- Все теперь понятно, - усмехнулся Луцилйй, - борьбу нужно начинать снова. Вся Италия стала частной собственностью, и нобили начнут так же, как до Гракхов, притеснять хлебопашцев, продавать за долги их земли или скупать за бесценок!
Сатурнин взволнованно забегал по атриуму.
- Вот, квириты, плоды нашей нерешительности! - воскликнул он. - Теперь не триумвиры будут ведать земельным вопросом, а цензоры, консулы и преторы…
Задумавшись, все стояли, опустив глаза.
- Это, квириты, первая новость, - заговорил Меммий, подняв голову, - о второй скажу после… А теперь послушайте, что делается в благословенном богами городе Ромула: девушка, пятнадцатилетняя дочь консула Люция Кальпурпия Бестии, этого продажного пса, который вместе с Эмилием Скавром был подкуплен Югуртрю, забеременела и сделала себе выкидыш; жена претора Кассия родила в его отсутствие и ребенка удавила; а дочери всадников, научившись предупреждать зачатие, безнаказанно развратничают, потому что и матери их не без греха…
- Ужасное зло, - сказал Луцилий, - рождаемость падает, а если это продолжится несколько лет, Рим впоследствии ощутит недостаток в воинах…
Марий засмеялся.
- Это тебя не опечалит, благородный Луцилий, - вымолвил он, поглаживая волосатой рукой густую черную бороду, - пусть в Риме будет меньше воинов, лишь бы у вас, союзников, было их побольше!…
- А если и так, - вспыхнул Луцилий, - я люблю Рим, я верный сын его! Нет, не сын, а пасынок, потому что Рим не заботится о своих детях… Были прекрасные борцы-полубоги, которые больше радели о нуждах бедных союзников, чем отцы государства. И что ж? Их умертвили, обвинив в посягательстве на целостность республики… И кто обвинил? Кто? Люди, достойные самой жестокой казни! - И повернувшись к Сатурнину: - Друг, - спросил он, - где же ваша вторая новость?
- Вот она! - вскричал Сатурнин. - Югурта прибыл в Рим!
Все молчали.
- Ну и что ж? - первый заговорил Луцилий. - Югурту мы знаем (помнишь, Гай Марий, юного царевича?), он легко согласится на мир.
- Это были славные дни римского величия! - улыбнулся Марий. - Но не тешь себя, благородный Луцилий, надеждами: Югурта хитер и коварен…
- Я такого же мнения, - согласился с ним Меммий. - Разве не он подкупал наших военачальников? Даже Марк Эмилий Скавр, princeps senatus, не устоял против его золота! Пусть он это сделал по наущению Кальпурния Бестии, вина все равно на нем, хотя он и сумел оправдаться. А куда девались слоны, скот, лошади и серебро? Царь выдал их Бестии, заявив, что сдается на нашу милость. А потом он подкупил военачальников Бестии, и они продали ему скот, перебежчиков, слонов я даже серебро…
Веттий рассмеялся:
- За серебро царь приобрел свое же серебро. Хоте- лось бы знать - за какую цену?
В атриум входили центурионы, воины, клиенты, полупьяные, неряшливо одетые граждане, бедняки и рабы.
- В твоем доме, дорогой Тит, настоящее царство Сатурна, - насмешливо шепнул Луцилий, - равенство, братство, благосостояние, радость… Уж не думаешь ли стать вождем всех этих оборванцев?
- Не глумись, прошу тебя, - покраснел Веттий, - твое отношение к бедности равносильно презрению римлян к союзникам.
Луцилий побледнел.
- А ведь ты, carissime, тоже союзник… Эти же люди готовы постоять с мечом в руках за дарование вам прав гражданства.
Сатирик растерялся:
- Прости. Я не знал, ради чего собираются эти люди. Не забудь - человек я новый, и мне показалось, что они пришли только для того, чтобы поесть и напиться…
В атриум вбежали с веселым смехом блудницы и флейтистки, окружили мужей, воинов, ремесленников и рабов. Посыпались вольные шутки.
Меммий, Марий и Сатурнин отошли к имплювию: брезгливость вызывали в них эти женщины, а Тит Веттий, позволявший им обнимать себя, показался Марию легкомысленным и пустым человеком.
- Я догадываюсь, зачем приглашены развратницы, - сказал пропретор, - и считаю наше присутствие в этом доме постыдным.
Меммий молчал, но Сатурнин спокойно ответил:
- Да, но неужели они не люди? А разве нам известно, что довело их до такой жизни? Может, голод, насилие - кто знает…
К ним подошел Луцилий:
- Взгляните на столы, которые вносят слуги по приказанию амфитриона…
Голос Веттия донесся до них:
- Освободить место для плясок да сказать повару, чтобы поторапливался, иначе - клянусь Прометеем! - я похищу у него огонь или его у огня!
Все засмеялись.
- Опимианского вина не подавать: оно пахнет кровью Гракха!
Слова хозяина потонули в шуме голосов. Гости возлегали за столами.
Веттий подхватил Мария и Меммия под руки, кивнул Сатурнину, приглашая его следовать за собой, и торжественно подвел всех троих к столу, за которым уже возлежали две матроны и девушка: Люция - молодая дочь Муция Помпона, жена всадника Мамерка, Цецилня - пожилая супруга нобиля Нумерия, и Лоллия - дочь всадника Аниция.
Три мужа заняли места за столом.
Пожилая матрона говорила молодой:
- Удивляюсь, Лоллия! Ты пренебрегла счастливым случаем познакомиться с царем! Разве ты не была у жены Гая Бебия, когда Югурта навещал его?
- Верно, благородная Цецилия, но царь прибыл сегодня утром; вид у него был усталый, и мы с Терцией не посмели показаться ему на глаза.
- А кто сопровождал Югурту, кроме Кассия?
- Царские сановники, с такими зверскими лицами, что нам было страшно…
Сатурнин подмигнул Меммию. Марий исподтишка наблюдал за ними, чувствуя, что здесь, за столом, должно произойти нечто занимательное.
- Югурта, конечно, посетил народного трибуна, что бы заручиться его поддержкой, - заговорил Меммий, косясь на матрон. - Идя сюда, на пирушку, я встретился с Гаем Бебием, и он сказал мне… Но, может быть, благо родная Лоллия расскажет нам своим приятным голосом, о чем договорились царь и народный трибун?
Меммий, улыбаясь, взял с блюда румяную, поджаренную куриную ножку и поднес девушке. Лоллия поблагодарила его взглядом.
- Как договорились - не знаю, - сказала она, - но, сидя в перистиле, я слышала, как Югурта торговался с благородным Бебием: трибун должен был стать оплотом против римского правосудия и народного негодования..
- И Бебий… - побледнев, шепнул Меммий.
Но Цецилия перебила их, - она поняла, что дело может кончиться неприятностями для Бебия, - и голос ее прозвучал предостерегающе:
- Все это сплетни, дорогая Лоллия! Югурта не мог посетить народного трибуна, потому что он виделся в этот день со своим родственником Массивой, сыном Гулуссы и внуком Масиниссы!
- Но ты сама говорила! - вспыхнул Сатурнин.
- Я говорила? Когда?
- Замолчи, лживая женщина! Сказками о свидании Югурты с Массивой дела не поправить! Всем известно, что Массива бежал в Рим после сдачи Цирты и убийства Адгербала и теперь, по совету Спурия Альбина, добивается царской власти в Нумидии. Следовательно, Югурта не мог навестить своего врага!
Люция не слышала, занятая едой. Но резкий голос Сатурнина заставил ее насторожиться. И она решила поддержать Цецилию:
- Конечно, благородная матрона права. И я могу поклясться Юпитером, что Югурта, побывав у Гая Бебия, отправился к… (она забыла имя Массивы и растерялась) к… как его имя? Масинисса? Не помню…
Сатурнин расхохотался. Это было невежливо по отношению к гостье (даже Меммий смутился, а Веттий покраснел), но временами на него находили приступы веселья и тогда он пугал грубым, неприятным смехом окружающих. И сейчас, опрокинувшись на ложе, хватаясь за живот, он захлебывался от хохота, багровый от напряжения, потный, с залитым слезами лицом.
- Перестань, перестань! - шептал Меммий, - Ты обидел амфитриона и его гостью, ты…
Марий молча наблюдал за ними. Его хмурое волосатое лицо кривила презрительная усмешка, а мрачный взгляд, казалось, говорил: "Не обманете, вижу насквозь - и вас, и гостей, и никому не верю; потому что все вы негодяи".
А Люция переглядывалась с мужчинами; любовников у нее было много, и она обдумывала, как распределить дни свиданий и как поискуснее обмануть подозрительного мужа.
Лоллия и Цецилия поспорили. Размахивая руками, они оскорбляли друг дружку грубой бранью. Марий смотрел на их возбужденные лица, и ему становилось весело.
- Ты, подлая, бегала к Гаю Бебию, как субуррадка! - кричала Лоллия, размахивая обглоданной куриной ножкою. - Ты развратила добродетельного супруга добродетельной жены! Твои бесстыдные ласки знакомы всему Риму!
- Лжешь, потаскуха!
Глаза Лолии округлились. Она с ненавистью смотрела на густо покрытое румянами поблеклое лицо матроны и вдруг размахнулась, швырнула в нее обглоданной костью.
Цецилия вскрикнула. Из разбитой нижней губы текла кровь, на побледневшем лице застыл испуг, и, матрона прижимала ладонь к ране, вздрагивая всем телом.
Веттий растерялся; он умолял Цецилию возлечь за другим столом, где случайно освободилось место (один старый раб, объевшись, внезапно умер, и его поторопились выволочь наружу), но разъяренная женщина воспротивилась:
- Я ее искалечу, подлую! Она, дочь полуплебея, подняла руку на патрицианку!..
Ей не дали говорить. Гром голосов потряс атриум:
- Что ты там врешь, старая подошва, о плебеях?
- Толстая свинья! Веттий поднял руку:
- Тише, квириты! Я собрал вас не для того, чтобы смотреть на драки и слушать споры! Еще не выпита ни одна капля, а раздор уже блуждает по атриуму. Что же будет, когда Вакх развеселит ваши сердца? Неужели хотите, чтобы я лишил вас вина?