Он присел на ручку софы, будто для того, чтобы собраться с мыслями.
- На самом деле - совсем небольшое дело - необходимо просто держать ухо востро.
- Но всего не услышишь, герр Крамер. Кроме того... вы так и не смогли вернуть мой багаж.
- Багаж?
- Мои меха. Вы должны были вытребовать мои меха у вашего правительства. Я даже не знаю, о чём нам говорить.
Она, понял Крамер, вполне серьёзна. Он подошёл к ней, рискнув положить руку ей на плечо.
- Не рассмотрите ли, по крайней мере, моё предложение... как один профессионал - предложение другого профессионала?
Она заколебалась, наблюдая, как его рука скользнула к её горлу, чтобы обвести горловину платья.
- Очень хорошо, герр Крамер, я рассмотрю его.
И в известном смысле она сдержала своё слово. Позднее она объяснила, что провела ночь с бутылкой сладкого шерри, вновь изучая бесполезную корреспонденцию из Берлина относительно её мехов: "...Меха стоили мне по крайней мере двадцать тысяч франков, так что в конце концов я решила получить от этих германцев как можно больше денег, что было бы справедливым обменом". От той ночи сохранилась ещё копия записки Крамеру с приказанием принести деньги и необычайно искреннее письмо к дочери о мужчинах, которые верят, что понимают женщину, но на деле не понимают ничего... мужчинах, которые никогда не дадут тебе ничего ценного, только то, что ты научишься брать сама.
Глава двадцать вторая
Итак, она уехала в Париж с двадцатью тысячами франков и тремя пузырьками симпатических чернил, которыми, по настоянию Крамера, она должна была пользоваться, когда будет писать ему. Как только корабль вышел из гавани, она размахнулась и швырнула пузырьки в воду и вернулась к своей всё ещё недочитанной книге "Братья Карамазовы", по-прежнему используя старую визитную карточку Крамера в качестве закладки. И на короткое время она почувствовала себя вполне счастливой и свободной... Но, по крайней мере, несколько французских и британских агентов уже ожидали её прибытия.
Она теперь - оторвавшийся лист, позднее сказал Грей, пловец, затянутый ужасным течением. Она стремилась жить только сиюминутными удовольствиями... кроме того, она потеряла любовь её жизни, дочь. Некоторым французским и британским офицерам, завербованным неофициально либо Данбаром, либо Ладу, приказано было наблюдать за ней, в то время как другим велели стать частью её жизни.
Первым, кто приблизился к ней, оказался молодой английский капитан Том Меррик. Высокий, грациозный, с тёмными волосами и серо-голубыми глазами, он встретил её в баре "Гранд-отеля".
К тому времени она отложила Достоевского и вернулась к мрачным сказкам времён своей юности, проведённой на Востоке... особенно к легенде о Черной Дурге, Богине Страсти. Часам к десяти, ощутив беспокойство, она отложила книгу и прошла в бар, находящийся рядом с рестораном. Меррик ожидал за столом в глубине зала, наблюдая за входящими в зеркало.
Он начал с того, что представился другом Вадима де Маслоффа, затем сказал, что видел однажды в Мадриде как она танцует. Он слегка прихрамывал - реймский трофей. Глаза у него были спокойными и тёплыми.
Они сначала поговорили о Вадиме де Маслоффе по тому, что он был единственной общей темой. А продолжили разговор уже о войне и ране Меррика. На самом деле Меррик никогда не встречал русского фотографа и получил всю информацию о нём от Данбара. Но рана была настоящей. Они разговаривали и пили шампанское до самого закрытия, потом вернулись в её комнату, прихватив с собой бутылку белого вина.
Он не спал с ней в ту первую ночь. И во вторую. И в третью. Но продолжал приходить каждый вечер с подарками, оплаченными британской разведкой. Он был добр с ней по-особому, что напоминало ей Грея. А если принять во внимание войну и её личные неприятности то станет понятным, что она просто обрадовалась новом; мужчине в своей жизни.
На четвёртую ночь он появился немного позднее, чел обычно, объясняя, что пришёл прямо из медицинского центра. Его колено, сказал он, требует дальнейшего лечения и даже в этом случае прогнозы неопределённые. В ответ она легко поцеловала его в губы и сказала, что всё будет хорошо. Подойдя к лампе, она потушила свет и выскользнула из платья.
Потом они лежали в темноте, если не считать трёх горящих свечей, которые она поставила на каминную полку, потушив более яркий свет. Он привлекал огромных ночных бабочек, бившихся о стены.
Немного спустя он сказал:
- Я понимаю, что это, наверное, преждевременно для тебя, возможно, даже нелепо, но я хочу женитьба на тебе. Да, я хочу жениться на тебе, Маргарета.
Она перекатилась на свою сторону, расправляя пеньюар на боку.
- Я не уверена, что ты выбрал лучшее время для брака, дорогой.
- Что это означает? Отказ?
Она вытянулась на кровати, скользнув рукой по его спине:
- Это означает, что идёт война.
- К чёрту войну.
- Ты не будешь так считать через неделю или две. Он повернулся к ней лицом и обвёл её подбородок пальцем:
- Послушай меня, Маргарета. Я думаю, нам следует пожениться. Да, пожениться.
Она легла на бок, наблюдая за кружащейся бабочкой. (Говорили, вспоминала она, что Дурга иногда появлялась в виде бабочки, но обычно в виде жука или осы).
- Почему бы нам не подождать? Да, не подождать немного?
- Я понимаю, ты, наверное, не любишь меня.
- Я этого не сказала!
- Есть ещё кто-нибудь?
Она предвидела банальность, поколебалась и сказала:
- Не знаю.
- Кто он? Де Маслофф?
- Нет.
- Тогда кто?
- Некто.
- Как его зовут?
- Николас.
- Николас... как дальше?
- Просто Николас.
- А он предлагал тебе выйти замуж?
Она вновь колебалась:
- Нет, он не предлагал мне выйти замуж.
Меррик приблизил губы к её уху:
- Что ж, в таком случае я не могу представить, чтобы у него действительно имелось что сказать.
Позднее Грей станет уверять, что мы должны рассматривать её как романтическую натуру, нелепо и безнадёжно романтическую натуру, так что почти любой достаточно привлекательный мужчина мог добиться успеха, если знал, как с ней обращаться. А Меррика проинструктировали относительно этого.
По прошествии семи дней он должен был вернуться в госпиталь в Виттель для соответствующего лечения или операции, как будет определено докторами. В любом случае инструктировавший Меррика офицер, Данбар, хотел, чтобы она постоянно находилась в поле зрения: она не должна остывать в своём отношении к Меррику, а Данбар слишком хорошо знал, как она может быть холодна. Поэтому после очередного вечера в её номере Меррик начал настаивать, чтобы она сопровождала его. Она сказала, что Виттель - военная зона и туда запрещён въезд иностранцам. О, но получить пропуска не составляет проблемы, возразил он. И напомнил, что у него даже есть знакомый во французском правительстве, который мог бы всё устроить, - некий Жорж Ладу.
Во вторник она появилась в кабинете Ладу на бульваре Сен-Жермен, 283, чтобы получить пропуск для посещения Виттеля. Ранее она видела, как Меррик уезжает по железной дороге, затем позавтракала со своим старым другом из театра. Позднее несколько клерков припомнят её тем утром: сначала почти весёлой, в синей юбке и блузе, и уже несколько раздражённой после того, как она походила по кабинетам, пока не добралась до святая святых французской разведки.
Капитан Ладу позднее напишет в своих мемуарах "Охотник за шпионами" о своей встрече с Матой Хари. Многое там лживо, но общее ощущение от их стычки кажется достаточно точным. День был тёплым. Он увидел её в коридоре и предложил ей стул в своём кабинете, маленьком и убогом, с выстроившимися вдоль одной из стен зелёными шкафами. Скудный свет в окно, выходящее на пустынную улицу.
Ладу, худой мужчина с узким лицом и запавшими глазами, которого она поначалу приняла за незначительного клерка. Позже она вспомнит его, как лису или даже какое-то совершенно отвратительное создание.
- Скажите мне, мадам, - спросил он, - вы имеете представление, зачем вы здесь?
Она положила прошение на стол:
- Чтобы доставить немного беспокойства, мсье.
Он закурил сигарету, отвратительную североафриканскую сигарету.
- Я боюсь, что на самом деле это немного сложнее, чем вы думаете. Видите ли, въезд в Виттель строго запрещён для врагов Республики.
Она перевела взгляд на единственное окно:
- Боюсь, я не уловила смысла сказанного вами, капитан.
- Смысл таков: вы - враг Республики?
- Я так не думаю.
- О, но британцы, кажется, именно так и считают.
- О чём вы говорите?
На его столе лежали небрежно брошенные бумажки: видны были уголки телеграмм, напечатанный на машинке список фамилий.
- Расскажите мне о ваших взаимоотношениях с Жаном Галло, - попросил он.
Она пожала плечами:
- Он-друг, и я просто не понимаю, почему...
- А Томас Меррик?
Она рассматривала его руки: сигарета в левой руке, словно игрушечное ружьё, чернильная авторучка - в правой, как крошечная винтовка.
- Кто вы, капитан?
- Солдат.
- В таком случае, солдат, почему вы не воюете?
- О, я воюю. Каждую минуту.
- Я и вправду ваш враг?
Он улыбнулся, показав табачную крошку на одном из зубов:
- Я так не думаю, нет.
- Тогда почему вам не позволить мне повидаться с моим женихом?
- О, Меррик - ваш жених?
- Мы обсуждали вопрос о браке.
- И могу я спросить, когда должна состояться свадьба?