Церемония посвящения прошла неожиданно быстро. Сколько лет говорили и готовились к этому торжественному мигу, и вот - на бедре Филиппа меч, на плечах плащ, он в задумчивости выходит из храма…
У ограды эфебов ждали родные. Никий, издали увидев остриженного и препоясанного мечом брата, вскрикнул, побежал навстречу, хотел обнять, но постеснялся и порывисто схватил его руку. Агенор торжественно возложил на голову сына традиционный розовый венок. Клеомена хозяйским глазом окинула фигуру пасынка, сказала ворчливо:
- С тобой еще будет хлопот, - и к чему-то добавила: - Да хранят нас боги!
Старый ритор Дион встретил своего любимца на улице. Агенор ради семейного праздника пригласил старика к общему столу. Обед проходил оживленно - и отец, и Никий, и даже мачеха оказывали Филиппу всевозможные знаки внимания. Это размягчило сердце юноши. "Люди хорошие - все-все, они любят меня, и я люблю их", - думал он. В конце обеда он совсем расчувствовался и поцеловал мачехе руку. Та приняла это как должное и чуточку, краями губ, усмехнулась. Филипп не заметил этой усмешки. Он спешил к соседям.
Иренион и Алкей сидели в саду. У них был Полидевк. Молодая хозяйка встретила друга детства приветливо. Она тоже выросла за это лето, но похудела. Ее лицо точно озарилось изнутри нежным светом. Легкий шафрановый пеплос был схвачен на плечах жемчужными фибулами. Иренион мягко обняла Филиппа и усадила рядом с собой.
- Я все еще не могу привыкнуть к тому, что ты взрослый, - притронулась она к его уже немного ощипанному венку. - Розы осыпаются, - сказала она с сожалением.
Филипп тряхнул головой, и дождь лепестков посыпался на ее колени. Она вскочила.
- Я сплету тебе и Алкею новые венки для пира. Тебе надо пурпурный, - шагнула в сторону, остановилась около густого куста и маленькими ножницами срезала темную бархатистую розу, подозвала Филиппа. - Тебе такой подойдет… - и улыбнулась. Но ее улыбку увидел не только Филипп.
- Как бы я хотел быть эфебом, чтобы вступить на первый пир в моей жизни в венке, сплетенном твоей сестрой, - разнесся по всему саду голос Полидевка. - Алкей, я завидую…
- Пойдем с нами, - прервал этот голос Алкей. - Эфебы будут рады, если ты почтишь их праздник. Сестра, приготовь венок и нашему другу!
Полидевк оказался рядом с Иренион и, отстранив Филиппа, начал разбирать цветы, очищая стебли от шипов.
- Эти розы взрастила сама Эос - богиня зари! - восхищался он.
- В Афинах розы пышней, - грустно вздохнула девушка. - Та, которая увенчает тебя на родине, счастливей меня.
- Но не прекрасней! - улыбнулся Полидевк.
- Может быть, ты и прав. Но для кого моя юность? Кто меня видит здесь? Наши купцы да скифы. А они, - усмехнулась она, - заказывая статуи, больше всего заботятся об их размере.
Филипп сердито швырнул охапку роз. Объяснил, что укололся шипами. "Нет, она не любит, она презирает меня!" - подумал он с отчаянием.
* * *
На пиру пили за здоровье любимых товарищей, выплескивая по обычаю полчаши в чашу друга.
- За тебя!
Красиво плеснуть вино на пиру считалось большим искусством. Упражняясь в этом, эфебы залили скатерть и свое платье. Полидевк, окруженный почтительными слушателями, сыпал непристойными шутками и часто заливался смехом, снисходительно похлопывая по плечам своих соседей. Однажды, высоко подняв чашу, он протянул ее Филиппу:
- Выпьем за те розовые пальчики, что сплели нам венки. Наполним чаши!
- За девушек не пьют, такой обычай… - Филипп ожидал, что Алкей разделит его возмущение: имя Иренион произнесено в пьяной компании, но тот лишь оторвался от кифары, которую настраивал, и возразил:
- Пьют за всех, кого любят! Я так понимаю обычай.
- За Афродиту Таврическую - богиню красоты в Херсонесе! - пьяно подмигивая Филиппу, провозгласил Полидевк и осушил чашу.
Алкей между тем перебрал струны кифары и запел приятным высоким тенором:
Свой меч я в лавры обовью,
- Как Аристогитон! -
дружно подхватили эфебы.
Свои меч я на тирана подыму,
- Как Аристогитон! -
выкрикнули юноши.
Погибну я, певец свободы,
- Как Аристогитон! -
снова подхватил хор.
Но буду жить я в памяти народа,
- Как Аристогитон! -
грянули эфебы.
- Что-то о Савмаке никто не поет! - вызывающе заметил Филипп, - а ведь он тоже сражался за свободу и живет в памяти народа.
- Твой Савмак - преступник, - гневно оборвал его Алкей, отстраняя кифару. - Он дикий скиф, возвеличенный рабами. Он проклят свободнорожденными.
Филипп вскочил со своего места.
- Савмак скиф, но он герой, - засверкал он глазами. - А твоего Аристогитона казнили как преступника! - возвысил он голос.
Он смотрел на Полидевка. Ему особенно хотелось услышать возражения от важничающего, презрительно улыбающегося афинянина. Но тот молчал, даже сделал вид, что хочет примирить спорящих.
- Мальчик, я слышал, наполовину скиф, вот и хвалит брата по крови. Не надо, друзья, возмущаться, - усмехнулся он все той же снисходительной улыбкой.
Филипп был сражен. Но это не лишило его дара слова.
- Однако вы, эллины, дрожали перед Савмаком, - выкрикнул он. - Вы готовы были поклониться ему.
Все решили, что он пьян, и прекратили спор. Бупал потянул его к выходу.
- Пойдем на воздух.
Они вышли. Что было дальше - Филипп не помнил. Да и не хотел помнить…
VIII
Земля и воздух млели от струившегося жара. Полуобнаженные девы и юноши с ритуальными козьими шкурами вокруг бедер собирали виноград. Перезрелые ягоды лопались, и сок стекал по рукам. Юноши довольно часто отвлекались от работы и, подкравшись к своим соседкам, давили сочные виноградины на их плечах. Девушки взвизгивали, сердились и хохотали.
Рабы едва успевали относить под навес переполненные корзины. Под навесом на широкой каменной площадке двенадцать знатнейших мужей Херсонеса, потные, полунагие, с багровыми от сока ногами, приплясывая и смеясь (это тоже входило в ритуал), давили виноградные гроздья. Сок алой струей стекал в глубокий чан, прикрытый по краям воловьими шкурами.
Кругом, размахивая тирсами, посохами, увитыми золотистыми и темно-яркими гроздьями, кружились вакханки.
- Эвое! Эвое! - повторяли они в экстазе.
Тут же ароматным соком наполняли амфоры. Кончится сбор - амфоры зароют в землю. Это и будет погребение бога Диониса, как велит обряд. Вакх-Дионис сошел к людям на землю, чтобы пострадать за них. Растерзанный демонами, он воскрес. Каждый год Вакх рождается и умирает, умирает осенью, а весной возвращается к жизни…
- Эвое! Эвое! Слава Вакху! - Жрицы в бешеном беге носились по винограднику. - Эвое! Лоза родит вино! А вино родит радость. Эвое! Слава Вакху!
Филипп сидел на земле, окруженный ворохами листьев и виноградными гроздьями. Лицо горело. Пальцы слипались от сока.
- Лови меня! - Вакханка, пробегая, больно ущипнула его за щеку.
От неожиданности он вздрогнул.
- Чтоб ты провалилась в Тартар! - пожелал ей Филипп, потирая щеку и лениво поднимаясь.
Голова кружилась от вчерашнего пира, а сегодняшнее безумие совсем его одурманило. Он задыхался от зноя, испарений, от разогретой земли, сладкого запаха раздавленных ягод.
За кустом Алкей изловил вакханку. Ее стан изломился, волосы упали и рассыпались до земли. Филипп почувствовал какой-то короткий непонятный трепет и торопливо отвел глаза - к морю, скорее к морю, к прохладе!
По дороге двигался хор дев. В прозрачных разноцветных пеплосах, они шли, неся на головах корзины с медовыми лепешками, козьим сыром и прочей снедью. В дни сбора винограда девы лучших семей считали для себя честью прислуживать всем, кто был окроплен багровым соком.
Иренион, увидев Филиппа, на миг остановилась, а потом, лукаво улыбнувшись, пошла ему навстречу. Девы, несшие корзины, уже спустились в лощину к виноградникам. А они все стояли друг против друга и молчали.
- Чего же ты молчишь? - первой сказала Иренион.
И тогда он, неожиданно для себя, изогнулся, подхватил ее на руки, выпрямился и почти бегом помчался в сторону моря. Девушка замерла у него на груди. "Что я делаю?" - мелькнула мысль, но Филипп тут же отогнал ее: в Скифию, он увезет Иренион в Скифию! Там он будет жить с нею. Всегда, вечно.
У обрыва он остановился. Руки и ноги онемели от напряжения, но внутри у него все пело: Иренион лежит у него на груди. Она по-прежнему безмолвствует - значит, она согласится жить с ним в кибитке, она будет царицей скифов! Он уже начал было спускаться с обрыва, но потерял равновесие, выпустил из рук драгоценную ношу и кубарем полетел вниз. Иренион катилась впереди, цепляясь за мелкие кусты и что-то крича. Почти одновременно они упали в песок, и оба тотчас вскочили. Девушка неожиданно расхохоталась:
- Какой же ты смешной! Похититель…
- Я, - начал робко Филипп, но дальше не нашел ни одного слова. Он готов был провалиться сквозь землю. Иренион заметила его смущение, отвернулась и, покусывая губы, чтобы сдержать смех, плачущим голосом пожаловалась:
- Ты порвал мой праздничный пеплос, ты погубил меня!
Филипп опускал голову все ниже и ниже.
- Прости.
- Отойди за камень и не смей поворачиваться, пока я не позову тебя, - приказала она тем же тоном.