- В рот банан, - перебил Пеликан, - совсем неплохо. Банан в рот тебе - что-то напоминает… А ты чего краснеешь? - спросил он у Фаины. - Вкус банана почуяла?
Фаина совсем перестала есть, сидела с растерянной и глуповатой улыбкой.
- И чего это вы трепетесь? И куда это вас несет? - спросила Александра, сохраняя полнейшее спокойствие.
- А в самом деле, с чего мы начали? - спросил Модест. - Никогда не можем вспомнить. Черт знает, какими путями нас занесло к банану?
- Александра, ты-то помнишь. - Ревенко потянулся к ней. - Александра…
- Валя, не кадрись ко мне. У тебя своя дама. Дама ждет. Дама ждет твоего внимания, Валя. - Она нарочно повторила для Пеликана.
Фаина посмотрела ей в лицо, ничего не понимая, о какой даме речь, при чем здесь Ревенко.
Валя сказал Александре, играя голосом:
- Ну, а если бы я захотел, чтобы ты считалась моей дамой? - Карие влажноватые, наглые глаза глядели на нее обволакивающе, будто он всерьез увлекся, или изображал увлечение.
Она замедлила с ответом, зачерпнула чайной ложечкой из стакана и поднесла ко рту капельку чая.
Прямодушный Модест спросил:
- Александра, а ты, правда, помнишь, из чего все пошлó?
- Из штангиста. Из штангиста пошлó, который что-то там такое горлóм изрекал, - напомнил Пеликан под бурный хохот мужской компании и слабое хихиканье Фаины. Он с интересом, не забыв прищуриться, рассматривал Александру, словно впервые посетила его какая-то догадка: - Ну, так чего ты Ревенке ответишь? - Она продолжала молча и загадочно улыбаться, спокойно смотрела на него. - Так чего скажешь?
- Прямо вот сейчас говорить? Под дулом… банана?..
Он хохотнул и захлебнулся. И, кажется, робкое выражение появилось во взгляде.
- Ну, а чего стесняться? - Широким жестом повел, возвращаясь к привычной самоуверенности.
- Я, пожалуй, отвечу ему… Без свидетелей. Зачем хорошего человека подставлять?
- Его?
- Не знаю.
- Модеста?
- Ты хочешь спросить: "меня"? Так уж спрашивай, Боря. Чего там? ты - не робкого десятка. Нет.
- Нет, - сказал Пеликан.
- Конечно, - сказала Александра.
- Мне не мешают свидетели, - сказал Ревенко, полностью насытившийся и переставший есть; впрочем, и еды не осталось ни крошки. - А помните, как у вас штангист бутылку пива поставил в шкаф? Налил и поставил в шкаф? И звал?..
Он не мог продолжать. Модест вслед за ним покатился от смеха.
Пеликан не обратил на них внимания. Что-то отстраненное, непривычное происходило между ним и Александрой. Они почти и не говорили больше. Сидели рядом на кровати.
- Боря… Боря, - позвала Фаина, почувствовав, угадав шестым чувством приход незримого и плотного отчуждения. - Боря…
Пеликан мрачно покосился, одним глазом; все было кончено.
С двух сторон Модест и Ревенко заговорили с ней.
Утром Модест пошел проводить Фаину. Валя отправился спать.
Петров, засунув руки в карманы брюк, вывел Александру на порог дома, и здесь они расстались.
- Я завалюсь до двенадцати, - сказал Петров. - На лекцию по теормеху я приду.
- Да, он устраивает перекличку.
- Ты похожа на Люку… Саша. - Он усмехнулся, предвидя, как она передернется от последнего слова. - Саша… Вечером встретимся.
Александра, молча улыбаясь, повернулась и ушла по тропинке под сумеречным, неизъяснимо красивым небом. На темных ветвях кустов и деревьев висели капли росы.
Перед тем, как убежать на занятия, Циркович толкнул своей тяжелой ладонью Модеста и Пеликана. Тот и другой простонали, не открывая глаз.
- Говорил вам, что разбужу рано, паразиты. Если будете мешать спать!.. В другой раз - на сопромат - не разбужу. Вот увидите.
Сорокин, обнаружив пропажу папирос, посуровел. Стал играть в молчанку, не хотел смотреть на сожителей. Затаил обиду.
11
Приблизительно минул месяц.
В женском корпусе на втором этаже, как всегда в субботний вечер, устраивались танцы.
Пеликан явился в охотничьих сапогах с отворотами, под мышкой он держал какой-то плоский сверток. Рядом с ним была Александра, он сразу же пошел танцевать с ней медленное танго, передав свой сверток на сохранение Модесту.
Он увидел, поверх головы Александры, Джона, дальше на повороте танца Фаину, еще дальше студентку первого курса Свету, которую заметил еще в октябре и знал, что она с технологического, приехала из Саратова.
Света с первого взгляда понравилась ему по-младенчески нежно-розовой и необыкновенно тонкою кожей лица, колдовскою силой влекло к ней прикоснуться кончиками губ. Эта неодолимая привлекательность разбудила в нем нечто похожее на влюбленность шестилетнего мальчугана, не замечающего ничего кроме какой-нибудь ленточки или цветного помпона на берете избранницы.
Александра была посвящена и в эту его тайну. И потому что ею был сделан выбор или, правильней сказать, ее выбрали - для любви к этому Бог знает как одетому, плохо дающемуся в руки, непредсказуемому путешественнику по жизни, она понимала, что единственно разумное - смириться и терпеть, не подавая ни малейшего намека, и тени намека, на ревность или недовольство.
Так много общего нашлось у них. Она, быть может, знала и видела больше и дальше него - но он так же постоянно возвращался к больной и вечной теме быстротечности жизни, неотвратимости и относительной близости ее окончания.
При том что свойства характера и внешние данные выделяли его над толпой, выталкивали в лидеры, он мог позволить себе роскошь сомневаться и грустить и биться над проклятыми вопросами.
С чисто философским самообладанием Александра терпеливо вела свою игру, приучая Пеликана к мысли, что только здесь он всякий раз и по любому случаю найдет понимание и со-чувствие.
Ничто не могло испортить ей удовольствия. Она передвигалась гибко и послушно в его объятиях, она преобразилась, она словно парила, отдаваясь ему в танце. Лицо просияло. Порой из ее груди невольно вырывалось шумное дыхание. Ее облик, порывистый и вдохновенный, не вязался с привычным представлением о ней; как будто новый, незнакомый человек подменил ее, благодаря чему они с Пеликаном сделались для всех центральной парой, на них сосредоточилось внимание.
Тут было много танцующих. Танцевали по-разному - кто-то старательно и аккуратно, другие развязно, с всевозможными фокусами. Студенты веселились шумно и разухабисто: на носу были зачеты перед зимней сессией, и осознанно или нет - по закону компенсации требовалось как бы разнуздаться до полного бездумия.
Первокурсники, сбиваясь в группы, выясняли отношения. От них исходил напор мятежной и злой воли. Некоторые были под мухой.
В глубине разношерстной толпы зрел заговор, неявный для Пеликана и его друзей, направленный против него. Надарий перебегал от одной группки людей к другой, деятельно и нахмуренно доказывал, размахивая руками. Все же кое для кого не осталось незамеченным его поведение.
Джон Гурамишвили сидел, лениво развалясь на стуле, его Ленка сидела рядом; он улыбнулся глазами и кивнул Пеликану, наблюдая, как Александра льнет к нему, с гримасою одобрения покивал головой. Поднялся и повел свою Ленку, обхватив за талию, а другой ладонью за спину, небрежно передвигая ноги в такт музыке, его длинный нос нависал над ее лицом.
Пеликану вспомнилось: "Одна минута - нос, две минуты - нос, три минуты - нос, что бы это значило? - Из-за угла дома Джон выходит…"
Этим вечером Джон был навеселе, ему удалось выиграть бутылку у нового человека, незнакомого с его талантами.
Один из талантов заключался вот в чем. Он приводил человека в узкий коридор, отчего высокий потолок казался еще выше, и предлагал на спор достать и сделать ногой на потолке отметину. Обыкновенно искали подвох в формулировке, так как само предложение выглядело заведомо невыполнимым. А Джон проделывал это с легкостью. С разбега подпрыгивал, переворачивался в воздухе и, коснувшись пяткою потолка, по-кошачьи мягко приземлялся на обе ноги.
Лукаво посмеивался, принимая выигрыш.
Секрет, как он признался друзьям, заключался в том, что рукой он не мог достать.
- Легендарный парень, - сказала Александра. - Там у вас метра четыре, больше…
- Спортсмен… - Пеликан проводил ее на место и огляделся вокруг. - Странное ощущение - вдруг вот так возьмет и тюкнет. И встанешь как в столбняке… Александра, у тебя бывает?
- Что, Боря?
- Посмотри, все эти люди в костюмах и электричество и музыкальный грохот… В костюмах и в галстуках. И громадный дом, и стены, и окна. А дальше - все, что за этим стоит: провода, электростанции, автомобили, железная дорога. Как подумаешь, откуда взялось, и к чему оно, нагромождение всякой всячины, сотворенной человеком за последнюю тысячу лет? Сколько всего, Бог мой, видимо-невидимо. Летит наш шарик, колыхается в безумном пространстве: миллиарды километров… миллиарды лет… Весь наш мир - маленькая-маленькая капелька, полностью незаметная. Что такое мы? каждый из нас?.. И все наши якобы достижения - откуда? зачем? Я чувствую, как у меня мозги останавливаются и цепенеют. Одна половина в тумане, а другая свесилась набекрень, и окружающее как застывшая картина. Столбняк!..
- Для нас большое дело сделали. Подарили человеку способность забыть. Не помнить ежеминутно о смерти.
- Да, верно… Лучше не помнить. Просто жить. Я умею.
- Еще как умеешь!
- Но надо ли? Ведь ты считаешь, что знать и думать об этом нужно - чтобы не потерять внутри себя главного.
Она, сидя, подняла к нему лицо, и ее глаза под стеклами очков, казалось, зажглись влажным и черным пламенем. Но сказать ничего не успела.