* * *
Улицы, ведущие к пристани, были запружены народом. Старейшины города в белых одеяниях из тончайшей шерсти и купцы в фисташковых, золотисто-палевых и густо-розовых нарядах, в пурпурных и темно-вишневых плащах, ремесленники и простолюдины в алых и кубово-синих хитонах теснились, толкались, спешили к причалам. Филипп и Никий, стараясь не потеряться в этой давке, крепко держались за руки. К пристани медленно подплывали высокие боевые триеры, обшитые сияющей медью. Три ряда весел плавно резали воду. Первая триера уже причалила. По трапу сходил немолодой грек, среднего роста, широкоплечий, в простом белом хитоне. Перед ним девушки-жрицы, полуобнаженные, в легких шафрановых, разрезанных почти до пояса хитонах рассыпали весенние гиацинты. Но его обветренное лицо оставалось суровым и печальным. Темные, уже заметно тронутые сединой волосы сжимал миртовый венок. Толпа раздалась.
- Армелай! Эвое! Победитель римлян! Эвое!
За полководцем сошли, блистая позолотой доспехов, македонские наемники, за ними колхи и лазы в чешуйчатых латах и высоких шлемах, увенчанных лошадиной гривой. Шествие замыкали копьеносцы Счастливой Аравии в полосатых бурнусах и алых тюрбанах. Толпа раболепно глазела, но Филипп следил лишь за Армелаем. Строгое, чуть печальное выражение не покидало усталого лица полководца.
II
Дома обедали позднее обычного. Были гости, и Филипп успел переодеться, прежде чем мачеха заметила на нем разорванный хитон.
За столом вместе с семьей Агенора возлежали приезжие купцы: эллин с Родоса и сицилиец из Лилибея. Родосец утверждал, что Армелай втянет Херсонес в новую войну с Римом.
- Весь мир трепещет перед Римом, - перебил его сицилиец. - Понт еще не забыл прошлой войны…
- Однако Рим просил мира у Митридата, а не мы у Рима! - запальчиво выкрикнул Филипп.
Гости от неожиданности замолчали.
- Выйди, скиф! - Агенор едва сдержался, чтобы не ударить сына.
Он не любил своего первенца и остро чувствовал его нелюбовь к себе. Упрямое лицо мальчика с припухлыми, чуть вывернутыми губами ежеминутно напоминало Агенору о его роковой ошибке. Надо же было так потерять голову, чтобы жениться на наглой, необузданной дикарке. Хорошо же отблагодарила она глупца, давшего ей свое честное имя!.. И мальчишка растет весь в нее: дерзкий, своенравный, с ног до головы - скиф!
Агенор отпил из чаши ледяной воды и с принужденной улыбкой обратился к Мальвию:
- Извини, дорогой гость, неразумного.
- Не извиняйся, благородный Агенор. Мальчик не виноват, их так учат. Митридату нужна слепая преданность, - спокойно ответил сицилиец.
- Слепая преданность к лицу солдату или рабу, рожденному в доме господина, - вставил Хризодем. - Слепой же купец - зрелище грустное.
- Купцы - мореходы, - поддержал Мальвий, - а мореход слепым не бывает. Нам многое известно, о чем умалчивают историографы Митридата-Солнца, - добавил он, значительно поднимая брови.
Агенор сочувственно кивнул, вступая в разговор:
- Большая радость обойти под тугим парусом весь мир. В юности и я бороздил волны вспененные, - начал он, тоном голоса показывая, что и ему, херсонесцу, не чужды аттическое воспитание и высокие музы Гомера. Но родосец, видимо, не склонен был выслушивать лирические излияния хозяина.
- Мореплавание становится год от года опасней, - с тревогой прервал он Агенора. - Свирепствуют пираты, а Митридат и его полководцы не укрощают, а поощряют разбойников.
- Понтиец свои корабли провоевал, а что уцелело, отдал Сулле, - съязвил Мальвий, отстраняя от себя золотую чашу. - Чем же ему наводить страх на пиратов? Да к тому же они друзья его. Он, кажется мне, даже радуется, когда морские ласточки щиплют римского орла.
- Да хранят нас боги от новой войны, - озабоченно вымолвил Агенор. - Ведь я понимаю, что Армелай приехал сюда не на поклонение деве Артемиде, а выколотить из нас, - он тоже съязвил, - новые добровольные пожертвования.
- Удивляюсь, - сицилиец снова протянул руку к золотой чаше, но не взял ее: - вы эллины или рабы царя-варвара?!
- За городскими стенами - Скифия… - Агенор покосился на дверь, боясь, чтобы его не услышал сын. - Кто связался с этим проклятым племенем - погиб! Мы - люди мирные, а степные варвары сильны. Я был ребенком, но помню Савмака. Этот раб из племени царских скифов возмутил все Боспорское царство, вооружил невольников, убил царя Перисада… Что тогда творилось в Херсонесе! Разъяренные скифы с ножами кидались на эллинов. Компаньон моего отца Харикл с женой и с шестью детьми погибли под копытами их коней. А мы всей семьей спаслись в кибитке нашего старого покупателя-скифа Гиксия. Тогда-то все лучшие люди Херсонеса и призвали Митридата. На счастье наше его полководец Диофант был в Тавриде, отогнал взбунтовавшихся… В страшные времена живем! Купцу без сильной руки нельзя, добрый Мальвий! - горячо и в то же время как-то испуганно заключил Агенор.
- Рим гораздо лучше навел бы порядок, - не сдавался сицилиец.
- Что ты говоришь?! - перебил его родосец Хризодем. - Римляне десять лет ничего не могли поделать с Евном, когда он поднял восстание рабов в твоей Сицилии.
- Как ничего не могли?! Евн был разбит консулом Рупилием и замучен в тюрьме. Рима еще никто не побеждал! - Мальвий осушил чашу с вином. - А ваш Митридат - хитрый, но неумный азиатский царек. Когда начинал поход, у него было двести пятьдесят тысяч пеших воинов, сорок тысяч всадников, флот из трехсот военных кораблей, а чем кончил?
- Да… Но он разбил хваленые легионы Люция Кассия, Мания Аквилия и Квинта Оппия, - высокомерно возразил родосец.
Мальвий презрительно хмыкнул.
- Они дрогнули перед силой числа, а не доблести. - Он оттолкнул картинным жестом пустую чашу. - Доблесть чужда азиатам! Когда Сулла взялся за дело, ваш царь быстро вспомнил о мире, а чтобы умилостивить нашего вождя, подарил ему восемьдесят военных кораблей, три тысячи золотых талантов и отказался от всех завоеваний в Азии. Вот какой ваш царь!
- Ты делишь трапезу с сынами Эллады и желаешь им погибели, - вскочил взбешенный грек.
Хозяин испуганно посмотрел на вспыливших гостей и поспешно налил вина в их чаши.
- Не наше дело судить дела царей и вождей.
Сицилиец, чувствуя, что он допустил непристойность в доме, где его хорошо приняли, примирительно вымолвил:
- Ты не понял меня, добрый Хризодем. Рим - наследник всех благих дел Эллады… Я только хотел сказать: Эллада и Рим - брат и сестра. А хороший брат не отдает сестру варвару. - Агенор не расслышал последних слов Мальвия. Ему показалось, что тот толкует о каких-то брачных делах, и, чтобы окончательно примирить гостей, он попытался поддержать беседу:
- Да, да! От браков с варварами добра бывает мало. Ты прав!
Родосец, решив, что хозяин восхваляет римлян, снова вскипел:
- А тебе не все ли равно? У тебя и среди варваров родня! Рим торговать не помешает…
Агенор обиженно промолчал, зато Мальвий восхищенно воскликнул:
- Ты остался эллином, благородный Агенор! Я знаю, ты ждешь часа, чтобы сбросить оковы царя-варвара!
Агенор в ужасе покосился на двери и окна. За подобные речи вырывали язык у оратора, а слушателям отрезали уши…
III
Прогнанный из-за стола Филипп лениво бродил по двору. Было жарко. Рабы спали, и даже белый лохматый пес Левкой не захотел с ним играть.
От нечего делать Филипп взобрался на забор. Внизу раскинулся сад архонта Аристоника, отца Алкея и Иренион. Филипп дружил с ними. И втроем они часто играли на садовых дорожках. Но в прошлом году Иренион, вернувшись из Афин, куда она ездила с отцом на празднество богини Паллады, стала избегать встреч с бывшим другом.
Дом архонта выделялся из всех херсонесских зданий благородством пропорций, изяществом и стройностью ионических колонн. Сад с тенистыми дорожками и фонтаном, заросший ирисами, был прост и по-домашнему уютен.
Иренион любила цветы и сама ухаживала за ними. Она росла без матери и рано научилась вести дом. Ирисы, большие, ярко-лиловые и палево-золотистые, были ее гордостью. Даже в послеобеденный зной она не поленилась выйти укрыть их тенью.
В нежно-зеленоватом пеплосе, с тяжелым узлом каштановых волос над чуть загорелой стройной шейкой, она и сама казалась ожившим ирисом. Филипп, сидя на заборе, свистнул. Иренион не повернулась на зов мальчика, достала ножницы и стала срезать цветы.
- Зачем ты в жару режешь?
Она не ответила.
Он повторил вопрос громче.
- Алкей просил. Он с отцом пойдет в Стою на пир в честь верховного стратега. - Иренион горделиво откинула голову: ее брат уже взрослый и приглашен на общественное пиршество как равноправный эллин.
Филипп молча наблюдал за нею. Нарезав букет, девушка выпрямилась и пошла в дом.
- Не уходи, я расскажу тебе об Армелае, - выкрикнул он.
- Ты лучше расскажи о Бупале, - ответила девушка.
Филипп чуть не свалился с забора. Нет, этого он все-таки не ожидал: Алкей предал его, Иренион все знает!..
- Тебя вывели из гимнасия, - добавила она, - ты кусаешься…
Филипп спрыгнул на землю. Все кончено! Он опозорен на веки вечные.