Во-вторых, он мечтал о Фаине. Крупная, пышнотелая Фаина, исчезающая в чужих объятиях, манящая, ускользающая, - стоило ему вечером перед сном представить ее, или утром сразу после пробуждения, и острая, сладкая судорога пронизывала от шейных позвонков до копчика. Острая, дикая ненависть туманила голову. Утешение с доступными девками, а таких было полным-полно, не утешало. Хотелось большего - уничтожить ненавистного Петрова! Сдавить в объятиях Фаину. Лечь с нею рядом, на нее. О, какая горячая кровь струилась по жилам, ударяла в сердце. Он вскакивал и бегом бежал на станцию.
Уезжал в Москву - к девкам.
В общежитии их хватало, но здешние, знакомые-перезнакомые - слишком было пресно. Он сидел в "Арагви", брел по ночной московской улице. Искал новых. Большая записная книжка была исписана женскими именами и номерами телефонов. Он редко возвращался по второму разу, еще реже по третьему, и никогда - в четвертый раз.
В предыдущем году они частенько объединялись для таких мероприятий с Джоном. Затем Джон в очередной раз задержался на первом курсе, отстал. Заделался домоседом, сидел в своей комнате, крутил музыку. Его пластинки и магнитофон были большой роскошью для 1955 года; к нему набивалась вечерами избранная публика, весело трепались, слушали до одиннадцати часов, когда по всему общежитию отключали электричество. Днем он усаживался в институтской столовой, в подвале под церковью, или у себя в общежитии и пил вино. Иногда он зажигал свечу в память о каком-нибудь умершем родственнике, сидел один молча, на столе перед ним стояла бутылка вина или коньяка. Для остальных это было в диковинку; на него смотрели издали, не беспокоили его. Уважали. Побаивались.
В последнее время он полностью осел в общежитии: прилепился к Ленке, худющей как доска, высокой, стройной девице с его же потока - из какой-то там Рязани. Или Воронеж? хрен догонишь. Никакой разницы. Она смотрит в лицо ему с покорностью собаки, и ловит малейшее шевеление его брови. Ну, и он тает от счастья - этот бывший спортсмен, свободолюбивый и бесстрашный.
Он прилип, попался.
И эту девку, обычную, здешнюю, повезет в Тбилиси? Введет в дом? Не постыдится покажет родным, друзьям?
Позор, позор!..
После того как Надарий крикнул Петрову свои оскорбительные слова, тот сделал рывок навстречу.
Но забежал и преградил дорогу маленький, низенький Ромка Циркович из Минска, мастер спорта, штангист.
Шпиндель, с презрением подумал Надарий, не умея различить налитости, крепости мышц под одеждой, свинцовой тяжести приземистого и широкоплечего тела.
- Иди на место!.. - Циркович обеими руками толкнул Петрова в грудь, отбрасывая назад. - Без тебя разберемся…
Подвижный, стремительный, он подлетел молниеносно к Надарию, не успевшему вспомнить о своих приемах, схватил его поперек туловища, без труда крутанул на сто восемьдесят градусов и швырнул об землю головою вниз. Так цирковой атлет крутит и подбрасывает тяжелую палицу, ловит, перекидывает из руки в руку, с кажущейся легкостью и изяществом.
Надарий встал на четвереньки, покрутил осторожно головою, проверяя ее сохранность.
Обе компании разошлись по-хорошему.
7
"Дымом тянет…"
"Горит наше общежитие?" - в шутку подумал Володя Литов, и тотчас забыл, потому что они взошли на третий этаж.
В коридоре горели редкие сумрачные лампочки. Двери комнат были закрыты, там было темно.
Малинин решительно постучал. Еще и еще раз, оттого что никто не откликался.
- Ну, чего надо? - минуты через три из темноты дверного проема спросила мрачная фигура с заспанным лицом.
- Надария, пожалуйста, позови, - сказал Малинин.
Фигура исчезла, и после негромких переговоров в дверях показался полуодетый взъерошенный кацо.
Тот самый.
- Чего вам?
- Выйди - поговорить надо, - попросил Малинин. Надарий поколебался, присматриваясь к посетителям; но потом решился и ступил в коридор, оставив дверь открытой. - Отойдем сюда. Не надо людям мешать, пусть спят. - Малинин, пропустив вперед Надария, сам прикрыл дверь, и они встали лицом к лицу, боком к коридорной стене. Причем, Малинин оказался между Надарием и его комнатой, поэтому спиной к комнате.
Володя остановился по средней линии между ними, обозначая треугольник.
- Я жалею, что вы ночью пришли, - вяло и нехотя сказал Надарий, будто с усилием, - я это очень-очень не уважаю.
- Ты вот что, парень, - сказал Малинин. - Я с тобой хочу вежливо говорить. Но я шутить не умею.
- Я тоже, - вяло произнес, словно удивился, кацо. Казалось, он смущен, да как бы не напуган.
Малинин близоруко прищурился, внимательно его рассматривая. Он был высокий, худощавый, приблизительно одного роста с Надарием, и Володе по опыту хорошо знакома была эта ленивая расслабленность, взрывающаяся внезапной энергией.
- Я не знаю, - рукой показал Малинин, - как у вас там ведут себя. А у нас здесь так не принято. Из-за девчонок грозить кому-нибудь - не принято. Она сама выбирает. Ты понял? - Кацо молча размышлял о чем-то своем. - Я тебя спрашиваю: понял?
- Понял.
- Чтобы не нарваться на неприятности.
- Понял, понял…
- Неприятностей можно огрести вагон и маленькую тележку.
- Да.
- Больше не грози никому. Никогда.
Неожиданно кацо перебросился в странную стойку: слегка согнул тело в пояснице, вытянул обе руки вперед, потряхивая разжатыми ладонями. И вдруг с силой выбросил ногу, в прыжке с разворота нацелясь пяткой в голову Малинину.
Володя не успел заметить реакции Малинина: показалось, будто прежде Малинин отклонился, а уже затем кацо ударил - в пустоту - ногой, которую он поймал и дернул себе под мышку. Надарий, падая, еще не коснулся пола, он только приземлялся, когда кулак Малинина быстро, коротко хлестнул его в шею, под ухо.
Надарий не охнул, не издал ни звука. Голова его стукнула о деревянный пол. В ночной тишине раздался отчетливый звук, как если бы палкой ударили по спелой тыкве.
- Юрка!.. Юрка!.. - закричал Володя, не имея времени докончить: "берегись!.."
Сзади Малинина, выскочив из комнаты Надария, прыжками неслись два человека, похожие на двух кровожадных зверей. У одного из них в руке был чайник, можно было подумать, что с перекошенным лицом он торопится в умывальник набрать воды; тяжелые чугунные чайники выдавались по всем комнатам общежития. Он проскочил мимо Володи, в то время как второй, бросившись на Володю, сковал его движения, - и сзади с размаха хватил Малинина чайником по голове.
Малинин, заливаясь кровью, ничком рухнул на поверженного Надария, который, кажется, начал в этот момент оживать.
"Скоты! что делают!.." Володя попытался пробиться к нему на помощь, действуя только правой рукой, но когда противник обхватил его за шею и сдавливая начал гнуть книзу, он каждым своим позвонком ждал и чувствовал убойный чугунный удар по своей спине: теперь их было трое против одного. Считая Надария. А он успел увидеть, что тот поднялся, пнув ногою бесчувственное тело Малинина. Володя в согнутом положении дотягивался и старался бить кулаком в грудь и живот противника. Все труднее становилось удерживаться на ногах - нежные хрящи шеи были стянуты жестким захватом, от этого мутилось сознание, и ноги сделались нетвердыми и ломкими.
И вдруг его отпустили. Он потерял опору, оступился и упал. Но тотчас встал на ноги, озираясь, готовый к новому нападению.
Противник его был отброшен в сторону. Рядом, он увидел, появились новые лица. Петров-Пеликан стоял спокойный и величавый как скала.
Володя боялся поверить в свое счастье.
С криком:
- Юрку убили!.. Бляди!.. - из-за Петрова выбежал Круглый из Ухты, рванулся к человеку с чайником. Ломаными движениями - наверное, так планировал драться Надарий, но у блатняги ухтинского все получилось удачнее, прицельнее, он не работал кулаками, не сделал ни одного лишнего замаха - подскочил, нанес ребром ладони один только удар в горло. Его жертва упала на колени, выронив чугунный чайник, захрипела, закашлялась натужно. Изо рта хлынула кровь.
- Сволочь!.. - Круглый взял его рукой за волосы. И отпустил. Тот завалился боком, продолжая хрипеть и задыхаться.
- Да-а, начудили… в сиську, в печень, в бога, мать!.. - произнес Петров неслыханное для Володи многоэтажье.
Надарий при виде заклятого врага вновь перебросился в излюбленную стойку.
- Ну, вот. Встретились, - произнес он. - Чувствовал - пасть порву тебе!..
Володя смотрел во все глаза.
Пока Надарий изображал предисловие к чему-то японскому - карате или джиу-джитсу - Петров легко приблизился к нему на расстояние вытянутой руки и сверху вниз, без каких-либо приемов, обрушил свой мясистый кулак на его темя.
Надарий упал. Потом опять сел, помотал головой и начал вставать.
Петров подождал, чтобы он полностью поднялся на ноги и принял защитную позу.
После этого снова взмахнул своим внушительным кулаком, опуская на темя Надарию.
Тот в очередной раз свалился на пол. Лежал, глазел тупо на врага и не спешил принять вертикальное положение.
Петров молча и спокойно смотрел на него.
- Пелик!.. - Человек в очках, высокий, с строгим, сухим лицом, довольно немолодой, бегом подходил со стороны лестницы. Слегка запыхался. Увидев кровь, побоище - остановился в растерянности. - Пелик!..
- Что, Модест? Удивляешься? - Петров усмехнулся, краем глаза посмотрев на приятеля. - Начудили, паршивцы… Они бы еще кого-нибудь прикончили без меня.
- Общежитие горит! На первом этаже полно дыма!