Октавиан опустил голову. Молчала Октавия. И молчали друзья и поэты.
Октавия привстала, сделала знак рабыням надеть ей сандалии и направилась к двери. На пороге она остановилась.
- Брат, помни, боги карают людей, нарушающих свои обязанности и обязательства.
И опять Октавиан не ответил.
Шаги сестры мягко зашуршали за дверью.
XXIII
Война Октавиана с Секстом Помпеем продолжалась более года с переменным успехом. Лепид, обиженный тем, что Октавиан отдавал ему приказания как подчиненному, завязал тайные сношения с Секстом. Он ненавидел Октавиана и старался делать ему неприятности.
Лициния не покидала Секста. Она посоветовала ему не доверять Менасу и назначить другого вождя. Помпей поручил Панию принять начальствование над частью кораблей, а Менаса отстранил. Оскорбленный вольноотпущенник вновь перебежал к Октавиану.
Разбив Октавиана возле Тавромения, Секст захватил шестьдесят неприятельских кораблей, а остальные обратил в бегство. Октавиан бежал. Однако победа не дала преимуществ Помпею: сухопутные войска противника шаг за шагом занимали Сицилию, Лепид шел к Тиндарису, в котором высаживались легионы Агрппы; а другой военачальник двигался от Тавромения большими переходами. Воспрепятствовать высадке войск было невозможно, и Секст принял отчаянное решение - уничтожить все неприятельские суда. У него было сто восемьдесят кораблей - значительно меньше, чем у врага, но иного выхода не было, и он стал готовиться к битве.
Приказав греку Демохару, начальствовавшему над всеми кораблями, плыть к Навлоху, Помпей вышел на палубу. Ночь была тихая, теплая. Вода шумела под веслами гребцов. Корабли вырисовывались причудливыми тенями. Секст подошел к корме, задумался. Он уверен был, что только чудо могло его спасти. Молиться богам? Да и. есть ли они? А если существуют, то почему допускают столько несправедливостей, помогают палачам, демагогам и злодеям? Отчего льется кровь невинных, а злодеи торжествуют?
В отчаянии сжал голову. Теплые руки охватили его шею, нежная щека прижалась к его щеке. Не оборачиваясь, он обнял женщину за стан и, не глядя на нее, продолжал с горечью высказывать мысли, мучившие его. Лициния слушала, не прерывая, и когда он замолчал, сказала:
- Я давно не верю в существование богов. Когда я была похоронена и умоляла Весту о спасении, не она спасла меня, а Катилина. Он подкупил верховного жреца, который должен был объявить весталкам и народу о спасении меня богиней.
Повернувшись к Лицинии, Секст заглянул ей в глаза:
- У меня меньше кораблей, чем у противника, меньше почти вдвое. Завтра я буду разбит. Я обдумал, что делать дальше.
И он стал говорить о новой борьбе. У него были обширные планы; он хотел поднять всю Азию против триумвиров, заключить союз с парфянами, освободить всех рабов, стать вторым Аристоником.
- О, если бы мне удалось это! Помнишь, я сказал Менасу - нет, когда нужно было сказать - да. Там, у Мизенского мыса, я мог бы избавить Рим от кровопролитий ценой смерти двух палачей!
- Господин мой и супруг! Теперь ты жалеешь об этом?..
Секст смахнул украдкой слезы с ресницы.
- Ты плачешь, Помпей Великий? - горестно вскричала Лициния, бросаясь к его ногам и целуя его руки.
- Я плачу, Лициния, о родине. Я проклинаю богов, допустивших к власти старого Цезаря, Антония и Октавиана! И я проклинаю темноту и несознательность плебса, поверившего подлым демагогам!.. Да, пора на покой, пора… Пойдешь со мной, Лициния?
Она не поняла его вопроса и опросила, куда он ее зовет. И он ответил, обнимая ее:
- Пойдешь ли со мной до конца?
Молча она прижалась к груди мужа и заплакала. А потом шептала слова, точно они могли предотвратить от несчастий отечество, Секста Помпея, его воинов и вое, что было еще ему подвластно:
- Всегда с тобою!
Корабли Секста Помлея, осыпаемые каменным дождем из метательных орудий, поставленных на башнях тяжелых судов противника, сопротивлялись с отчаянным мужеством. Более подвижные и быстрые, они кидались на длинные весла вражеских кораблей, ломали их, разбивали рули, но, окружаемые со всех сторон, не могли ускользнуть от крючьев, бросаемых на борта. Сеча происходила на перекидных мостиках, моряки дрались с остервенением, а на помощь врагу прибывали новые и новые силы. Уже Демохар, доблестный грек, был убит, а Секст не отступал, отдавая приказания, и Лициния передавала их начальникам.
- Вождь, около ста шестидесяти кораблей погибли! - вскричала Лициния, подбегая к Помпею. - Прикажешь продолжать борьбу?
- Плыть к Мессане, - повелел Секст.
Семнадцать кораблей отступили, осыпаемые камнями и свинцом. Помпей стоял на борту переднего корабля, рассекавшего грудью волны, и молчал. На сердце было тяжело, и только присутствие любящей женщины придавало ему бодрости. Лициния говорила:
- Я знаю твои планы, Италия тебя любит, Восток помнит твоего великого отца, и ты поднимешь провинции против триумвиров. Не доверяй Антонию, Октавию и Лепиду, мой дорогой! Доверять палачам значит преднамеренно идти на смерть.
В Мессане Секст пробыл недолго: захватив сокровища и свою дочь, он получил известие, что его легионы сдались Лепиду.
"Еще один удар", - подумал он и приказал плыть на Восток.
- Отец, - опросила юная девушка, - верно ли, что мы бежим?
- Верно, дочь моя, - ответил Помпей. - Мы бежим, чтобы начать новую борьбу.
- Борьбу… борьбу… Она надоела… Я хочу в Рим, я хочу…
Лициния перебила ее:
- Не расстраивай его такими речами! Разве не видишь, не чувствуешь, что решается судьба республики? А ты: "Хочу в Рим, хочу…" Кому какое дело до того, что ты хочешь в Рим? Если хочешь, то поезжай, а его не беспокой!..
- Кто ты? Как смеешь говорить мне такие речи? Лициния молча отвернулась от нее. Она презирала надменную дочь вождя: насколько он был мудр и велик, настолько дочь была глупа и ничтожна. Секст исподлобья взглянул на дочь:
- Ты бы пошла отдохнуть. Не пристало дочери Помпея затевать ссоры, выступать на посмешище моряков… Взгляни, как они смотрят на тебя!
Девушка поспешно удалилась: лицо ее было красно.
XXIV
В то время как Октавиан воевал с Секстом Помпеем, Антоний шел на Фрааспу, столицу Мидии. Войска двигались по двум дорогам; на одной, более длинной, случилось несчастье - парфянский арсак Фраат напал с конницей на римские легионы, разбил их и уничтожил осадные машины. Узнав о поражении войска и потере осадных орудий, Антоний не пал духом, решив все же осадить столицу.
Фраат беспокоил вылазками легионы. Так проходили дни, недели. И однажды союзный армянский царь с притворным испугом поспешно удалился в Армению, уведя с собой конницу, привыкшую к борьбе с парфянами. Это был большой удар для Антония, и в лагере зашептали об опасности налетов вражеской конницы и о страшной участи триумвира Красса. Однако Антония нелегко было запугать. Он не думал об отступлении.
Фраат, видя, что Антоний не снимает осады, беспокоился, опасаясь, как бы не подошли римские подкрепления. Распространив слух, что он готов заключить почетный мир, Фраат приказал своим конникам встречаться с римлянами и вести с ними дружеские беседы о мире, о царе, который не желает войны, потому что заботится о спокойствии в стране и благополучии своих подданных; он даже жалеет римских легионариев, зависящих всецело от воли своих жадных полководцев. Воины кричали, что их радует желание арсака заключить мир, и уверяли парфян, что будут требовать у Антония кончить поскорее эту войну.
Проконсул нахмурился, узнав о происках Фраата. Лагерь возбужденно шумел. Крики легионариев доносились до претории, и полководец приказал легатам обойти лагерь и узнать о причине шума.
- Божественный Антоний, - сказал один из приближенных проконсула, - не доверяй проклятым парфам, предательски умертвившим Красса: слышишь крики?
Полководец прислушался.
- Мир, мир! - гремели легионы. Возвратившиеся легаты подтвердили, что войска требуют мира.
- Эрос, - обратился Антоний к вольноотпущеннику, стоявшему возле него, - я посылаю тебя к парфянскому арсаку с мирными предложениями. Потребуй у него выдачи пленных и возвращения знамен, отнятых у Красса. Взамен этого я сниму осаду с Фрааспы и покину занятые земли.
Эрос отправился к Фраату, но не увидел его, - пришлось говорить с суреной. Выслушав Эроса, парфянский полководец дерзко сказал, что царь отказывает в выдаче римских знамен; зато обещает не беспокоить римлян во время отступления.
Эрос передал ответ Антонию. Проконсул принужден был согласиться.
Дожди и туманы сменились холодами: дули ветры, шел снег.
Воины болели, многие тосковали по родине, по женам и детям. Бородатые ветераны Цезаря утверждали, что "Лысый не ушел бы из Парфии: он отступил бы, чтобы тут же ударить всеми силами и разбить врага".
Не доверяя арсаку, Антоний приказал отступать по горной дороге, недоступной для конницы. Он ехал во главе войск, а впереди него маячила, то скрываясь, то появляясь, конная разведка. Было холодно. Усы и бороды замерзали. Легионарии шли молча, без обычных песен. На привалах многие не разводили костров и не варили полены. Зачем? Скорее бы дойти до мирных городов, где можно было бы отдохнуть. А вероломный Фраат беспокоил налетами отступавшие войска.