Но вот к царице приблизилась пожилая женщина среднего роста. Лицо ее светится добротой, ласковые глаза улыбаются; она как будто боится своим приходом вызвать гнев повелительницы. Ей известно, почему так страдает ее госпожа, она все обдумала и все решила. Она искренне горевала о несчастье царицы еще тогда, когда та, ничего не подозревая, развлекалась со своей свитой в Сюнийских и Гугарских горах.
Это - Седа, кормилица царицы, обожающая свою молочную дочь, добрейшая и благороднейшая женщина. Она давно знала о несчастье, постигшем Саакануйш, но ничего не говорила, ибо если нельзя помочь горю, то уж лучше не растравлять душу.
Но теперь, когда госпожа сама обо всем узнала, могла же Седа поговорить с ней, поплакать вместе и утешить ее? Она выкормила и вырастила Саакануйш на своих руках.
Так думала порою Седа, но тотчас же возражала себе: "Нет! Саакануйш - дочь гардманского князя, не только ее питомица, но и ее царица. Седа может целовать ей ноги, но говорить с ней как равная она, конечно, не имеет права".
С того дня как Седа поняла, что царица знает о своем несчастье, бедная женщина не находила покоя. Она была не в силах помочь царице и все же пыталась облегчить ее участь. Она как тень следовала за Саакануйш, стараясь как можно чаще прерывать ее печальные думы.
- Уже смеркается, моя дорогая повелительница. Не соблаговолишь ли вернуться в замок? - подойдя к террасе, спросила Седа.
- Это ты, Седа? - с беспокойством обернулась Саакануйш.
- Да, великая царица, я пришла сказать…
- И давно ты здесь? - подозрительно прервала ее царица, будто опасаясь, что кормилица могла подслушать ее тайный вздох или про себя сказанное слово.
- С тех пор как солнце зашло за гору.
- Но ведь я приказала, чтобы никто не нарушал мое одиночество…
- Да, преславная царица, и я не посмела бы ослушаться твоего приказа, но уже темнеет, поднялся ветер; ты можешь простудиться; я пришла напомнить, что пора возвращаться в замок.
- Напомнить? Что это значит, Седа? - спросила царица.
Добрая женщина смутилась, не смея сказать то, что было у нее в мыслях. Она почувствовала свою оплошность и в смущении опустила глаза. Легкий румянец, как бледная зимняя заря, тронул ее поблекшие щеки. Она поспешила скрыть свою неловкость под ласковой улыбкой, неразлучной с материнской нежностью и теплотой. Строгий пристальный взгляд царицы, устремленный на нее и, казалось, требовавший объяснения, постепенно смягчился. Седа почувствовала себя смелее. Она всей душой любила царицу и следила за ней не для того, чтобы узнать ее тайну, а чтобы сохранить ее здоровье, о котором она пеклась, как любящая мать. Разве искренняя любовь - преступление? Конечно нет. Поэтому она заговорила более уверенно:
- Я пришла напомнить, что холодно и царица может простудиться.
- Это мне и самой известно, - возразила Саакануйш.
- Нет, госпожа, когда ты погружаешься в грустные думы, ты обо всем забываешь.
- Седа, мать Седа, ты бредишь! - прервала ее удивленная царица.
- Нисколько, моя дорогая госпожа, - заговорила Седа твердо. - Прошлый раз, во время сильной грозы, все укрылись в домах, даже воины, стоявшие на страже перед замком. А ты все ходила, как будто вокруг тебя весна и ты находишься в нашем раю, там, в Гардмане.
Царица встрепенулась. Ей показалось, что кормилица укоряет ее в напрасной скрытности. Почудилось, что, может статься, она делает это в угоду какой-нибудь из княгинь, что ее несчастье известно уже всем и завистливые соперницы рады унизить теперь ее царское достоинство при помощи ее же слуг. Эти мысли взволновали ее, но, скрывая свои чувства, она спокойно спросила:
- Седа, кто тебе сказал, что царица, погружаясь в грустные думы, не замечает, что совершается вокруг?
- Никто, моя дорогая госпожа, это я вижу сама. Седа была бы слепой, если бы не заметила на лице своей повелительницы постоянной тоски, а на лбу - скорбных морщин. Давно, давно знаю я, какое горе терзает твое благородное и доброе сердце.
Царицу охватило волнение. Прежняя подозрительность сменилась внезапно чувством теплого доверия к кормилице. В ее голосе она услышала такую искренность и ласку, как будто с ней говорила родная мать. Не ответив, она задумчиво поднялась со скамьи и, выпрямившись, посмотрела на старуху глазами, в которых светилась доверчивая нежность. В эту минуту она желала бы выслушать от нее все, что та знала о ее страданиях, желала бы проверить сызнова все, что давно было известно ей самой. Но царская гордость не терпит слабости. До этого она никому не поверяла своих дум, значит, не будет говорить о них и с кормилицей. В то же время ей хотелось, чтобы Седа, не спрашивая разрешения, сама продолжала разговор.
Седа не поняла, о чем говорил задумчивый взгляд царицы. Ей показалось, что дерзкими речами она огорчила свою госпожу. Избегая ее взгляда, она поспешила накинуть на нее пышную соболью накидку, которая соскользнула с ее плеч, когда царица встала со скамьи.
- Для таких услуг, мать Седа, ты уже стара. Где мои прислужницы? - мягко спросила царица.
- О, позволь мне одной служить тебе, моя нежная, моя бесподобная! Неужели Седа так постарела, что уже ни на что не годна?
- Мать Седа, я не это тебе хотела сказать…
- Или мое присутствие неугодно царице?
- Седа, ты прерываешь меня.
- Или своими неосторожными словами я огорчила свою госпожу?
- Нет, нет, моя Седа, твое присутствие мне приятно. Ты знаешь, что во время прогулок я никому не разрешаю сопровождать себя. Ты же всегда здесь и всякий раз, когда тебе хочется, прерываешь меня, не считаясь с тем, желает этого твоя царица или нет.
- Так я буду поступать и впредь, моя повелительница! Сердись на меня, если тебе угодно, но я не могу позволить, чтобы ты на долгие часы погружалась в тоскливые думы. Это может повредить твоему драгоценному здоровью.
- "Драгоценному"? Да, быть может, для тебя, моя добрая Седа, только для тебя… - прошептала тихо царица и, снова обращаясь к кормилице, сказала: - Ты имеешь право спорить со мной, мать Седа, я на тебя не сержусь… Да и впрямь я очень долго остаюсь на воздухе. Где мои прислужницы?
- Ты приказала, чтобы они не являлись без твоего зова.
- Так зови их, и пусть подадут мне носилки.
- Сказав это, царица прошла к концу колоннады и, остановившись там, стала смотреть на багровую луну, которая медленно поднималась из-за гор. Хотя было уже довольно холодно и дул ветер, но небо оставалось ясным и безоблачным. Загорались звезды, и диск луны, опустившийся на вершину горы, как волшебный светильник слабо озарял скалистые хребты и холмы. Пенистые волны Азата, несущиеся с высот, местами сверкали, как серебро.
Царица, плененная красотой лунного вечера, вновь погрузилась в раздумье. Еще немного, - она вернулась бы на свое место и вновь отдалась бы мучительным думам, но голоса прислужниц и свет факелов, которые несли слуги, вывели ее из оцепенения.
Царица обернулась. Вместе с прислужницами и кормилицей шла владелица крепости, княгиня Гоар Марзпетуни. Приблизившись, она почтительно поклонилась царице и мягко выразила свое неодобрение по поводу ее чрезмерной любви к одиночеству.
- Отсюда я слежу за дорогой, чтобы первой сообщить тебе весть о приезде князя Геворга, - ответила царица, ласково улыбнувшись.
- Я буду тебе благодарна, если только он привезет нам радостные вести, - сказала княгиня Гоар и протянула царице руку, чтобы помочь ей спуститься со ступеней.
- А если он не привезет их? - спросила царица.
- Тогда пусть крепостные ворота останутся для него закрытыми, - шутливо заметила княгиня.
Царица улыбнулась и ничего не ответила.
Внизу стояло четверо рослых слуг. Они держали в руках носилки, убранные цветным шелковым покрывалом с золотыми кистями. Прислужницы помогли царице сесть на носилки. Слуги факелами освещали путь к замку, до которого было несколько десятков шагов. Носилки двинулись вперед в сопровождении княгини и прислужниц.
Перед широкими сводчатыми воротами замка горели светильники. Вооруженные воины охраняли вход. Когда царица приблизилась, воины стали в ряд и в знак повиновения склонили копья так низко, что наконечники коснулись земли.
- Где ваш начальник? - спросила царица, поравнявшись со стражами.
- Здесь, преславная царица! - С этими словами к ней приблизился высокий, красивый молодой воин, выделявшийся среди других своим богатым вооружением и развевающимся на шлеме пером.
- Есть известия от начальника крепости?
- Господин начальник приказал сообщить: лучники и копьеносцы отправлены к бойницам; караульные стерегут стены; отряды стражей находятся на башнях.
- А крепостные ключи?
Мы ждем приказания царицы, чтобы запереть ворота.
- Почему так поздно? Уже темно.
- Из Айриванка приехал гонец. Он сообщил, что этой ночью сюда прибудет его святейшество католикос. Начальник желает знать, могут ли остаться у него ключи до прибытия его святейшества.
- Скажи ему, чтобы он наложил засовы и явился ко мне.
Воин почтительно поклонился и зашагал по улице, ведущей к главным воротам.
У входа в замок царица спустилась с носилок и вошла в сводчатый круглый зал. Направо и налево четыре маленькие резные двери вели в покои нижнего этажа и в тайники замка. Посредине поднималась широкая гранитная лестница, которая наверху разветвлялась на две узкие лесенки. Левая вела в средний этаж, где были комнаты приближенных княгинь, правая - в верхние покои; там жила царица со своими прислужницами. Лестницы были сверху донизу покрыты сюнийскими коврами и освещены свисавшими со сводов медными лампадами.