- Где ты был? - радостно говорила она. - А я уже было подумала, что ты бросил меня, как и Антоний - да поразят его стрелы Зевса!
- Не брани господина, он помнит о тебе. Вот деньги от него, он приказывает мне жениться на тебе… Ослушаться - значит навлечь на себя кару могущественного мужа.
Халидония поникла головою. Антоний ей нравился, и она мечтала после смерти Фульвии стать его женою. Эрос, не замечая горя гречанки, обнял ее и уселся рядом с нею.
- Не плачь, - говорил он, лаская ее руки и плечи, - мы заживем хорошо. У меня есть дом в Риме, лавки, дающие прибыль, небольшой виноградник. А разбогатею, еще больше будем иметь! Ты станешь госпожой, может быть, даже матроной. И мы пригласим к себе Антония и его друзей.
- Нет, нет! - сквозь слезы вымолвила Халидония, вспомнив Фульвию. - Я согласна жить в глуши, лишь бы их никогда не видеть…
- Глупенькая, - сказал Эрос, вытирая ее глаза. - Я понимаю, что ты сердишься на господина, но поверь мне, он ни в чем не повинен, - так захотели боги. А ты мне нравишься… Будь же моей женою…
Халидония не возражала. Что было лучше - любовница Антония или жена вольноотпущенника Эроса? Она знала, что Антоний непостоянен - он меняет женщин каждую неделю - и удивительно было, что она прожила с ним несколько месяцев. А Эрос? "Если господин приказал ему жениться на мне, я буду под опекой господина".
Эрос долго не мог заснуть, - мешали ночные сторожа; обвешанные колокольчиками, они ходили кругом дома, и звон назойливо застревал в ушах. Рядом лежала Халидония, и Эрос думал о превратностях судьбы. "Не помышлял жениться, а пришлось: получил подержанную вещь". Халидония тоже не спала. Ласки Эроса надоели, - господин ласкал не так: он вкладывал в каждое движение душу, его слова были сладки, как гиметский мед.
"Жизнь - это игра, - думала она, - в выигрыше тот, кто сумеет обмануть своего противника. А не сумел обмануть - иди в плен, подчиняйся другому, становись рабом".
Эта грубая философия разъедала сердце Халидонии, и Эрос, покидая гречанку в габийской вилле, поневоле сравнивал Халидонию Бононии с Халидонией Габий: вместо скромной, доверчивой и ласковой женщины перед ним стояла насмешливая, недоверчивая жена, которая говорила:
- Не успеешь прибыть в Галлию, как обзаведешься простибулами - забудешь жену, станешь пьянствовать вместе с Антонием. Но берегись: заболеешь от потаскухи - не пущу на порог дома. Даже господин не сумеет меня уговорить!
Напрасно Эрос убеждал ее, что он испытывает отвращение к продажным женщинам, - Халидония не верила. Обнимая его, она всхлипнула. А когда Эрос вскочил на коня, - не выдержала: обхватив обеими руками ногу мужа, сунутую в бронзовый башмак, она прижалась к ней щекой и повторяла, сжимая ее сильней и сильней:
- Обещай не забывать меня. Люби крепко… Прости, если язык мой выговорил злые слова.
Эрос с трудом освободился от жены. Покидал ее с тяжестью на сердце.
- Будь спокойна, - сказал он, - сердце мое с тобою. И ударил коня плетью.
XVI
После загадочной смерти консула Педия, умершего внезапно (он опубликовал эдикт, в котором сообщалось об осуждении только двенадцати человек), Антоний, Октавиан и Лепид прибыли один за другим в Рим, каждый с легионом и преторианской когортой.
На другой день они заставили утвердить закон, устанавливавший триумвират сроком по тридцать первое декабря семьсот шестнадцатого года от основания Рима, и опубликовали проскрипционные списки.
Наступили страшные времена Суллы.
- Кто убьет осужденного, - кричали на площадях глашатаи, - тот получит награду! А кто спрячет проскрипта или поможет ему бежать - будет отвечать своей головой за укрывательство врага отечества.
Халидония, вызванная в Рим Эросом, насмотрелась ужасов на улицах города: здесь вели пойманного сенатора, переодетого рабом, и толпа бросала в него камнями и навозом; там гнали выловленных из подполий, сточных труб и усыпальниц гордых нобилей, награждая их пинками и оплеухами; а дальше - рабы убивали всадников, умолявших о пощаде, обнимавших их колени; многие оптиматы бросались навстречу убийцам, чтобы поскорей избавиться от мучительного ожидания смерти.
Эрос говорил, сжимая руку жены, дрожавшей всем телом:
- Слуги убивают господ, развратные матроны обвиняют ненавистных мужей, стараясь, чтобы они попали в списки проскриптов, сыновья предают отцов, указывают, куда они скрылись…
- О, боги, - шепнула Халидония, - скоро ль все это кончится? - И вдруг прижалась к мужу, когда они подходили ко дворцу Антония. - Куда ты меня ведешь?
- Господин желает тебя видеть…
- Меня?
Она рванулась, но Эрос удержал ее:
- Не бойся, ведь ты - моя жена.
Она поднималась по мраморным ступеням, устланным ковром. Рядом с ней шел Эрос в нарядной одежде, и рабы кланялись им, громко приветствуя. И Халидония думала: почему так случилось, что она входит во дворец не супругой повелителя мира, а женой его вольноотпущенника?
Вошли в триклиниум. Она видела возлежавших гостей, слышала гул и смех. Антоний говорил ровным голосом, не повышая его, что служило признаком сдерживаемого раздражения:
- Они бегут к морю, бегут к Сексту Помпею, который старается притти им на помощь,
- Он подошел к Сицилии, чтобы принять верховное начальствование над морскими берегами, - поддержал его Октавиан. - Эдикты Секста, обращенные к италийским городам, вызывают волнения; он собирает беглецов на берегах…
Лепид что-то ответил. Халидония не расслышала: зазвенели систры, запели лиры, и свежие молодые голоса наполнили триклиниум ликующими напевами.
Эрос подошел к ложу, на котором возлежали Антоний, Октавиан и Лепид, нагнулся к господину, что-то шепнул. Антоний повернулся к гречанке и несколько мгновений вглядывался в нее.
- А, это ты, - небрежно сказал он. - Как жаль, что война разлучила нас! Ты поторопилась выйти замуж, не захотела подождать…
Халидония растерялась.
- Господин мой, - пролепетала она, - ты ошибаешься. Не ты ли приказал Эросу жениться на мне?
Антоний привстал.
- Я - приказал? Когда это было, Эрос? И было ли? Что-то не помню.
Эрос испуганно замигал глазами.
- Это было, господин, в Форуме Юлия… Антоний прищурился.
- Подойди, Халидония! Я ли тебя не любил? О, молодежь, молодежь! Как ты неблагодарна!.. Поистине, Халидония, ты сменила одну любовь на другую, по греческому выражению: "Клин клином вышибать".
- Господин мой, - шептала она, - я ничего не понимаю. И Эрос не понимает - взгляни на него! Сжалься над нами, господин!..
- Встань, Халидония! Я хотел испытать тебя… твою любовь… Ты вышла за Эроса… Так угодно было богам…
Он притворно вздохнул и повернулся к Эросу:
- Отвези жену в габийскую виллу и возвращайся поскорее: ты мне нужен.
Эрос не успел ответить, - донесся хриплый голос Фульвии:
- С кем ты беседуешь, Марк Антоний? С Эросом? А кто эта женщина?..
- Жена его, - ответил Антоний, сделав обоим, знак удалиться, и обратился к падчерице: - Что ты скучна и бледна, Клавдия? Приляг за нашим столом.
Эрос и Халидония вышли.
Фульвия и Клавдия заняли места легатов, которые напились до бесчувствия и были рабами отнесены в спальню.
Октавиан перешел на другое ложе и принялся ухаживать за Скрибонией, младшей дочерью Либона: он любовался ее ожерельем из сардских ясписов с фиолетовым отливом и говорил:
- Твои глаза, как эти ясписы… Скрибония, обмахиваясь веером, ответила:
- До сих пор ты мало обращал на меня внимания…
- Ошибаешься. Ты мне нравишься, но я тебе не мил… Шум у дверей отвлек его внимание. В триклиниум ввалилась толпа воинов с кожаными мешками. Антоний, как старший триумвир, подошел к ним.
- Что вам, друзья?
- Получай, триумвир, головы проскриптов, - выступив на середину триклиниума, сказал центурион и потряс мешком. - Принесено шестьдесят голов. Что прикажешь сделать с ними?
- Выставить на рострах. Мы, триумвиры, благодарим доблестных коллег и друзей великого Цезаря за верную службу отечеству, - и, кликнув писца, приказал:
- Выдать завтра награды этим храбрым ветеранам. Клавдия, обиженная невниманием Октавиана, смотрела, как он подходил к Антонию. В голове ее назойливо билась мысль: "Для него политика важнее и дороже любви".
Всадники и крупные землевладельцы были казнены, а их имущество разделено между популярами, за вычетом приданого, оставленного вдовам, и части денег - сыновьям и дочерям: первые получали одну десятую и вторые одну двадцатую отнимаемых состояний. Жадные триумвиры покупали виллы за бесценок; их примеру следовали воины, которых боялись раздражать,
- Победа бедноты! - насмешливо говорил Лепид, поглядывая на Антония и Октавиана. - Если погонщик мулов стал консулом, то не есть ли это торжество охлократии?
Это был намек на Вентидия Басса. Антоний стал с жаром защищать консула. Он говорил, что храбрость и распорядительность этого мужа затмили великие дела знаменитых полководцев и что Вентидий получил консулат по заслугам.
- Справедливость нашего дела, за которое мы стоим, и наших действий очевидна, - добавил Антоний. - Мы не грабители, потому что если бы мы были ими, то разве оставили бы вдовам, сыновьям и дочерям проскриптов часть отобранных богатств? Все отнятые сокровища находятся в эрарии Сатурна, и если вы, - обратился он к триумвирам, - желаете взглянуть, на них и получить опись ценностей, находящихся в подземельи, то идемте.