную прогулку верхом.
Вот и сейчас он стоял перед серебряным полированным зеркалом, которое висело на одной из решетин кибитки, и поправлял на себе невысокую княжескую шапку - с бобровой опушкой и плоским верхом из котика.
Вот уж он натянул на свои богатырские руки ездовые длинные кожаные перчатки с раструбами. Теперь только сесть на коня…
В это время в шатёр князя вошёл Григорий Настасьин.
- Государь, - обратился он к Невскому, - там опять заявились к тебе бояре татарские. Двое. Ждут.
Александр нахмурился:
- А, пёс бы их ел! Покоя от них нету. Вот уже и на ночь глядя приходить стали!… Ладно, скажи: пускай войдут.
- А мне, Александр Ярославич, остаться с тобой или как? - спросил Настасьин.
- Тебе? Нет, зачем же! - отвечал Невский. - Ступай в шатёр свой отдохни. Ведь ныне я этих гостей потчевать не стану: стало быть, не опасно. Стража рядом… Пойди отдохни, Гриша.
И Настасьин ушёл.
…В шатёр князя вступили двое. При слабом свете свечей Невский не сразу мог рассмотреть, кто из татарских вельмож стоит перед ним.
Один из них был исполинского роста. Входя в шатёр, он принуждён был чуть не вдвое согнуться. Да и могуч был - плечи как брёвна.
Другой - худенький, маленький. Оба - в татарской одежде знатных: в шёлковых стёганых халатах, в расшитых яркими цветами шапках-малахаях.
Невский, по обычаю гостеприимства, приветствовал их и пригласил было садиться на подушки, разложенные по ковру. Заговорил он с ними по-татарски, уверенный, что перед ним татары, и назвал их князьями.
И вдруг Александр признал в этих татарских вельможах тех двоих людей, которые всегда были в его глазах не людьми, а самыми гнусными, ядовитыми гадами, от которых так и смердило изменой: оба они были рыцарями, изменившими своему народу. Великан был сам Джон Урдюй Пэта, а спутник его - тоже рыцарь ордена Тамплиеров, только немец, - Альфред фон Штумпенгаузен. Оба они за деньги продались татарам и по существу были татарскими шпионами.
Невский поднял перед ними правую руку, запрещая им садиться.
- О, нет, нет, нет! - грозным и презрительным голосом проговорил он. - Я обознался. Для псов у меня трапезы нет! А вон там, возле поварни, корыто стоит - если голодны, прошу вас туда пожаловать…
- Князь! - надменно воскликнул Пэта. - Ты раскаешься: в моём лице ты оскорбляешь советника ханского и вельможу!
- Ряженых я не звал: ныне не масленая неделя! - ответил, уже с трудом сдерживаясь, Александр. - Ну? Вон отсюда!
Штумпенгаузен мигом выбежал из шатра. Но рыжий гигант остался на месте.
- Меня не испугаешь, князь, - сказал он. - Я - Пэта! Не кичись: здесь ты раб! Я же свободен. Захочу - и Берке прикажет завтра же удавить тебя тетивою!… Дай пройти! - И Джон Урдюй кулаком толкнул Невского в плечо.
На миг словно кровавое полымя закрыло свет перед глазами Александра.
- Собака татарская! - во весь голос выкрикнул он, уже не помня себя от гнева.
И рукой в кожаной перчатке - кулаком, от одного удара которого дикий степной конь падал наземь, Александр Ярославич ударил Пэту по голове.
Рыцарь был убит наповал…
- Ну вот, - тяжело дыша, проговорил Невский, - и без тетивы обошлось…
Кровь стучала в висках, его пошатывало. Он вышел из шатра. Вороной конь рвал копытами землю… Александр вскочил в седло и принял из рук воина повод.
- В шатёр мой не допускать никого! А я скоро буду, - отдал он приказание шатёрной страже и поскакал.
Со свойственной ему быстротой соображения, Александр, уверенный, что рыцарь Пэта убит им насмерть, понял, что надлежит ему сделать сейчас. Надо опередить Альфреда Штумпенгаузена и первым сообщить начальнику ханской стражи о том, что произошло. Тогда, согласно законам самой Орды, Александру не грозило почти ничего. Князь, платящий дань, был в своём становище как бы на куске своей собственной земли. Он мог, не спрашивая соизволения хана, творить суд и расправу над своими подданными, которые прибыли вместе с ним в Орду. Он мог принять или не принять любого из татарских вельмож, если только они не от самого хана были посланы. И если, наконец, в случае кровавого столкновения князь-данник мог доказать, что убитый им татарин вторгся к нему сам и оскорбил его, то, по закону Орды, чужеземный князь не подлежит за это взысканию.
Вот почему Невский и мчался к татарскому стану, не щадя своего вороного коня.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Александр принуждён был вернуться, не застав бакаула - главного начальника ордынской стражи. В татарском стойбище было что-то тревожно усилены караулы, несколько раз князя останавливали и не хотели пропускать дальше, к ставке Берке. Впрочем, для Орды с наступлением ночи такое состояние тревоги было делом обычным: Берке постоянно опасался покушений на свою жизнь и часто проверял бдительность охраны. И в эту ночь главный начальник стражи всего стойбища был вызван в ставку Берке. А туда пробраться ночью нечего было и думать. Ещё при Чингисхане установился закон, что если ночью неподалёку от ставки хана будет задержан человек без пропуска и не вызванный к хану, то надлежало, даже не спрашивая, кто он и зачем, "рубить ему плечо", хотя бы это был один из царевичей.
Александру не оставалось ничего больше, как вернуться и подождать до рассвета.
Когда Александр вступил в шатёр свой, он оцепенел от ужаса: труп рыцаря Пэты исчез!
Да ведь не мог же рыцарь ожить! А если бы даже и произошло такое немыслимое, то не мог же он выползти из шатра князя незамеченным…
Александр позвал стражу; вошли два воина и с ними - шатёрничий.
- Кто без меня входил в мой шатёр? - грозно спросил их Александр.
И боярин, ведавший княжескими шатрами, и оба воина сперва стали клясться, что никто не входил. Вдруг один вспомнил, что лекарь княжий Григорий был впущен ими:
- Да ведь он, княже, всегда к тебе за всяко просто входил, ну мы и ничего… Думали: не про него шла речь…
Александр Ярославич уже и не слушал их больше. Ужас и скорбь обуяли его. Всё, всё стало ясно ему!
- Гринька, безумец ты мой, что ты наделал? - вырвался у него скорбный вопль, и Александр Ярославич закрыл ладонями лицо.