Судя по поведению юных жителей Капри, либо они слишком боялись сбежать, либо просто не хотели. Многие из них считали жизнь с Цезарем гораздо лучше той, которую им приходилось вести до переселения сюда.
Все они были привлекательными, и я пытался с ними подружиться, однако меня сторонились. Когда я спросил об этом Витурия, тот сказал:
- Они знают, каких трудов Цезарю стоило тебя заполучить, и помнят, что произошло с Нереем и тем солдатом. Тебя боятся.
- Тогда у нас есть мы, Витурий, - ответил я, обнимая его. Я не любил Витурия так, как любил Марка Либера. Я любил его, как любил Ликаса, Палласа и старину Поликарпа.
Дистанция между мной и остальными гостями Тиберия сильно меня тревожила. Еще никто не боялся Ликиска и не бегал от меня лишь потому, что я - это я. Витурий предложил не обращать на это внимания, но я не мог не думать о том, как обстоят дела.
- С их стороны нечестно так ко мне относиться. В конце концов, ты же мой друг, и с тобой ничего плохого не происходит.
Пожав широкими плечами (на которые был наброшен один из моих халатов), он спросил:
- А я-то что могу сделать?
- Скажи им, что меня не надо бояться.
- Я скажу, если это тебя осчастливит.
- Осчастливит.
Почти каждый день я подходил к краю утеса и смотрел в море, на нескончаемую процессию кораблей, что направлялась в порты Италии и обратно. Сперва эти прогулки доставляли мне удовольствие, но, узнав, с какими зловещими целями Тиберий использует известняковые утесы, я стал подходить к краям этих белых бездн с дрожащими руками, представляя жестокие сцены, в которых мальчиков и девочек сбрасывают вниз, навстречу смерти.
Что за изъян был в сердцах римлян, думал я, если они изобрели столь жестокий способ умерщвления? В Риме, в черте города, находилась ужасная Тарпейская скала, ненавистное место казней: по ней проходили многочисленные жертвы, чьи обезображенные тела скапливались внизу, словно камни. И здесь, на этом прекрасном острове, окруженном великолепным царством Нептуна, сверкающие белые каменные стены тоже превратились в инструмент смерти.
Я тщетно высматривал путь вниз, ища секретную тропу Витурия и надеясь, что он сочтет меня достаточно надежным, чтобы взять с собой, решив бежать на свободу.
Эти уединенные прогулки продолжались неделями; мое одиночество нарушали только ночные визиты Витурия, дневные беседы и походы к Цезарю ради удовлетворения его прихотей. Если какие-то обитатели этого борделя и были тронуты словами Витурия обо мне, никто из них не смог преодолеть разделявший нас барьер страха. Все они были очень привлекательными: мальчики - самыми соблазнительными, девушки - самыми симпатичными. Меня к ним тянуло, но они были безумно далеко.
И все же я выбрал одного мальчика, за которым начал наблюдать, понимая, впрочем, что могу делать это только на расстоянии.
Витурий назвал мне его имя - Луций.
- Отец его кому-то продал, а тот человек отдал его Цезарю. Он здесь примерно год, чуть меньше меня.
- Сколько ему лет? - поинтересовался я.
- Около четырнадцати.
- У него еще есть время, прежде чем его бросят с утеса, - пробормотал я.
- Он красавчик, ничего не скажешь.
- Вроде он не так меня боится, как остальные.
- Почему ты так считаешь?
- Он пару раз мне улыбнулся.
- Может, тебе стоит с ним поговорить? Может, он больше стесняется, чем боится?
Юноша жил с четырьмя другими довольно обыкновенными мальчиками. Их домик был вдали от моего; между ними стояло три других постройки. Витурий находился в этом просторном доме, когда туда зашел Цезарь и принял участие в представлении четырех его обитателей. Четверка его удовлетворила, сообщил Витурий, но изобретать сюжет они не стали, просто выполняя инструкции Тиберия.
- Ты прав относительно Луция, Ликиск. Он из них самый лучший. В нем есть красота, хотя и простонародная.
В его голосе я заметил некоторую ревность.
Луций был одарен игривой красотой, проявляющейся, когда мальчик постепенно превращается в юношу: тело начинает крепчать, тонкие мальчишеские руки меняют форму, становясь мускулистыми, грудь округляется, соски начинают выпирать, словно дерзкие почки, плечи становятся шире, в паху растут волосы, на щеках появляется пушок. Волосы Луция были черными. О цвете его глаз я мог лишь догадываться и выбрал зеленый. Пока что он не вытянулся, хотя стопы и ладони намекали на будущий высокий рост, являясь слишком большими для его в остальном идеальной симметрии. Он не испытывал стыда и практически постоянно ходил голым, что, как я подозревал, было его способом продемонстрировать то, что скоро он превратится из ребенка в юношу. Но самым привлекательным в Луции была быстрая, легкая улыбка, которую он не прятал, если замечал мой взгляд.
Возможно, он действительно был застенчив, как говорил Витурий. Он явно знал о моем интересе к нему. Когда наши глаза встречались, он отворачивался.
Наконец, расстроенный и охваченный нетерпением, я дождался, чтобы он взглянул на меня с безопасного расстояния, и помахал ему рукой. Потом импульсивно поднес руку к губам и послал ему воздушный поцелуй. Уже собираясь повернуться, он вздрогнул (словно его кто-то ударил), а потом расплылся в улыбке, смущенно приложил к губам кончики пальцев и вернул поцелуй.
Мы не поговорили ни в этот, ни на следующий день. Но на третий день, прогуливаясь у края утесов, я услышал за спиной шаги. В ужасе повернувшись и приготовившись сражаться, если кто-то собирается меня столкнуть, я увидел Луция с таким же перепуганным лицом.
- Я не хотел тебя напугать, - извинился он. Как обычно, он был без одежды.
- Ты напугал, - резко произнес я. - Ты ведь знаешь об этих скалах.
Кивнув, он поглядел вниз.
- У меня о них кошмары.
Засмеявшись, я ответил:
- У меня тоже.
- Меня зовут…
- Луций, я знаю.
- А ты Ликиск.
Усмехнувшись, я похлопал по его широкому, крепкому плечу.
- Мы многое друг о друге знаем!
- Говорят, ты любимчик Цезаря, - сказал он с уважением.
- Вчера - любимчик, сегодня - корм для рыб, - ответил я, и он рассмеялся. - Я был прав насчет твоих глаз, - продолжил я. - Догадался, что они зеленые. У такого, как ты, просто должны быть зеленые глаза. И замечательная улыбка.
- А твои глаза голубые. Я на это надеялся.
- Польщен, что тебе не все равно.
- Мне далеко не все равно, Ликиск.
- Тогда для меня это действительно честь.
- Кажется, я в тебя влюбился.
Я засмеялся, но тут же объяснил причину своего веселья:
- Я смеюсь, потому что мы с Витурием решили, будто ты очень стеснительный. Но ты, оказывается, совсем не такой. Напротив, ты очень прямолинеен!
- У тебя есть кто-нибудь, в кого ты сейчас влюблен?
Даже если здесь был бы кто-то, кого я любил, я бы ему не признался. Он так надеялся, что у меня никого нет. И разумеется, я не мог рассказать ему о Марке Либере.
- Нет, никого.
Как я и ожидал, Луций широко и довольно улыбнулся.
Я с радостью обнял его и поцеловал, но мы тут же отстранились друг от друга. По тропинке кто-то шел.
- Я к тебе сегодня загляну, - пообещал Луций.
Я медлил, зная об опасности, но все же не смог возразить, глядя в такие глаза.
- Хорошо, но будь осторожен.
Когда мы расстались, он отправился домой с безошибочной беспечностью влюбленного мальчишки.
Возвращаясь к себе, я хотел рассказать Витурию о своем новом друге.
Но у порога меня ожидал преторианец.
XIV
Немолодого воина звали Бланд, и это был дружелюбный охранник, хотя служака до мозга костей. Как и остальные преторианцы, он знал, что я у Цезаря на особом счету, однако с равной вежливостью относился ко всем живущим здесь мальчикам и девочкам. У него были приятные манеры, но плохие новости.
- Витурий пытался сегодня сбежать. Ты должен пойти со мной.
Я в ужасе спросил:
- Куда?
- За тобой послал Калигула.
Это было странно. Я ожидал, что меня доставят самому Цезарю, всегда присутствовавшему при наказаниях, уверенный - мне предстоит именно оно. Витурий наверняка признался, что я просил взять меня с собой. Признался не потому, что был из тех, кто впутывает в свои дела окружающих ради собственного спасения. Спасти себя ему было не суждено. Это пытки перед смертью заставили Витурия выложить информацию, независимо от его стремления ее скрыть.
Резиденция наследника Цезаря располагалась на небольшом расстоянии от просторного дома Тиберия. Дом Калигулы был меньше, но столь же комфортным и уютным. Умеренный образ жизни, который вел росший в армии Калигула, был перенесен на Капри, обретя, впрочем, более величественное воплощение.
Молодой человек ожидал меня в приемной. Он сидел в позолоченном кресле с красными подушками и смотрел в большое окно на солнце, поднимавшееся над зеленоватым морем. Когда я вошел в комнату, он встал, улыбнулся, но ничего не сказал, а затем повел Бланда и меня по длинному коридору в комнату без окон, до дрожи напомнившую мне тюрьму в лагере преторианцев. Там на грубой деревянной скамье лежал труп Витурия.
- Его заметил Авл Вителлий, - сухо объяснил Калигула, - Мальчишка, разумеется, тут же понял, что Витурий пытается сбежать, и вызвал охрану. Когда Витурий боролся, охранник ударил его мечом. Он прожил достаточно, чтобы ответить на некоторые вопросы. Рассказал и о тебе. О том, что ты хотел с ним сбежать. Не отрицай. Я знаю тебя достаточно, чтобы ему поверить. С этим все ясно. Ты рад, что не сбежал?
- Будь проклят Авл Вителлий, - пробормотал я.
Калигула улыбнулся.