Сенека прекрасно понимал, какова цена всем этим восхвалениям, но все равно ему было приятно. Лесть, разумеется, ниже правды, но у нее есть одно неоспоримое преимущество: она всегда и всем приятна. Кто бы что ни говорил.
Несколько дней спустя, уже перед самым возвращением в Рим, Сенека спросил Капитона, не может ли он продать ему этого самого чтеца. Спросил как бы между прочим, как о какой-нибудь безделице. И добавил скучающе:
- Путь до Рима утомителен. Надеюсь, твой Салюстий развлечет меня.
Титиний Капитон посмотрел на него с удивлением, и Сенека невольно смутился:
- Впрочем,- сказал он,- если тебе, мой Титиний, это как-нибудь затруднительно...
- О нет, что ты! - воскликнул Титиний Капитон, всплеснув руками.- Прости, что я не догадался сам предложить тебе его. Позволь мне сделать тебе такой подарок - я буду испытывать счастье до конца моих дней.
И Титиний Капитон еще долго распространялся о том, какая это для него честь и как он счастлив сделать для сенатора хоть что-нибудь приятное.
Сенека возразил, что не может принять такой подарок, а Капитон настаивал, чтобы он принял. После высокопарно-вежливых пререканий Сенека наконец назвал цену (довольно высокую, тем более что мог получить Салюстия даром). Титиний Капитон замахал руками, восклицая, что не хочет ничего и слышать о цене, но по характерному блеску его глаз Сенека понял, что цена его не очень устроила и он хочет взять больше. Сам сенатор был скуповат, а кроме того, опытен в денежных делах и никогда не бросал деньги на ветер. Слово за слово, и они с Титинием Капитоном стали отчаянно торговаться. В какую-то минуту Сенека понял, что ничего добиться не сможет, и, махнув рукой и сказав, что не желает больше говорить на эту тему, с сердитым лицом пошел к двери. В его действиях были чувства, но был и расчет, и он оказался вполне оправданным.
- О нет, не уходи! - вскричал Титиний Капитон, когда гость был уже у двери.- О нет,- повторил он совершенно трагическим тоном и тихо добавил: - Я согласен.
Последнее он произнес жалобно, но твердо.
- Хорошо,- бросил Сенека, не обернувшись,- я пришлю деньги, а ты пришли мне Салюстия.
И только отсчитав деньги и передав их посыльному, он вполне осознал, что проклятый Титиний надул его и Салюстий обошелся ему слишком дорого - на эти деньги можно было купить полдюжины таких же актеров. И когда Салюстий явился к нему и, пав перед ним ниц, стал высокопарно благодарить, сенатор с досадой посмотрел на него и ничего не ответил.
Впрочем, дорогой Салюстий несколько утомил сенатора. Он без конца пытался читать отрывки трагедий
и, кажется, мог заниматься этим без устали с утра до вечера. Он в буквальном смысле был болен театром.
Сенека, сам не зная зачем (скорее всего от усталости), сказал, похлопав Салюстия по плечу:
- Ты мне нравишься, я сделаю тебя управляющим одного из моих поместий.
- Управляющим? - переспросил актер, и голос его дрогнул.
Сенека сделал вид, что удивлен:
- Не сомневайся, это богатое поместье. Любой из твоих собратьев был бы на вершине счастья, предложи я ему нечто подобное.
- Но как же так, мой господин!..- простонал Салюстий, и на глазах его выступили слезы.- Если ты хочешь, я прочитаю что-нибудь из твоей "Медеи" или...- Он не договорил и вдруг разрыдался, утирая глаза ладонями и тряся головой.
Сенека опять по-настоящему удивился: горе Салюстия было неподдельным. Такая приверженность своему призванию вызвала у сенатора нечто похожее на уважение. Кроме того, ему просто стало жалко актера.
- Успокойся,- улыбнулся он,- ты будешь играть, я пошутил.
Но Салюстий еще долго не мог успокоиться и смотрел на сенатора жалобно, как побитая собака.
Салюстий стал жить в доме сенатора и время от времени забавлял его гостей своими представлениями. Он умел играть сразу за нескольких актеров и даже за хор. Он потрясал руками, делал страшное лицо, стонал - и все это совершенно серьезно, с полным перевоплощением,- так что сенатору иногда казалось, что он от избытка чувств может замертво упасть на сцене. Представлял он серьезно, но бесталанно, и чем более серьезно он играл, тем это выходило смешнее и тем самым забавляло гостей сенатора. Если в гости приходил поэт, Салюстий читал что-нибудь из сочинений поэта, а если философ, то из сочинений философа. И при этом ни разу он не обратил читаемое в шутку.
Однажды к Сенеке пришел Нерон, и хозяин решил угостить императора Салюстием. По приказу Сенеки тот выучил несколько отрывков из трагедий императора. Правда, все, что сочинял Нерон, было в отрывках, он так и не мог довести ни одной своей вещи до конца.
Салюстий вышел, как-то особенно серьезно и проникновенно поклонился Нерону и стал читать. Присутствовавшие при этом приготовились смеяться и только ожидали знака, поглядывая на императора. Но тот слушал актера совершенно серьезно, чуть прищурившись, что было у него знаком особого внимания. И никто из гостей не позволил себе даже улыбнуться. Сидя рядом с императором, Сенека с ужасом думал о совершенной ошибке и ее возможных последствиях, которые могли стать для него крайне неприятными. Он, столь опытный царедворец, позволил этому фигляру читать стихотворения императора, да еще в присутствии других. Сенека в смятении искал выход из этого положения, но ничего не сумел придумать. А тут Салюстий закончил, и в зале наступила мертвая тишина - казалось, все присутствующие замерли и перестали дышать. Сенека почувствовал, как холодок пробежал по его спине, а со лба скатилась и попала в глаз едкая капля пота.
Молчание продолжалось слишком долго: актер склонился перед императором, а тот смотрел на него неподвижно. Вдруг Нерон медленно повернул голову и внимательно, словно видел впервые, посмотрел на Сенеку, сказав:
- Не думал я, мой Луций, что ты так долго будешь прятать от меня такое сокровище.
Сенека не сразу понял смысл сказанного, но, почувствовав укоризну в голосе императора, виновато наклонил голову.
- Подойди ко мне,- приказал император Салюстию.
Тот подошел с таким проникновенно-серьезным лицом, что в другое время сенатор не смог бы удержать-ся от смеха. Но сейчас он настороженно смотрел то на императора, то на Салюстия.
- Ты мне нравишься,- проговорил Нерон, благосклонно глядя на Салюстия, внимательно смотревшего в ответ.- Но там, где "о Гектор, вскричала в слезах темноокая дева", не нужно кричать, а нужно сделать рукой вот такой жест (император поднялся и поднял руку), а потом склонить голову (император склонил голову). Ты понял?
- О император! - вскричал Салюстий.- Я только сейчас понял, как же это нужно играть!
- Это хорошо, что ты понимаешь,- сдержанно проговорил Нерон и добавил, прищурившись: - Ты можешь прочитать мне что-нибудь из Гомера?
- Нет, император,- горестно помотал головой Салюстий,- не могу.
- Но как же!..- вмешался Сенека,- Ты прошлый раз читал несколько отрывков.
- Почему же ты не можешь? - вкрадчиво спросил Нерон и сердито нахмурил брови.
- Потому что я понял, о император, что ничего не умею. После того как ты показал мне, как...- Он не закончил, опустил голову и всхлипнул.
- Вот оно что! - произнес Нерон и, взяв Салюстия за подбородок, поднял его голову.
Когда актер посмотрел на Нерона, в глазах его стояли слезы.
- Хорошо,- милостиво ответил Нерон,- я дам тебе несколько уроков.- И, обернувшись к Сенеке, добавил: - Надеюсь, ты разрешишь ему прийти ко мне, мой Луций. Обещаю, что расставание с ним будет недолгим.
Сенека почтительно склонился перед императором.
Салюстий не вернулся в дом своего хозяина. Нерон больше уже не отпускал его от себя. Однажды Нерон сказал Сенеке:
- Я думаю, что актер не может быть рабом. Способность представлять есть способность свободного человека, или, лучше сказать, благородного. Если покопаться в родословной любого талантливого актера, то обязательно найдешь там благородную кровь. Или ты не согласен со мной?
Сенека сразу же понял, куда клонил Нерон, но ответил так:
- Мне трудно судить о том, благороден ли актер, если он считается рабом. Не каждый может проникнуть в родословную - такой способностью обладают только великие актеры. В тебе Рим приобрел императора, но потерял актера, и я не уверен, что приобретение Рима важнее его потери.
Комплимент вышел несколько двусмысленным и неуклюжим, но Сенека этого не страшился, он хорошо знал своего бывшего воспитанника - талант актера он ставил превыше всего на свете.
- Думаю, ты прав,- задумчиво отвечал Нерон, словно не вполне понимая, что слова Сенеки относятся к нему.- Иной раз я чувствую, как что-то разрывает меня изнутри. Ты не замечал во мне этого?
- Замечал, император,- сокрушенно покачал головой Сенека.- С самого твоего детства в тебе боролись два великих предназначения. Если бы не благо Рима, которое для меня священно, я бы и сам сожалел, что победило твое второе предназначение.
- Так ты думаешь,- со сдержанной радостью спросил Нерон,- что моим первым предназначением была поэзия?
Сенека не ответил, а лишь скорбно уронил голову.
На следующий же день после этого разговора Салюстий стал вольноотпущенником. "Я не удивлюсь, если он станет гражданином Рима, а потом и сенатором,- подумал Сенека, составив нужные бумаги.- Хотя что же удивляться, Римом давно уже правят лицедеи".
Салюстий стал человеком, бывшим при императоре едва ли не все время дня и ночи. На пирах он сидел за императором, в театре - возле. Сказав нечто остроумное или оценив игру актеров, император поворачивался к Салюстию и спрашивал:
- Как тебе это?