- Батюшка, - растерянно пробормотал Сидор, - да что же это?
- А то, - сказал Брыков, - что брат помер и я теперь над тобой барин, а потому, если не хочешь на съезжую, то не шуми!
- Да как же волочить-то все? Ведь по суду!
- Я тебе покажу суд! Собака!
Старик всплеснул руками и залился беспомощными слезами, а тем временем Федька, Еремей и мужик тащили мебель, обдирали ковры и все валили на воз.
Брыков ходил по разоренным комнатам с квартальным и говорил ему:
- Ты опись-то давай! Я тебе все сам скажу, да не мешкай!
- Я, ваше благородие, мигом, - подобострастно сказал квартальный.
- Что же это? Разбой! Как есть разбой! - твердил, всхлипывая, старик Сидор и беспомощно разводил руками.
Еще два раза приезжал пустой воз во двор и уезжал полный доверху. Уже темнело, когда Дмитрий Брыков снова сказал старому Сидору:
- Завтра приди ко мне, я тебя на усадьбу пошлю. Барина хоронить будут, а там вернешься и мне отчет дашь! А вы, - обратился он к остальным слугам покойного брата, - все завтра ко мне! Соберите пожитки и без проволочки, чтобы все были налицо!..
Он уехал. Тихие сумерки наполнили воздух, и опустевшие, ободранные комнаты приняли мрачный вид. Слуги покойного Брыкова, угрюмые и унылые, собрались в кухне и говорили вполголоса, в то время как Сидор с тупым видом сидел на табурете и только тяжко вздыхал.
- С чего помер-то? - спросил конюх Антон.
- Говорят, горячка, - сказал Павел и махнул рукой. - Да не все ли равно? Нет нашего барина!
- Теперь беда!.. - сказал Степан. - К этому живодеру в лапы? Смерть!
- Чтобы я к нему? - воскликнул Павел. - Сбегу! Вот-те Христос, сбегу! Федька говорил: вчера его так-то драли! Да он заморит!
- Истинно!
Сидор вдруг встрепенулся и глухо произнес:
- Чтобы я, старый дядька покойника, да пошел служить к этому слетку? Да ни в жизнь! Уеду завтра, поклонюсь праху барина-упокойника, и только меня и видели. Умер, сердешный! Собирался жениться и поженился на сырой земле! Барин ты мой милый! - И старик, упав головою на стол, залился горючими слезами верного слуги по своему господину.
VI
СПАСЕННЫЙ ОТ СМЕРТИ
Немало девиц завидовали Маше Федуловой, когда услышали, что она засватана Семеном Павловичем Брыковым, а сама Маша и верила, и не верила своему необыкновенному счастью. И правда, Семен Брыков всем взял. Высокого роста, широкий в плечах, с круглым, открытым лицом, на котором ласково светились большие серые глаза, он являл собою тип русского красавца. Веселою нрава, с нежной, отзывчивой душой, он одним появлением оживлял общество и заставлял сильнее биться девичьи сердца. И при этом - богач! Если прибавить, что он посватался к Маше с ее согласия, что они искренне любили друг друга, то понятно будет безмерное счастье Маши.
В один ясный весенний вечер она сидела раз со своим женихом в маленьком садике. Оба молчали от переполнявшего их счастья. Синее небо уже темнело, над горизонтом поднималась красная как кровь луна, аромат распускавшейся сирени наполнял воздух, и вдруг, в этот торжественный миг, запел соловей. Маша не выдержала и в слезах приникла к груди жениха. Он обнял ее и тревожно наклонился к ее лицу.
- Что с тобою? О чем ты?
- Я … я так счастлива! - прошептала она и, отодвинувшись от него, задумчиво сказала: - Я сейчас испугалась за свое счастье. Оно слишком велико. Сеня, милый мой, я боюсь несчастья!
Брыков попробовал засмеяться, пошутить, но злое предчувствие сжало и его сердце.
- Слушай же, Маша, - сказал он ей торопливо и торжественно, - я завтра же поеду к себе в Брыково, приведу все дела в порядок, вернусь через три дня, и мы с тобой сейчас же поженимся! Хочешь?
- Милый мой! - смогла только прошептать девушка от избытка счастья.
- А тогда нам уже никто помехой не станет. Выйду в отставку и переедем к себе!
Семен Павлович обнял невесту и стал ласкать ее русую головку, а соловей заливался в кустах, сирень благоухала и поднявшийся месяц обливал все вокруг серебристым, ровным светом.
"Вот счастье, - думал Брыков, тихо возвращаясь к себе домой. - Вот счастье!" - думал он всю дорогу до своего подмосковного имения и, радостный, принялся устраивать в нем свое гнездо.
Староста Никита, старый дворецкий Влас, узнав, что их барин женится, радостно поздравили его и, не мешкая, исполняли его желания; пожилые дворовые ласково улыбались, говоря между собой про новую барыню, а молодые парни да девки вздыхали и за околицей жарче целовали друг друга.
Семен Павлович велел сделать необходимые поправки в доме, указал, как убрать комнаты, когда он пришлет из Москвы нужную мебель, определил дворовым, кому что делать, и к вечеру собирался уезжать, как вдруг внезапно захворал.
Все удивились его болезни. Был он здоров и весел, пообедал как обычно, а затем пошел в кабинет отдохнуть и велел Еремею принести кваса. В доме все стихло, а спустя час старый Влас услышал стоны в кабинете, вбежал туда, а барин на полу, на ковре, лежит, кричит, корчится и лицо все посинело даже.
- Барин, голубчик, что приключилось? - бросился к нему Влас.
- Отрава! Лекаря! - среди стонов услышал он.
Влас в испуге отбежал к дверям, стал звать слуг, а затем торопливо распоряжаться:
- За лекарем, за знахаркой! Кладите барина на постель! Зовите Лукерьюшку!
Слуги поспешно исполняли приказания Власа, а барин продолжал стонать и корчиться.
В это время в комнату вбежала Лукерья, мельничиха, слывшая за знахарку и служившая повитухой. Она взглянула на барина, всплеснула руками и воскликнула: "Отравлен барин-то! Ахти, беда какая!" - но потом, оправившись, быстро принялась за дело: тотчас потребовала кипятка да молока и стала делать на животе припарки и отпаивать Брыкова молоком.
Тем временем Влас совещался со старостой.
- Упаси Господи, помрет, - говорил он, - экая беда! И откуда отраве взяться? Все так-то его любят.
- Беда! - соглашался староста.
- Теперь беспременно надо в город к ихнему брату, Дмитрию Власьевичу, посылать. Все же свой человек!
- Беспременно! - согласился староста. В результате Еремея послали в Москву.
- Скачи сломя голову, - наставлял его Влас, - сначала к Митрию Власьевичу, а потом к его невесте! Знаешь ее-то?
- А как же! - ответил Еремей. - Чай, при барине состою все время.
- Так скачи!
Еремей поскакал в твердой уверенности, что барин умрет через какие-нибудь полчаса. Ему уже виделась воля, он представлял себя бойко торгующим купцом и радостно смеялся, загоняя лошадь.
Но Лукерья знала свое дело, сильная натура Семена Павловича выдержала, и к утру после мучительных болей он заснул сравнительно спокойно.
На другой день он подозвал к себе Власа и тихо спросил его:
- Кто мог сделать такое?
- Повели казнить, батюшка, в ум не возьму! - воскликнул Влас, упав на колена. - Все людишки верные, все тебя любят. Кому за этакое взяться!
- Верно, посуда нечистая или недосмотрел, - сказал Брыков и отпустил Власа.
Он и сам не допускал мысли о преднамеренном покушении. Кому он сделал зло? Он перебирал в уме всех своих дворовых людей и не находил ни одного, кому он сделал бы худо.
Два дня пролежал он в постели и наконец поднялся. Страданья отразились на нем, и первое время на него нельзя было без страха взглянуть - так он изменился. Его лицо потемнело и осунулось, глаза ввалились, подбородок оброс короткими, частыми волосами.
- Заложить коней, - приказал он, едва поднявшись с постели.
- Батюшка, барин! - завопил Влас. - Да куда же ты такой поедешь? Краше в гроб кладут!
- Не могу ждать! Сегодня же еду, - сказал снова Брыков. - Вышли подставу и давай лошадей!
Влас не смел ослушаться, и спустя пять часов Семен Павлович мчался на лихой тройке в Москву.
Увидеть ее, Машу, скорее! Он чувствовал себя так, словно воскрес из мертвых. Вот оно, Машино предчувствие. Простой случай - и он чуть не умер, один, без друзей, вдали от нее. А она ждала бы, ждала!..
При этих мыслях он гнал кучера:
- Скорей, Аким! Гони! Не жалей лошадей!
Аким свистел, гикал, махал кнутом, и тройка мчалась так, словно везла императорского фельдъегеря.
Семен Павлович едва дождался, пока сменили подставу, и помчался снова. Его сердце замирало и билось, по мере того как он приближался к Москве. Был уже вечер. Замелькали огоньки убогих домиков на окраинах. Экипаж запрыгал и застучал, попадая кое-где на каменную мостовую.
Наконец Аким осадил лошадей перед домиком, снимаемым Брыковым. Семен Павлович торопливо соскочил на землю и, подбежав к крылечку, стал стучать.
Безмолвие дома поразило его.
"Неужто все пьяны?" - с досадой подумал он, оглядывая пустой двор.
- Чтой-то, барин, - сказал Аким, вводя во двор тройку, - будто все вымерли!
- Не пойму! Сидор такой исправный, и вдруг… В это время за дверями раздался голос Сидора:
- Кто там! Что надобно!
- Я! - нетерпеливо отозвался Брыков. - Или не узнаешь?
- Кто? Что? - растерянно забормотал голос, и дверь отворилась. Старик Сидор приподнял фонарь, взглянул на Семена Павловича и закричал не своим голосом: - Барин! Милостивец! Ты жив! Павлушка! Степка! Антон!
Из комнат выскочили слуги и с криком радости стали целовать руки барина.
- Да что это вы? - спросил Семен Павлович.
- Как же! Мы думали, что ты, батюшка, помер.
- Чуть не помер! Ну, давай, старик, умыться, а ты, Степан, изготовь что-либо! Голоден я!
- Батюшка! - плача воскликнул Сидор. - Да у нас ведь нет ничего!