XV
Звонили ко всенощной… Мартовский воздух смяк. Днем сильно таяло. Солнце повертывало на лето. Путь лежал Палтусову со Знаменки Кремлем. Он извозчика не взял, пошел пешком.
Миновал он ворота с прорезными бойницами проездной башни Кутафьи, белеющей, точно шатер без крыши. Зажигалась яркая ночь. Вокруг полного месяца, не поднявшегося еще кверху, от утреннего тумана шла круглая пелена, открывающая посредине овал - посинее, безоблачный, глубокий. И одна только звезда внизу и сбоку от месяца ярко мерцала. Других звезд еще не было заметно.
Палтусов остановился у перил моста через Александровский сад и засмотрелся на него. Это позволило ему уйти от тревог сегодняшнего дня. Внизу темнели голые аллеи сада, мигали фонари. Сбоку на горе уходил в небо бельведер Румянцевского музея с его стройными павильонами, точно повисший в воздухе над обрывом. Чуть слышно доносилась езда по оголяющейся мостовой…
Палтусов пошел дальше, мостом и Троицкими воротами поднялся в Кремль. Слева сухо и однообразно желтел корпус арсенала, справа выдвигался ряд косо поставленных пушек, а внизу пирамиды ядер. Гул соборных колоколов разливался тонкою заунывною струей. Ему захотелось туда, за решетку, откуда золоченые главы всплывали в матовом сиянии луны. Он скорыми шагами перешел поперек площади, повернул вправо и взял в узкий коридорчик, откуда входят в Успенский собор.
Темные расписанные столбы собора, полусвет, лики иконостаса, ладан и тихое мелькание молящегося народа навели на Палтусова род дремы… Он сначала совсем забыл про себя. Ему нужно было за чем-нибудь следить глазами, что-нибудь слушать… В собор не попадал он много лет, даже и не помнит, когда это было. Теперь его занимала служба, как ребенка. Идет архиерей в длинной ризе, ее поддерживает сзади иподьякон, впереди дьякон со свечой. Архиерей кадит перед образами… Такого облаченья и всего этого шествия Палтусов не видал еще никогда… Он глядел ему вслед. Служба перешла на средину собора. Долго он не мог слушать ее. Кровь прилила к голове, сделалось душно, напала тревожность, столбы и иконостас точно давили его.
Он вышел на воздух. И разом все вернулось к нему… Он вор!.. Хотел разжиться на чужие деньги. Мог сегодня, - когда брат Нетовой явился к нему, - прямо сказать: "Я вложил в такое-то дело сто тысяч… Вот кем представлены залоги… Вот документ, обеспечивающий эту сделку… нате". И как ни жаден этот идиот, он все-таки пошел бы на соглашение. А не пошел бы?.. Пускай начинал бы процесс, даже уголовное дело. Так нет! Захотелось вынырнуть с чужим капиталом!
Машинально двигался Палтусов к Ивану Великому, поднялся кверху, на площадку, где ход в церковь… Там только он очнулся.
Гадость сделана. Леденщиков не даст ему передышки, если б и рассказать ему все начистоту, покаяться… Будет дело. Оно уж и теперь началось… Умышленное присвоение чужой собственности уже совершено, в глазах настоящих, честных людей он уже погиб…
Вспомнил он своего недавнего "принципала" - Калакуцкого. Череп с чернеющей ранкой представился ему… И курносое лицо околоточного… Вот застрелился же! От уголовного суда сам ушел. А не Бог знает какой великой души был человек…
Зазвонили. Палтусов поднял голову и поглядел вверх, на колокольню. Чего же стоит забраться вон туда, откуда идет звон. Дверь теперь отперта… Звонарь не доглядит. Дать ему рубль. А потом легонько подойти к перилам. Один скачок… и кончено!.. В Лондоне бросаются же каждый год с колонн на Трафальгар-сквере, и с колокольни св. Павла целыми дюжинами бросаются…
Он зажмурил глаза и открыл их через несколько секунд. Внизу плиты уже обнажились от снега, кое-где просохли и светились. Его схватило за сердце. Но он не успел испугаться. Новое чувство уже залегло ему на душу…
"Вор! - думал он и начал чуть заметно улыбаться. - Пускай! Смерть от своей руки еще не ушла. Лучше пистолет, чем такой прыжок с колокольни. Сделать это приличней и скромней".
Он начал спускаться по ступенькам. Ему стало вдруг легко. Ни к кому он больше не кинется, никаких депеш и писем не желает писать в Петербург; поедет теперь домой, заляжет спать, хорошенько выспится и будет поджидать. Все пойдет своим чередом… Не завтра, так послезавтра явится и следователь. Не поедет он и на похороны Нетовой. Не напишет и Пирожкову. Успеет… Никогда не рано отправиться на тот свет из этой Москвы!..
Благовест продолжается. Выйдя за решетку, Палтусов провалился в рыхлом снеге. Это его рассмешило.
XVI
Пирожков не хотел верить слуху, что Палтусов "арестован". Ему кто-то сказал это накануне вечером. Он вскочил с постели в девятом часу, торопливо оделся и поехал к приятелю. Мальчика, отворившего ему дверь, он ни о чем не расспрашивал. Тот принял его со словами:
- Пожалуйте-с, барин у себя.
Квартирка смотрела так же чисто и нарядно, как и в тот раз, когда он заехал к Палтусову попросить за мадам Гужо. Ничто не говорило про беду.
- Дома! - вслух выговорил Иван Алексеевич в передней.
Значит - вздор, вранье, никакого ареста не было. Палтусова он нашел на кушетке.
- Что с вами, нездоровится? - спросил его Пирожков и сильно потряс ему руку.
Лицо Палтусова показалось ему и желтым, и осунувшимся.
- Да вот с приезда не могу поправиться, - откликнулся Палтусов и встал с кушетки.
На нем был халат, чего Пирожков никогда не видал.
- Вы в Петербурге заболели?
- Да, чуть не воспаление в печени схватил.
В глазах приятеля Палтусов прочел причину его прихода.
- Иван Алексеевич, - начал он простым, задушевным тоном, - вам, наверно, сказали уже, что меня схватили?
- Действительно.
- Этого еще нет; но может быть сейчас. Я не знаю. Пока я дал подписку.
Он на одну секунду опустил голову и добавил с тихой усмешкой:
- Попаду в кутузку - это верно.
- Но за что же? - искренней нотой крикнул Иван Алексеевич.
- За что? за растрату чужого имущества…
Пирожков ничего не сказал на это, а только усмехнулся отрицательно.
- Право! - подтвердил Палтусов и опять сел на кушетку, подложив под себя ноги.
- Да объясните!
- Дело самое простое… Получил доверенность на распоряжение капиталом.
- Большим?
- В несколько сот тысяч.
- И что же?
- Распорядился по своему усмотрению… на это имел право… Доверительница умерла в мое отсутствие… Наследник пристал к горлу - давай ему все деньги… А у меня их нет.
- Как же нет? - изумленно переспросил Пирожков.
- Так, в наличности нет…
- Но вы можете доказать.
- Вот что, дорогой Иван Алексеевич, - начал горячее Палтусов и подался вперед корпусом, - взбесился я на этих купчишек, вот на умытых-то, что в баре лезут, по-английски говорят! Если б вы видели гнусную, облизанную физиономию братца моей доверительницы, когда он явился ко мне с угрозой ареста и уголовного преследования! Я хотел было повести дело просто, по-человечески. А потом озорство меня взяло… Никаких объяснений!.. Пускай арестуют!
- Но зачем же? - Пирожков присел к нему на кушетку и взял его за руки. - Зачем же так, Палтусов? Что за бравада? Вы же говорили мне вот в этом самом кабинете, что купец - сила, все прибрал к своим рукам…
- Посмотрим, кто кого пересилит… Тут ум надо, а не капиталы.
- Ум!.. Но, Андрей Дмитриевич… к чему же доводить себя?
- Да ведь я уже под сюркупом… Обязался подпиской о невыезде…
- Что же вы теперь делаете? Какие меры?
Пирожков расстроенно глядел на Палтусова. Тот пожал ему руку.
- Добрая вы душа, сочувственная. Не бойтесь. Я волноваться не желаю. С адвокатом я виделся. Выбрал не краснобая, а честного чудака… Я вижу… вам хочется подробностей. Зачем копаться в этих дрязгах? Для меня - это партия в шахматы… На одном осекся, на другом выплыву!..
Что-то новое слышалось Пирожкову в звуках голоса Палтусова. Ему сделалось не по себе. Точно он попал в болото и нога ступает на зыбкую кочку.
- Ха, ха, ха! - разразился Палтусов. - Полноте… Говорю, выплыву. А если вы увидите, что я в этой кулаческой Москве сам позапылился, - вы забудете, что у вас был такой приятель.
- Ну вот, ну вот! - возразил Пирожков, встал и в недоумении заходил по кабинету.
Палтусов посмотрел на стенные часы.
- Иван Алексеевич! - окликнул он. - Знаете что, не засиживайтесь. Я, по моим соображениям, жду сегодня архангелов.
- Каких?
- Следователя или полицию. Уходите. Коли надо будет куда-нибудь съездить, к адвокату, что ли, - дам вам знать; только не стесняйтесь… Прямо откажите.
- Полноте! - вырвалось у Пирожкова теплой нотой.
Он решительно не знал, как ему говорить с приятелем. Через пять минут он вышел.
На улице он перебирал про себя, какое чувство возбуждает в нем Палтусов, и не мог ответить, не мог сказать: "Нет, он честен, это разъяснится".
Ему показалось на повороте к Чистым прудам, что в пролетке проехал полицейский офицер со штатским.